Лекарь - Юрий Корчевский

Ранее Астрахань называлась Хаджи-Тарханом, и была осенней резиденцией ханов Золотой Орды. Зимой 1395 года город сжёг эмир Тимур, огнём и мечом прошедший по татарским землям. Заодно он развалил Булгарию, прошёлся по Дагестану.

В 1566 году Астрахань присоединилась к Руси. На Заячьем острове построился новый острог как начало нового города: уж больно удобно расположен был город — на перекрёстке водных путей, чем и привлёк внимание крымчаков, ногайцев, османов.

Город многократно подвергался нападениям и осадам, но выстоял.

В дальнейшем со всех сторон от Астрахани были построены крепости, ставшие городами.

С севера, в 250 верстах, была поставлена крепость Чёрный Яр, с востока — Красный Яр. А ещё Иванчуг, Увары, Чаган, Комызяк. Город наполнился торговцами, осевшими тут и открывшими гостиные дворы и мастерские — шёлковые, бумажные.

Первыми из иноземцев в Астрахани появились армяне, за ними — персы и хивинцы — даже индийцы. Город был удобным перевалочным пунктом по пути на богатейшую Нижегородскую ярмарку.

Самыми доходными, а потому привлекательными были соляной и рыбный промыслы — чёрную икру и осетров возили на Русь именно отсюда.

Первый монастырь, основанный игуменом Феодосием и названный Спасением, был заложен в 1569 году. В 1646 году в Астрахани случился страшный пожар, уничтоживший едва ли не половину города. Сгорел и деревянный монастырь. Усилиями игумена Гедеона, а затем сменившего его Михаила и полусотни монахов, монастырь был отстроен заново в камне. В дальнейшем, в 1655 году монастырь стал патриаршим, был переведён в прямое подчинение и с того времени начал носить название Спасо-Преображенского, а настоятель поднялся выше в церковной иерархии и стал величаться архимандритом.

В Астрахань Никита прибыл в июне. Было уже тепло, большинство местного населения занималось рыбной ловлей.

Расспросив дорогу, Никита сразу направился в монастырь.

Кирпичная кладка монастыря была свежей, построен он был в псковском стиле, и, разглядывая каменную красоту, Никита невольно залюбовался.

— Нравится? — остановился рядом монах в чёрном подряснике.

— Очень! Но мне бы к игумену Михаилу.

— Пойдём, провожу.

Игумен оказался человеком совсем ещё не старым, хотя Никита представлял его старцем с длинной седой бородой.

Поздоровавшись, Никита вручил ему письмо, которое игумен тут же внимательно прочитал.

— Послушником стать хочешь?

— Хочу.

— Одного желания мало. Тебя ведь Никитой зовут?

— Да.

— И в письме сказано, что лекарь ты изрядный.

— Приукрашено.

— Э, нет! Отец Иосиф всегда точно говорит. Так тебя к нам сам Господь привёл.

— Неужели болен кто?

— Болен? Да у нас треть монахов с холерой лежат! И в городе эпидемия идёт.

— Скажи монахам: воду пить только кипячёную, пищу вкушать только после огня — варёную, жареную, но не сырую. И главное — руки мыть со щёлоком, а ещё лучше — протирать переваром. И как можно чаще, не только перед едой. Да, едва не забыл: на время эпидемии руки священникам прихожанам не целовать.

— И всё?

— Всё! Через неделю новых заболеваний не будет.

— На вечерней молитве сам братии обо всём скажешь. А с больными что делать?

— Пить давать побольше — можно подсоленную воду.

— Так просто?

— Ну если не затягивать, то всё благополучно разрешится.

— Вот тебе первое и главное послушание в монастыре — лекарем будешь.

— Как скажешь, игумен.

— Сейчас тебе твою келью покажут, а после — болящих посмотри.

— Слушаюсь.

Игумен позвонил в колокольчик, и на звон явился молодой послушник.

— Отведи нашего нового послушника Никиту в угловую келью, что пустует, потом с распорядком ознакомь и болящих покажи. Он лекарь, это его послушание.

Послушник склонил голову.

— Давай помогу, — обратился он к Никите, имея в виду его поклажу.

— Мне не тяжело.

Однако послушник взял узел с вещами и донёс его до кельи.

— Располагайся.

Келья была маленькой, два на два метра, оконце узенькое, забрано слюдой. И обстановка в ней была аскетичной: жёсткий топчан, стул, сундук для вещей. «А чего ты ожидал, Никита? — спросил себя лекарь. — Это не хоромы княжеские».

Оставив вещи в келье, они направились к болящим.

К сожалению, у всех у них — у двух десятков — была самая настоящая холера. Один из них был тяжёлым — тот, кто заболел первым. Он уже не мог ни есть, ни пить и к вечеру преставился. Зато других Никите удалось выходить. Монастырский ключарь привёз из города перевар — кувшин его поставили в трапезной, и перед едой все монахи и послушники поливали себе руки самогоном.

Но выздоровели все далеко не сразу. А вечером, после молитвы игумен дал слово Никите. Как мог, тот объяснил, что причина болезни кроется в грязной воде, в миазмах — не будет же он говорить о холерном вибрионе?

Все слушали внимательно и к сказанному Никитой отнеслись серьёзно. А на следующий день уже священники во всех городских церквях и храмах рассказывали всё это прихожанам. И бич всех городов — холера — постепенно пошла на убыль.

Зато авторитет Никиты среди монастырской братии сразу вырос. За пару недель, кроме мер по холере, Никита успел пролечить несколько монахов от застарелых болячек.

Не успела утихнуть холерная эпидемия в городе, как пришла беда, откуда не ждали. Вечерняя молитва была прервана вошедшим, даже скорее — ворвавшимся в монастырскую церковь пропылённым стрельцом:

— Беда! Калмыки к городу подходят, в десяти верстах отсюда! — выкрикнул он и убежал.

Это был один из конного дозора, высланного в степь астраханским воеводой.

Игумен тут же приказал бить в колокола. Тревожно загудел набат.

Новости обычно узнавали на торгу — так он днём бывает, а колокольный набат услышат все, имеющие уши.

Монахи тут же заперли ворота. Монастырь переходил на осадное положение, а настоятель на время становился воеводой.

Находился монастырь за чертой города, в версте на север от городских стен, и первый удар принимал на себя, служа своеобразным форпостом.

Видимо, нашествия степняков бывали не раз, потому как действовал настоятель решительно и быстро. Монахам раздали оружие, игумен определил дозорных на стены и у ворот.

Никита получил саблю в ножнах и короткое копьё-сулицу. Его, как неопытного воина, поставили в пару с бывшим стрельцом, а ныне иноком Василием, дозорными на стену. Сверху видно было, как вдали, на городских стенах зажглись факелы — Астрахань готовилась к обороне.

Велико ли войско неприятеля, никто не знал. В слободках Сиановой, Безродной, Теребиловке, Солдатской, Ямгучереевой, Армянской, Татарской — собиралось и вооружалось ополчение.

В полночь Никиту с Василием сменили.

— Пошли спать, — сказал Василий. — Ещё неизвестно, как завтра сложится день, и удастся ли следующей ночью выспаться.

Однако спалось им тревожно. Никита всё время прислушивался, но потом всё же уснул.

После заутрени пошли завтракать, но Никита обратил внимание, что ели не все.

— Пост у них строгий, что ли? — спросил Никита у соседа.

— Нет, — немедленно отозвался тот. — Если бой будет, и ранение в живот получат — с пустым брюхом есть шанс выжить. А с полным — увы!

Как же он сам не догадался? Не воин он — это правда, но как врач мог бы и сообразить.

Однако так поступали не все, а в основном те, кто имел боевой опыт.

Не успели доесть кашу, как тревожно ударил колокол. Все кинулись по местам, определённым настоятелем, — на башне и у ворот.

Никита сначала увидел пыльное облако, приближающееся к городу. Постепенно стало видно — идёт конница. Это калмыцкий хан Хаурмак шёл с набегом на город, ведя за собой тридцатитысячное войско.

Никите с непривычки войско показалось просто огромным, и он сначала испугался — как устоять против такой рати? Даже корить себя стал — кой чёрт его в Астрахань принёс? Хотел попробовать от мира удалиться — поехал бы в Вологду или в Суздаль.

Меж тем неприятельская конница была уже рядом, и он видел узкоглазые, желтоватые азиатские лица — типичные степные кочевники.

Основная масса конницы прошла дальше, к городу, но от всадников отделился небольшой, сотни в две отряд и поскакал к монастырю. В деревянный столб, держащий навес над стеной, вонзилась стрела.

— Ты что высовываешься? — закричал Василий Никите. — Стрелу в глаз заполучить хочешь? За зубцом укрывайся!

На стенах шли высокие зубцы — как на кремлёвской стене. Только теперь Никита понял, что зубцы эти не для красоты, а для того, чтобы обороняющиеся могли укрываться за ними. Толково придумано!

Для начала калмыки осыпали защитников стрелами, не причинив, впрочем, вреда. Они проскакали вокруг монастыря, высматривая слабые места — вдруг стена где-то низкая или недостроена? Но стены были кирпичными или каменными, и высотой около четырёх метров — даже с лошади, встав на седло, дотянуться руками до верха было невозможно.