Братья Берджесс - Элизабет Страут

Дороти Энглин не волновалась о крыше над головой. Денег у нее было столько, что даже потеряй она две трети, ее жизнь ничуть не изменилась бы. Она сидела в модном кафе на Пятьдесят седьмой улице недалеко от Шестой авеню с приятельницей, с которой познакомилась на благотворительном мероприятии в поддержку детского творчества, и думала, как обычно, о дочери, а вовсе не о программе и не о финансовой ситуации в стране. Приятельница говорила, а Дороти рассеянно кивала, делая вид, что слушает, и тут вдруг заметила за одним из столиков Джима Берджесса с новой ассистенткой. Дороти не подала виду, но стала внимательно наблюдать за ними. Девушку она узнала – как-то перекинулась с ней парой слов, заглянув к мужу в офис. У нее были длинные волосы, узкая талия, и Дороти она в тот раз показалась застенчивой. Они с Джимом сидели в самом дальнем углу и, видимо, не замечали, что Дороти на них смотрит. Девушка закрылась большой полотняной салфеткой, как будто пряча улыбку. Рядом со столиком в ведре со льдом стояла бутылка вина.

Джим подался вперед, снова откинулся на спинку стула, скрестив руки и склонив голову, будто ожидая ответа. Снова салфетка у лица. Ну прямо павлины, распускающие перья. Или собаки, обнюхивающие друг друга под хвостом. (Хелен, Хелен, Хелен, думала Дороти. Бедная дура Хелен. Впрочем, это были лишь слова, пронесшиеся в сознании, на самом деле никакой жалости она не испытывала.) Они встали, собираясь уходить. Джим слегка прикоснулся к спине девушки, уводя к выходу. Дороти поспешила раскрыть меню у себя перед носом, а когда выглянула из-за него, Джим с ассистенткой уже шли по улице за окном, смеясь как ни в чем не бывало. Они явно ее не заметили.

Классика. Он ей в отцы годится.

Вот что занимало мысли Дороти, пока приятельница разглагольствовала. Мол, дочь у нее тоже в старших классах отбилась от рук, но потом взялась за ум и теперь хорошо учится в Амхерсте. Можно подумать, что Дороти от этого сообщения полегчает.

Увиденное не давало ей покоя. Может, позвонить Хелен и ввернуть между прочим: «Кстати, я тут видела Джима с ассистенткой, как мило, что они такие друзья». Хотя, конечно, она ничего подобного не сделает.

– Да все нормально, – отмахнулся Алан, когда Дороти рассказала ему об этом перед сном. – Они вместе работают над одним делом, и получается у них прекрасно. Эсмеральда явно не из богатых. Чаще всего она обедает на рабочем месте, приносит еду из дома в пластиковом лоточке. Наверное, Джим решил угостить ее в знак благодарности за отличную работу.

– Они взяли бутылку вина в самом дорогом заведении на Пятьдесят седьмой улице. А ведь Джим не пьет даже в отпуске. Надеюсь, это все не за счет компании.

Алан подобрал с пола грязные носки и заметил, отправляя их в корзину для белья:

– Джиму сейчас тяжело, у него племянник влип в неприятности. Он очень волнуется. Я это точно знаю.

– И откуда же ты знаешь?

– Милая, мы работаем вместе много лет. Когда он спокоен или в боевом расположении духа, он говорит. Открывает рот и произносит слова. Когда же его что-то беспокоит, он помалкивает. И сейчас он держится молчуном уже не первый месяц.

– Ну, – ответила Дороти, – сегодня он не помалкивал.

5

Абдикарим не хотел засыпать. Ночь приносила сны, которые придавливали его к кровати, как груда камней. Теперь каждую ночь ему снился один и тот же сон: его сын Бааши смотрит на него в растерянности, а к их лавке в Могадишо приближается грузовик. Он едет сначала медленно, потом быстрее, потом с визгом шин останавливается у дверей. В грузовике мальчишки, некоторые даже младше его сына. Они с юношеской ловкостью выпрыгивают из кузова, у них тяжелые автоматы, у кого за плечами, у кого в руках. Беззвучно (во сне) разбивается прилавок, рушатся полки, внезапный чудовищный хаос, нависшая над ними адская волна. Зло пришло и в их дом, как он мог надеяться, что их обойдет стороной?

Абдикарим думал каждую ночь пятнадцать лет подряд и всегда приходил к одному и тому же выводу. Следовало покинуть Могадишо раньше. Следовало объединить два мира, уживающиеся в его сознании, в один. Когда свергнутый президент Барре покинул Могадишо и сопротивление раскололось надвое, в сознании Абдикарима тоже случился раскол. Если разум живет в двух мирах, он делается слеп. Один мир подсказывал: Абдикарим, в городе льется кровь, отправь жену и дочерей подальше отсюда. Абдикарим внял его совету. Другой мир говорил: останься с сыном и присматривай за лавкой.

Его сын, высокий, темноглазый, в ужасе смотрел на отца, и позади него улица, стены, все переворачивалось вверх дном, тонуло в дыму и пыли, а потом сын упал, как будто его руки дернули в одну сторону, а ноги в другую… Кошмар длился вечность, две вечности, но пристрелить человека было недостаточно для жестоких, рано повзрослевших мальчишек, которые ворвались в лавку и разнесли все в щепки, размахивая большими американскими ружьями. Один из них зачем-то – просто так – стал колотить Бааши прикладом, пока Абдикарим полз к сыну. Во сне он никогда не успевал доползти.

На крик прибежала Хавейя, зашептала ласково, сделала ему чаю. «Ничего-ничего», – говорила она, потому что Абдикарим каждый раз извинялся, разбудив ее своими воплями.

– Тот мальчик, Зак Олсон, режет мне сердце, – признался он ей однажды ночью.

Хавейя кивнула.

– Понимаю. Он непременно свое получит. Федеральный прокурор готовится его наказать. Священница Эставер точно знает.

Абдикарим покачал головой в темноте. С его лица по шее стекал пот.

– Нет, не понимаешь. Он режет мне сердце. Ты не видела, он не такой, как описывали газеты. Он перепуганный… – Абдикарим закончил еле слышно: – ребенок.

– Мы в стране, где живут по закону, – ответила Хавейя успокаивающе. – Он напуган, потому что нарушил закон.

Абдикарим все качал головой.

– Неправильно это. Закон или нет, неправильно продолжать сеять страх.

– Именно поэтому его накажут, – терпеливо повторила Хавейя.

Абдикарим взял у нее чашку, отпил немного и отправил Хавейю спать. Но сам не уснул, просто лежал в поту, и в его сердце горело одно вечное желание – вернуться туда, где погиб его сын. Это был самый кошмарный момент в жизни Абдикарима, и все равно он хотел вернуться туда, тронуть пальцами мокрые волосы, взять его руки в свои… Никого на свете он не любил так сильно, и, несмотря на страх, а может, именно из-за страха желание прижать к себе изломанное тело сына было чистым, как голубое небо. Лечь на то место, зарыться лицом в землю или щебень, которые за прошедшие годы успели сто раз смениться, – и все, больше он ничего не хотел. Бааши, сын мой…

Абдикарим лежал в темноте и вспоминал диск, который взял в библиотеке вскоре после переезда в Ширли-Фоллс. Диск назывался «Мгновения американской истории», но из всех мгновений Абдикарим много недель пересматривал лишь одно – убийство американского президента. Он смотрел, как первая леди в розовом костюме перелезает через сиденье автомобиля, пытаясь дотронуться до куска того, что было ее мужем. Говорили, что ее интересуют лишь деньги и наряды. Абдикарим знал, что это не так. Он своими глазами видел все на пленке. Эта женщина пережила то же, что и он. И хотя она уже умерла (дожив до таких же преклонных лет, как Абдикарим), он считал ее своим тайным другом.

Утром после молитвы вместо того, чтобы пойти в свою лавку, Абдикарим направился в унитарианскую церковь на Пайн-стрит, надеясь встретить там Маргарет Эставер.

Прошел месяц. Подходил к концу февраль, и хотя землю в Ширли-Фоллс еще покрывал снег, солнце уже поднималось выше на небосводе, и бывали дни, когда оно припекало по несколько часов; тогда снег таял и блестел под желтым светом, согревающим бока домов, а по краям парковки у торгового центра бежали ручейки талой воды. В воздухе еще разливался весенний свет, когда Сьюзан заканчивала работу и шла к машине через большое асфальтированное пространство. В один из таких дней у нее зазвонил телефон, едва она села за руль. В отличие от большинства людей, Сьюзан никак не могла привыкнуть к сотовому телефону и каждый раз вздрагивала от звонка. Голос Чарли Тиббетса сообщил ей, что в конце недели федеральная прокуратура обвинит Зака в преступлении на почве ненависти. Раньше они не могли доказать, что в его действиях был умысел, но теперь у них все готово. Информация получена от собственного источника в прокуратуре. Чарли говорил устало.

– Мы будем бороться. Однако дело плохо.

Сьюзан выезжала с парковки так медленно, что ей нетерпеливо сигналили. Она проехала мимо полосы сосен, миновала перекресток, не снимая темных очков, оставила позади больницу, церковь, старые деревянные постройки и остановилась у дома.

Зака она нашла на кухне.

– Готовить я не умею, зато умею включать микроволновку. Вот, купил тебе замороженную лазанью, а себе макароны с сыром. А еще есть яблочное пюре. Чем не ужин!

Он накрыл на стол и был очень собой доволен.