Молодая кровь - Джон Килленс

Мальчик недоуменно вглядывался в растерянное лицо матери. Она никогда еще не вела себя так, как сейчас. Перед ним была чужая, незнакомая женщина, только лицо у нее мамино. Мама всегда его учила: «Не будь задирой! Сам не смей заводить Драк, но если придется драться, то уж не трусь! От жизни не спрячешься». И еще: «Ты не хуже, чем любой из белых, даже наверняка лучше многих!» И все же эта женщина — его мать, и ей он доверял больше всех, ее любил в тысячу раз сильнее, чем кого бы то ни было на свете. Робби перестал сопротивляться. Стиснув зубы, проглотив ком в горле, он начал расстегивать куртку. Губы его беззвучно шевелились, руки тряслись. Внутри словно что-то оборвалось, им овладел панический страх, который надо было во что бы то ни стало скрыть от этих людей.

В маленькой комнате вдруг стало нестерпимо душно. Пот пополз по телу Лори. Пусть бы лучше ее выпороли белые, чем самой пороть своего ребенка! Но лицо Лори было бесстрастным, когда она взмахнула плеткой. Белый в штатском закурил сигару и выпускал кольца дыма — миля в минуту. Лори показалось, что это дымит не одна, а целая сотня сигар. Она отвернулась и тут же почувствовала, что взгляды белых нацелились на нее, словно заряженные пистолеты. Рука ее вдруг стала как чужая. А Робби весь напрягся, точно струна. Первый удар — на его спине три рубца, но он даже не пикнул — только вздрогнул. Лори снова замахнулась — до чего же ей хотелось этой самой плеткой исхлестать белых, бить их до тех пор, пока из них дух вон! Если бы белые очутились сейчас в ее власти, она с легким сердцем засекла бы их всех до единого.

Хлысь! — на спине еще три красных следа. Робби не заплакал, снова вздрогнул и повернулся на бок. Хлысь! Хлысь! На какой-то миг Лори показалось, что сечет не она, а кто-то другой, она же только наблюдает за женщиной, похожей на нее, следит за каждым взмахом плетки, видит, как эта чужая истязает ее сына, и не может помешать обезумевшей женщине-зверю. Все видит, но сама бессильна, парализована. И даже крикнуть не в состоянии.

Глаза Робби совсем сузились, сжатые губы кривились, на каждый удар он отзывался стоном. Лори представился Джо, ворочающий на заводе бочки со скипидаром, и вдруг ее охватило злобное презрение к нему. Ему-то все просто. Знай таскай на спине бочки, а она вот сечет сына на глазах белых за то, что он хотел защитить сестру от своры маленьких поганых крэкеров, которые пытались обесчестить ее!

Как будто издалека донесся голос полисмена в штатском:

— Ишь упрямый бесенок! Черт черномазый! Дубленая кожа!

«Хотя бы крикнул, что ему больно, — подумала Лори, — а то смотрит дерзко, как взрослый!»

Хлысь! Плетка, словно шипящая змея, впилась в тело мальчика, из рубцов проступила кровь и потекла по спине. У Лори подкосились ноги, она вся задрожала. Теперь в широко раскрытых глазах мальчика была мольба: «Довольно!» Пот градом катился по лбу Лори и, смешиваясь со слезами, слепил глаза. Она машинально хлестала плеткой, не соображая даже, что делает. Так же точно могла бы она хлестать ствол засохшего дерева. Рука устала. Лори вдруг показалось, что она в каком-то глубоком, глубоком колодце и держится за его края кончиками пальцев. Хлысь! На пальцах волдыри, руки онемели… еще мгновение, и она полетит вниз, в этот бездонный колодец… Держаться больше нет сил… Да она и не хочет держаться…

Лори повернулась к белым, бессильно опустив руки, взглядом умоляя их позволить ей прекратить экзекуцию. Гневно сжатые губы дрогнули:

— Хватит! Хватит уже! Позвольте кончить. Один из белых — она не поняла, кто именно, теперь она уже ничего не понимала! — запротестовал:

— Да он еще и боли-то не почувствовал! Он даже ни разу не крикнул! В исправительном полным-полно таких молодцов! Так что ты уж отлупи как следует своего упрямого дьяволенка, если не хочешь, чтобы он туда попал!

Собственная рука показалась Лори каменной глыбой, когда она увидела струи крови на спине у Робби и алые пятна на своем платье. Это же ее кровь, она пускает кровь из собственной плоти. Белая пелена застлала все перед ее глазами. Белые стены комнаты надвинулись на нее. В белом воздухе растворились фигуры полицейских. Пол, столы, вешалка — все стало похоже на белый хлопок и обступало ее со всех сторон. Сигарный дым превратился в огромное ядовитое белое облако. На миг даже мальчик, распростертый перед ней, стал белым, и белая кровь текла по его спине.

Робби завыл, как щенок, которого медленно, изощренно мучают. Будто откуда-то издалека увидела она сына, дергавшегося на полу, как умирающее животное, услыхала его голос:

— Мама, не бей меня больше! Я сделаю все, что ты велишь! Умоляю тебя! Не бей меня больше! Не убивай меня, мама! Мама!

Лори попыталась было замахнуться еще раз, но вдруг у нее не стало ни сил, ни воли. Она посмотрела на полисмена Мак-Гуайра.

— Ладно, Лори, хватит! — сказал он. — Я думаю, что этот урок мальчишка должен запомнить.

Лори отдала ему окровавленную плетку и потянулась за курткой Робби. Все в ней точно умерло. Было только одно желание: поскорее выбраться отсюда. Сигарный дым в белой комнате душил ее.

Как щелканье бича, прорезал воздух голос второго полисмена:

— Нет, прежде возьми с него слово, что он никогда не будет драться с белыми ребятами! — Большой рот растянулся в ухмылке, сверкнули золотые зубы.

Лори осторожно просунула левую руку Робби в рукав и, не застегивая куртку, поволокла его к двери.

Белый повысил голос:.

— Я кому говорю? Скажи ей, пусть заставит его дать слово, что он больше не будет драться с белыми ребятами!

Ухмылка еще шире. В зубах — новая сигара.

Лори, не останавливаясь, вела мальчика к выходу. Теперь эти люди были от нее за миллион миль.

— Черт побери, Скинни! Скажи ей, пусть заставит его дать слово, что он больше не будет драться с белыми ребятами!

Скинни покраснел как рак, его тощая физиономия вытянулась.

— Постой, Лори, не уходи! — крикнул он.

Лори уже открывала дверь. Она обернулась, чувствуя, как задрожал Робби. Во рту у нее было так горько, точно она проглотила куриную желчь.

— Прикажи своему парню дать слово, что он не будет больше драться с белыми ребятами! — повелительно сказал Скинни.

С трудом поднимая отяжелевшие веки, она тупо глянула на полисмена.

— Сами прикажите! Я больше ничего не могу. Человек с золотой улыбкой и стальными глазами сдвинул на затылок шляпу, встал с кресла и присел на край письменного стола.

— Ты что, одурел, Скинни? Разрешаешь черномазой бабе так разговаривать! — И он нервно почесал в паху, как мальчишка.

Длинное лицо Скинни стало совсем багровым и покрылось потом.

— Слушай, женщина, — сказал он, — не лезь на рожон! Пусть малый повторит то, что я говорю. Черт побери, неужели тебе хочется упечь его в исправительный дом?

Лори обернулась к Робби и сказала чужим голосом:

— Ну же, Робби, говори!

Мальчик молча потупился.

— Ради бога, сынок, скажи им, скажи!

Не поднимая головы, он чуть слышно пробормотал:

— Не буду драться… с бел… мальч…

Было тихо. Дым окутывал комнату. Белый в штатском настаивал:

— Хлестни его еще разок плеткой и заставь сказать!

Лори пустыми глазами посмотрела на него, потом на Скинни.

— Я больше не могу. Надоела мне эта история! Ничего больше не стану делать! — Просительные ноты исчезли. Она смело посмотрела в глаза полисмену и, взяв Робби за руку, вышла. Закрывая дверь, она слышала, как Скинни сказал:

— В самом деле, мистер Пол, хватит с нее! Полисмен в штатском, все еще почесываясь, расхохотался, словно смотрел веселую кинокомедию.

— Ничего себе блюститель закона! Вот черт, оказывается, ты у нас, Скинни, защитник черномазых.

Скинни сердито втянул щеки.

— Ладно, мистер Пол! Можно разными способами обуздывать негров! Всяк по-своему добивается цели!

Лори и Робби понуро спускались с лестницы, ничего не замечая вокруг. Краем глаза Лори взглянула на сына и положила руку на его кудрявую голову. Робби резко отстранился.

Навстречу им шел высокий мужчина. Сам мистер Джордж поднимался по беломраморным ступеням своего великолепного здания. Первый человек в городе, мало сказать — в городе, первый человек во всем округе Кросс! Окончил Гарвардский университет, изъездил всю Европу, а теперь получил в наследство от отца целый город! Джордж Кросс-сын был не чета своим белым согражданам. Сразу бросалось в глаза, что это не какой-нибудь захолустный обыватель, — расправив широкие плечи, он важно шагал своими длинными ногами с видом человека, у которого очень много неотложных дел. Этот белокурый гигант с квадратной челюстью и светлыми глазами мог себе позволить изредка удостаивать благосклонным взглядом простых людей — и даже негров. Речь его тоже отличалась от речи местных жителей. Он пользовался репутацией хорошего человека, хотя все знали, что не дай бог в чем-нибудь ему перечить.