Собор Святой Марии - Ильденфонсо Фальконес

— Мы в доме Божьем! — крикнул наконец священник, пытаясь оттеснить грузчиков от вора. — Мы в доме Божьем! — продолжал кричать он, пока ему не удалось добраться до мальоркийца. — Этот человек — вор, конечно, и еще трус, но он заслуживает суда. Вы не смеете поступать как преступники. Отведите его к епископу, — приказал он офицеру.

Когда кюре повернулся к офицеру, кто-то снова ударил мальоркийца. Пока солдаты поднимали его и вели к выходу из церкви, многие плевали в вора.

Наконец солдаты покинули церковь Святой Марии, уводя с собой мальоркийца, и бастайши подошли к Арнау.

Мужчины улыбались мальчику и просили у него прощения. Потом все начали расходиться по домам, и перед часовней Святейшего, открытой раньше, остались только отец Альберт, Арнау, трое старшин общины и десять свидетелей, как того требовал закон, когда речь шла о благотворительной кассе.

Кюре положил деньги в кассу и сделал запись в книге о том, что произошло той ночью. Уже совсем рассвело, и они отправились к замочнику, чтобы тот снова поставил замки. В ожидании, когда можно будет закрыть кассу, отец Альберт обнял Арнау за плечи. Только сейчас он вспомнил, как мальчик сидел у повозки, на которой висел казненный Бернат. Священник попытался прогнать мысли о поджоге тела. Ведь Арнау всего лишь ребенок!

Посмотрев на Святую Деву, кюре мысленно обратился к ней: «Страшно подумать, что было бы, если бы Бернат сгнил на городских воротах! Арнау всего лишь мальчик, у которого сейчас ничего нет: ни отца, ни работы, которая бы его кормила…»

— Я считаю, — неожиданно произнес кюре, — что вы могли бы принять Арнау Эстаньола в свою общину.

Рамон улыбнулся. Когда все успокоились, он тоже подумал о мальчугане. Остальные, включая самого Арнау, посмотрели на священника с удивлением.

— Он еще ребенок, — заметил один из грузчиков.

— Он слабый. Как он сможет поднимать тюки или камни? — спросил другой.

— Он очень молодой, — поддакнул третий.

Арнау смотрел на них широко раскрытыми глазами.

— Все, что вы говорите, правильно, — ответил кюре, — но ни его рост, ни его молодость не помешали ему защищать ваши деньги. Если бы не он, касса осталась бы пустой.

Некоторое время бастайши внимательно смотрели на Арнау.

— Я думаю, что мы все-таки попробуем, — произнес наконец Рамон, — и если Арнау не подойдет…

Кто-то из присутствующих поддержал Рамона.

— Хорошо, — сказал после паузы один из старшин общины, глядя на двух остальных (никто из них не возразил), — примем парнишку с испытанием. Если в течение трех следующих месяцев он покажет себя, мы зачислим его в общину. Будет получать столько, сколько заработает. Возьми, — добавил он и протянул Арнау кинжал мальоркийца, который все еще оставался у него. — Вот твой кинжал грузчика. Отче, запишите его в книгу, чтобы у мальчика не было никаких проблем.

Арнау почувствовал, как кюре сжал его плечо. Не зная, что сказать, он просто благодарно улыбнулся. Он, Арнау, бастайш! Если бы его видел отец!

18

— Кто это был? Ты его знаешь, мальчик?

На площади все еще слышался топот и крики солдат, которые гнались за Арнау, но Жоан не обращал на них внимания: треск горящего тела Берната стоял в его ушах.

Офицер ночной охраны, подойдя к месту казни, крепко тряхнул Жоана и повторил вопрос:

— Ты его знаешь?

Но Жоан не сводил глаз с факела, в который превратился тот, кто согласился стать его отцом.

Офицер снова затряс мальчика, пока не добился своего: Жоан повернулся к нему. С отсутствующим взглядом, стуча зубами, он непонимающе смотрел на офицера.

— Кто это был? Почему он сжег твоего отца?

Жоан даже не слушал его. Он дрожал всем телом и молчал.

— Он не может говорить, — вмешалась женщина, которая сказала, чтобы Арнау бежал. Ей чудом удалось вытащить Жоана из пламени, которого как будто парализовало. Конечно, она узнала в Арнау мальчика, просидевшего весь вечер возле повешенного. «Если бы я посмела сделать то же самое, — подумала она, — тело моего мужа не гнило бы на стенах города, пожираемое птицами». Да, этот мальчуган сделал то, что хотел бы сделать каждый, кто был на площади у страшных повозок, а офицер… Это был офицер ночной охраны, поэтому он не мог узнать Арнау. Для него сыном был другой, тот, который находился возле казненного бунтовщика. Женщина обняла Жоана и стала успокаивать его.

— Я должен знать, кто поджег труп, — твердил офицер. Он повернулся к людям, смотревшим на обгоревшее тело Берната.

— Что вам еще надо? — пробормотала женщина, заметив, что у Жоана начинаются судороги. — Этот ребенок до смерти напуган, к тому же он голоден.

Взгляд офицера скользнул по лицу мальчика, и он, чуть помедлив, кивнул головой. Голод! Он и сам потерял своего малолетнего сына: ребенок начал терять в весе, пока его не унесла обычная лихорадка. Его жена обнимала ребенка точно так же, как эта женщина обнимала испуганного мальчика. Он видел, как она плакала и как мальчик пытался спрятаться у нее на груди…

— Отведи его к себе домой, — сказал офицер, обращаясь к женщине.

«Голод, — пробормотал он, снова поворачиваясь в сторону горящего тела Берната. — Проклятые генуэзцы!»

В Барселоне рассвело.

— Жоан! — крикнул Арнау, открывая дверь.

Пэрэ и Мариона, сидевшие на первом этаже у очага, жестом показали, чтобы он молчал.

— Он спит, — тихо произнесла Мариона.

Жоана привела домой женщина, и она же рассказала обо всем, что произошло на площади. Старики ухаживали за мальчиком, пока тот наконец заснул, а потом присели к теплому очагу.

— Что с ними будет? — спросила Мариона у мужа. — Без отца Арнау не продержится в конюшнях.

«А мы не сможем их содержать», — с грустью подумал Пэрэ. Они не могли позволить себе оставить братьям комнату без оплаты и кормить их.

Пэрэ удивился блеску в глазах Арнау. Только что казнили его отца! Кроме того, он его поджег, как рассказала им женщина. Откуда взялся этот блеск?

— Я теперь бастайши, — объявил Арнау, протягивая руку к скудному ужину, оставшемуся на блюде со вчерашнего вечера.

Старики переглянулись, а потом посмотрели на мальчика, который с жадностью ел, сидя к ним спиной. Как он был голоден! Недостаток хлеба сказался на его здоровье, как и на здоровье всех детей Барселоны. И этот худенький парнишка собирается носить тяжести?

Мариона покачала головой, бросив недоуменный взгляд на мужа.

— Бог его знает, — ответил ей Пэрэ.

— Что вы говорите? — спросил Арнау, поворачиваясь к ним с набитым ртом.

— Ничего, сынок, ничего.

— Я должен идти, — сказал Арнау, взяв кусок черствого хлеба и откусив от него. Желание расспросить о том, что было на площади, было подавлено ожиданием увидеться со своими новыми товарищами. Помедлив, Арнау решительно произнес: — Расскажите обо всем Жоану, когда он проснется.

В апреле начинался сезон мореплавания, прерванный с октября. Дни становились длиннее, большие корабли прибывали в порт и вскоре покидали его, и никто: ни хозяева, ни судовладельцы, ни лоцманы — не желали оставаться в опасном порту Барселоны больше, чем это было необходимо.

Прежде чем подойти к группе грузчиков, которые стояли там, ожидая указаний старшин, Арнау с берега полюбовался морем. Его всегда тянуло сюда, но, когда он выходил к морю со своим отцом, после нескольких шагов им приходилось поворачиваться к нему спиной. В тот день Арнау смотрел на море совершенно по-другому: теперь он будет жить благодаря морю. В порту, помимо бесчисленного количества маленьких суденышек, на якоре стояли два больших корабля, которые только что прибыли, и эскадра из шести огромных военных галер с двумястами шестьюдесятью шлюпками по двадцать шесть лавок для гребцов на каждой из них.

Арнау уже слышал об этой эскадре; ее вооружил сам город, чтобы помочь королю в войне против Генуи. Ею командовал четвертый советник Барселоны, Гальсера Маркет. Только победа над генуэзцами могла открыть торговые пути и дать пропитание столице графства; ради этого Барселона была так щедра по отношению к королю Альфонсу.

— Ты не передумаешь, мальчик? — сказал кто-то за его спиной. Арнау повернулся и столкнулся с одним из старшин общины. — Пойдем, — позвал он Арнау, широко шагая в сторону собравшихся бастайшей.

Когда они подошли к группе грузчиков, те встретили Арнау улыбками.

— Это тебе не воду носить, Арнау, — заметил один из них, вызывая всеобщий смех.

— Держи, — сказал Рамон, подавая ему капюшон. — Это самый маленький, который мы нашли в общине.

Арнау осторожно взял капюшон.

— Он не рассыплется! — засмеялся один бастайш, наблюдая за мальчуганом.

«Ну, понятное дело! — подумал Арнау, улыбаясь носильщику. — Как он может рассыпаться?» Паренек надел подушечку на затылок, а на лоб натянул кожаный ремешок, который ее поддерживал, и снова улыбнулся.