Преподобный Варнава, старец Гефсиманского скита(Житие, письма, духовные поучения) - Гефсиманский Варнава

У гроба батюшки плакали все, но при этом не омрачалась светоносность торжества. Плакал святитель Трифон. Он время от времени приподнимал с лица почившего покров и лобызал его главу и руки; плакали иноки-братия и его духовные дети; рыдали миряне, в нем одном находившие поддержку и утешение; горько рыдали его сироты-сестры иверские, лишившиеся своего отца, своего благодетеля-«кормильчика», своего любвеобильного заступника-покровителя. Лик его был светел и покоен. Теперь яснее, чем прежде, в каждой морщинке вокруг глаз, в складке рта, во всем лице отражалась младенческая чистота его святой души. У его гроба было скорбно за себя, но радостно за него, свободного теперь от всякой болезни, печали и воздыханий.

Но вот окончилось прощание детей с дорогим отцом. Толпа всколыхнулась, духовенство подняло гроб, и шествие направилось с крестным ходом вокруг собора, а затем и к месту его вечного упокоения — в Иверскую часовню пещерной церкви, еще при жизни полюбившуюся старцу как место уединенной молитвы при богослужениях, в «затвор Иверской», как он сам говорил.

Первоначальная гробница иеромонаха Варнавы в пещерном храме Гефсиманско-Черниговского скита.

Перенесение тела почившего старца по своей торжественности походило больше на праздничную процессию, чем на печальное погребальное шествие. Тело отца Варнавы пронесли через алтарь, мимо престола Божия. А произошло это потому, что гроб невозможно было пронести к могиле по узкому коридорчику, ведущему в пещеру. Оставался более свободный ход — через алтарь. «Вдумываешься во все это, — писал очевидец, — взираешь на народную любовь к нему, на редкую кончину его — и невольно преклоняешься пред таким служителем правды, который никогда не остывал в своей вере, не тяготился людскою докукою, не истощался в добродушной отзывчивости, который следил за каждым открывающимся для воздействия благодати сердцем. Да, истинно, что любовь никогда не умирает…» Как кончина старца последовала у святого престола, так и места вечного упокоения он достиг, будучи перенесен в часовню над святым престолом. По совершении литии теми же епископами и духовенством гроб с дорогими останками священнослужители тихо опустили в могилу, и «вечная память» огласила своды храма. Задолго до своей кончины старец предуказал двум своим духовным дочерям, что эта Иверская часовня будет его усыпальницей. «Здесь вот, дочка, у нас служат панихиды!» — говорил он, показывая часовню…

Так угас светильник и был сокрыт под спудом, а на месте его вечного упокоения затеплились неугасимые лампады. Над могилой старца, у правой (южной) стены пещеры, возвышалось каменное надгробие с массивной мраморной плитой. На ней были выгравированы восьмиконечный крест, над которым полукругом надпись: «Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем», а под крестом: «Здесь погребен старец Гефсиманского скита и основатель Иверского Выксунского женского монастыря иеромонах Варнава, 75 лет. Скончался 1906 года, февраля 17-го дня. Он жил во славу Божию». На плите — металлическая канунница для возжжения свеч.

Напротив входа в часовню-пещеру на восточной стене была большая Иверская икона Богородицы. Взор Ее, как живой, приветливо-ласково обращенный на входившего богомольца, как бы говорил, что Она видит его сердечную скорбь. «Невольно влечется сердце к этой материнской любви, светящейся во взоре Небесной Заступницы, — писал современник почившего старца, — в молитве пред Нею оно изливает всю свою скорбь и получает благодатное утешение. Недаром батюшка любил эту пещерку-часовенку и каждое утро молился здесь пред Иверскою иконою… И идут сюда изо дня в день православные люди, одни на смену другим; помолятся, поплачут слезами умиления, неслышно побеседуют с родным старцем, попросят его святых молитв и благословения, возьмут маслица из лампады, что теплится у гроба его, достанут через отверстие над надгробием песочку и оставляют его дорогую могилку с заметным приливом окрепших, как бы обновленных духовных, а иногда и физических сил».

А за Муромом, в лесной глуши, далеко от могилки почившего отца одиноко стояла осиротевшая обитель. Воля Божия совершилась над ней: она лишилась своего любвеобильного благодетеля… Что пережила обитель, пораженная в самое сердце страшной вестью о внезапной кончине «кормильчика», — едва можно представить. Кажется, и сами монастырские стены стонали тогда. То было в субботу первой седмицы Великого поста, в девять часов утра. Едва только сподобились сестры принять Святые Тайны и не успели все еще разойтись из храма по своим келлиям, как пронеслась эта скорбная весть: батюшка скончался! Пораженные известием, все сначала словно бы оцепенели. Совершилось то, о чем сестры ранее, при жизни старца, и помыслить не могли без слез и туги сердечной. Но вот очнулись от первого потрясения… Невыносимой болью сжались сердца полутысячной осиротевшей иверской семьи… Протяжные, унылые удары тысячепудового колокола отняли последнюю надежду на, возможно, ошибочность ужасной вести. Стали служить панихиду по новопреставленном рабе Божием иеромонахе Варнаве.

Но молился ли кто словами обычных молитв? Невыразимо тяжело и болезненно отзывалось в скорбящих сердцах дорогое имя, когда и священнослужители с трудом из-за душивших слез произносили его. Пение монахинь-певчих, которых батюшка так любил и утешал, было теперь едва слышно. Голоса священников старались поддерживать их, но рыдания почти всё заглушали.

Для многих сестер кончина старца не прошла бы без печальных последствий, если бы не подкрепила их, слабых, благодать Божия: они только что приняли Святое Причастие. Теперь невольно вспомнились слова отца Варнавы, обращенные к сестрам: «Благодать Божия подкрепит вас тогда, когда узнаете о кончине моей».

После панихиды сестры проводили матушку игумению и некоторых старших сестер на похороны дорогого «кормильчика». А осиротевшая обитель продолжала безутешно плакать и молиться: врата храма почти не закрывались. Монастырское духовенство, несмотря на утомление от беспрерывного служения, не отказывало скорбящим сестрам в единственном теперь утешении — помолиться вместе с ними за дорогого для всех старца. Всех томила теперь неизвестность места его погребения. Телеграммы от матери игумении из скита, переходившие из рук в руки, то давали надежду на то, что батюшку похоронят в обители, то совсем почти отнимали ее.

19 февраля, в воскресенье, была получена телеграмма от В. К. Саблера с выражением сочувствия сестрам и извещением, что старец будет погребен на братском кладбище в «Пещерах». Это известие еще более усилило скорбь. Игумения Павла телеграммой поспешила известить, где и как последовала кончина иеромонаха Варнавы, и любовно-матерински убеждала своих сирот надеяться на милость Божию и молиться. Известие о блаженной, достойной истинного праведника кончине утешило всех. Теперь, когда точно определилось и место погребения отца Варнавы, осиротевшей обители оставалось только одно: смириться в покорности воле Божией и молиться Господу о упокоении со святыми души усопшего раба Его. В скорби поникли и юные, неопытные еще послушницы, и старицы, много испытавшие за свою жизнь в монастыре: для всех одинаково тяжела была эта неожиданная утрата. Ведь теперь уж не только не будет у них родного отца, но и не всегда, да и не всем им будет возможно найти себе утешение у его могилки в тайной, но ощутительно-отрадной для сердца безмолвной беседе с ним, как с живым. Да и сама обитель, еще совсем юная, так нуждалась в нравственной и материальной поддержке, в окормлении. Что же будет с ней далее, что ждет ее впереди?

На двадцатый день после кончины отца Варнавы, 8 марта 1906 года, епископ Трифон (Туркестанов) сказал слово в память о старце.

«Священное Писание учит нас помнить наших наставников. Следуя сему завету, я не могу не помянуть добрым словом так недавно скончавшегося иеромонаха Гефсиманского скита отца Варнаву.