Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917 - Гурко Владимир Иосифович

При этом нарушалось взаимодействие с операциями Северного фронта. Единственным следствием данного решения могло стать то, что германцы были бы поставлены перед необходимостью посылать свои резервы в двух разных направлениях – при условии, что оба наступления фронтов начались бы одновременно.

Естественно, переброска нескольких корпусов из 5-й армии вынужденно приводила к сокращению масштаба будущего наступления и даже переносу его исходной точки ближе к северной части Двинского плацдарма. В середине июля Куропаткин решил наступать в юго-западном направлении силами 12-й армии генерала Радко-Дмитриева[95].

Первые одновременные атаки обоих фронтов оказались успешны, но они ни в коем случае не стали для германцев неожиданностью, а потому были ими без особых затруднений отражены. Бои продолжались еще около двух недель, после чего стихли, причем наши войска были вынуждены отступить почти на свои исходные позиции. Эти операции ясно показали, что ограниченные запасы всевозможных материальных ресурсов не позволяют нам вести наступательные операции на нескольких фронтах одновременно. С другой стороны, громадность занимаемого фронта и устрашающее количество армейских корпусов, составлявших наши армии, делали для нас совершенно необходимой одновременную активность на нескольких фронтах. В противном случае германцы получали бы подавляющее превосходство благодаря преимуществу, которое обеспечивали им более развитые железные дороги, позволявшие быстро сосредоточивать на любом отдельном направлении сколько угодно резервов для остановки нашего, пусть и успешно начавшегося, наступления.

Следует помнить, что наши союзники, несмотря на имеющиеся у них огромные материальные ресурсы, единовременно действуют только в одной части своего фронта, тогда как мы, из-за наших географических условий, вынуждены разделять как свои людские, так и материальные силы. Разумеется, предпринимая наступление, мы рассчитываем на огромную массу нашей живой силы и используем ее для уравновешивания своих недостаточных материальных средств. События показали, что подобные расчеты совершенно безосновательны. Сколь ни прекрасны были наши солдаты, каким бы высоким ни был их боевой дух, тем не менее всему существует предел. При нынешних условиях невозможно противопоставить живую силу мертвым боевым машинам. Более того, со временем, по мере развития операции, даже самый высокий боевой дух войск ослабевает, тогда как приток материальных сил – по крайней мере в случае наших противников – остается на прежнем уровне.

Это обстоятельство повлияло и на развитие брусиловского наступления. Было неизбежно, что к середине лета его войска утомятся; хотя продвижение вперед продолжалось, достижение прежних блестящих результатов стало уже невозможным. Таким образом, примерно в конце августа наступление войск Брусилова почти совершенно застопорилось. Основная причина остановки заключалась не в нехватке резервов – людей нам хватило еще для занятия части нового австро-румынского фронта[96], причем эта задача была выполнена силами двух армий. Главное было в злополучном обстоятельстве, которое преследовало нас с самого начала войны, – в нехватке артиллерийских боеприпасов, в первую очередь для тяжелых орудий.

Несмотря на то что усталость войск уже в определенной степени сказывалась, нет сомнения в преждевременности остановки наступления, которая последовала на основании полученных из Ставки приказов. Они были отданы под предлогом, о котором вслух у нас говорить невозможно, хотя среди наших союзников, пусть и не в печати, эти поводы упоминались публично или передавались из уст в уста.

Я никогда не мог понять, почему получалось так, что наши союзники, имея в своем распоряжении силы более крупные, чем наши, причем даже по числу тактических единиц, если соотнести их количество с длиной линии фронта, применяли одни правила для [оценки] собственных наступлений и совершенно другие – для наших. Лучшим доказательством того, что русское Верховное командование не имело намерения преждевременно останавливать наступательные операции, служит тот факт, что мне самому была предоставлена возможность продолжать активные действия в сентябре и октябре. Кроме того, в это время меня – в пределах возможного – снабжали боеприпасами более щедро, чем те армии, которые были вынуждены прекратить движение вперед из-за отсутствия свежих резервов.

Одним из последствий наступления на Северном фронте было отстранение генерала Куропаткина от командования и назначение его на пост туркестанского генерал-губернатора – положение, которое в гораздо большей степени соответствовало свойствам его ума и характера. Причиной его перевода послужили беспорядки, происшедшие среди части туземных жителей области, населенной сартами[97], которые протестовали против посылки своих соплеменников во внутренние губернии России с целью организации из них рабочих команд.

По закону эти люди не подлежали призыву в армию. Куропаткину пришлось выехать совершенно неожиданно, и мне было приказано отправиться в Псков для принятия временного командования Северным фронтом – до тех пор, пока не будет определена кандидатура для занятия этого поста. Мне пришлось исполнять обязанности главнокомандующего в течение двух недель.

По приказу Ставки я должен был поехать в 12-ю армию, в Ригу и на военно-морскую базу в Ревеле. В тот момент был запущен в ход план нового наступления с Рижского плацдарма, предусматривавший одновременно с сухопутной операцией провести на берегу Рижского залива высадку десанта в составе двух пехотных дивизий. Я пришел к выводу, что это место совершенно непригодно для нашего наступления – напротив, оно обеспечивало противнику значительные преимущества в обороне. Эти невыгодные условия не компенсировались преимуществами, которые давала нам высадка в тылу германского левого фланга даже при условии, что она окажется для противника неожиданной. Недолгой остановки в Риге оказалось достаточно, чтобы понять – ни один секрет, а тем более такого масштаба, как подготовка десанта в портах Риги и Ревеля, не может ускользнуть от внимания населения, среди которого имелось слишком много элементов, сочувствующих Германии и несомненно передающих информацию противнику. Я донес о результатах своих наблюдений в Ставку и лично генералу Алексееву, которому отправил с офицером штаба отдельный доклад.

В середине августа в Псков прибыл новый главнокомандующий генерал Рузский. Он оставил этот пост в декабре 1915 года по болезни. Как видно, благодаря пребыванию на Кавказе он совершенно поправился. Вместе с ним приехал и новый начальник штаба генерал Данилов, бывший при великом князе Николае Николаевиче генерал-квартирмейстером штаба Ставки, а позднее около года командовавший 14-м армейским корпусом. Представив генералу Рузскому свои соображения относительно рижского участка фронта, я вернулся в Двинск к своей собственной армии. В то время я занимался подготовкой к третьему наступлению – по масштабам значительно более скромному, чем прежние, так как недавно у армии были отняты и отправлены на юг еще один армейский корпус, часть тяжелой артиллерии и запасы снарядов. В конце августа в разгар этой подготовки я получил телеграмму от генерала Алексеева, который сообщал, что император назначил меня командующим вновь сформированной армией, перед которой поставлена весьма серьезная задача на Юго-Западном фронте, и что в состав армии включены части императорской гвардии – два пехотных корпуса и один корпус гвардейской кавалерии. Мне также было дано позволение использовать штаб гвардейского отряда и забрать с собой из 5-й армии любых офицеров по собственному усмотрению. Генерал Алексеев заканчивал телеграмму вопросом, согласен ли я занять упомянутый пост. Я отвечал, что в военное время не имею права отвергнуть любое предложенное назначение. В то же время я назвал лицо, которому хотел бы с высочайшего соизволения передать командование 5-й армией до прибытия назначенного Ставкой командующего.