Безмолвный мир Николаса Квина - Колин Декстер

— Не может быть!

— Полно. Не торопись делать глупые выводы.

— Ты не думаешь, что?..

— Иди сядь и налей себе джина. И мне налей. Я через минуту подойду.

Он нашёл в записной книжке телефон Моники и набрал номер. Точно так же, как некто накануне, он начал механически считать гудки. Десять, двадцать, двадцать пять. Салли, должно быть, тоже нет дома. Он подождал ещё несколько секунд и медленно положил трубку. Кажется, синдикат на грани полного краха.

В мыслях Бартлет возвратился к тем годам, в течение которых он так упорно работал, чтобы возвести это здание. Но почему-то в одно мгновение фундамент начал оседать и трескаться, что немедленно отразилось на всей постройке. Бартлет даже мог точно указать, когда это произошло: когда в совет синдиката был избран Руп. Вот именно. Тогда-то всё и затрещало по швам. Руп! Несколько минут секретарь нерешительно стоял у телефона, думая, что с удовольствием убил бы этого человека. Вместо этого он позвонил в кабинет Морса в «Темз-Вэлли», однако Морса тоже не оказалось на месте. Впрочем, это было не важно. Он уже говорил с ним об этом сегодня утром.

30

Миссис Сет пришла без четверти десять и поднялась в комнату для заседаний. Из всех членов синдиката она пришла первой, и, сев за стол, мысленно возвратилась к тому дню, когда сидела здесь последний раз. Когда вспомнила про отца… когда взял слово Руп… когда назначили Квина… Комната постепенно стала заполняться людьми. Миссис Сет кивала, здороваясь с вошедшими, но обстановка была довольно мрачная. Остальные члены синдиката тоже сидели молча и тоже возвращались мыслями к последнему заседанию, как и она. На собраниях членов синдиката время от времени присутствовали один-два научных сотрудника из постоянного штата, но только по приглашению. В это утро не было никого из них, кроме Бартлета. Его утомлённое, поникшее лицо отражало общее настроение. Рядом с Бартлетом сидел человек, которого миссис Сет не знала. Должно быть, из полиции. Приятной наружности, примерно её возраста: лет сорока пяти — пятидесяти. С редеющими на макушке волосами, красивыми глазами, хотя они, казалось, одновременно смотрят на вас и сквозь вас. В комнате находился ещё какой-то человек — вероятно, тоже полицейский. Но он робко стоял вне магического круга с блокнотом в руке.

Две минуты одиннадцатого, когда все кресла, кроме одного, были заняты, Бартлет поднялся и в коротком выступлении, полном печали и разочарования, проинформировал собрание о подозрениях полиции — и своих собственных тоже, — что добрая репутация их ведомства была непоправимо испорчена преступными действиями одного или двух лиц, которые пользовались в синдикате полным доверием. Бартлет сообщил, что, по мнению старшего инспектора Морса («Который сидит справа от меня»), смерть Квина и Оглби была прямо связана с этим обстоятельством и что по завершении сравнительно небольшой осенней экзаменационной кампании деятельность синдиката будет временно приостановлена, пока не закончится следствие. Он сказал также, что возможное закрытие синдиката может иметь далеко идущие последствия, поэтому сейчас необходимо полное сотрудничество всех и каждого его членов. Но в данный момент речь не об этом. Цель их сегодняшней встречи совершенно иная, как это скоро будет ясно.

Декан поблагодарил секретаря и счёл необходимым поделиться собственными тягостными мыслями о будущем синдиката. Пока он, мыча, покашливая да охая, скучно продвигался вперёд, становилось ясно, что синдики беспокоятся всё сильней и сильней. Вдоль столов перешёптывались: «Один или двое, ты слышал, что сказал Бартлет?», «Что ты обо всём этом думаешь?», «Почему здесь находится полиция?», «Они правда из полиции?».

Наконец декан закончил, и шёпот прекратился тоже. Это было странным нарушением привычного порядка, и миссис Сет подумала, что всё это связано с человеком справа от Бартлета, который до сих пор бесстрастно сидел в своём кресле, время от времени проводя указательным пальцем левой руки по крылу носа. Она заметила, что Бартлет повернулся к Морсу и вопросительно на него посмотрел, на что Морс незаметно кивнул, а потом медленно поднялся из-за стола.

— Дамы и господа. Я попросил доктора Бартлета созвать это собрание, поскольку считаю единственно правильным поставить всех вас в известность о том, что мы установили факт утечки экзаменационных материалов из данного учреждения. Кое-что об этом вы уже слышали (здесь Морс неопределённо посмотрел на декана и затем на Бартлета), и я думаю, что на этом официальная часть собрания может быть завершена. Если у кого-то есть неотложные дела, можете идти. — Он оглядел присутствующих холодными серыми глазами. Напряжение в комнате заметно усилилось. Все боялись шевельнуться, стояла глубокая тишина. — Наверно, правильно будет также, — продолжал Морс, — чтобы вы кое-что узнали о полицейском расследовании обстоятельств гибели мистера Квина и мистера Оглби. Я уверен, что всем вам будет приятно узнать, что дело уже завершено, вернее, почти завершено. Выражаясь языком официальным, я могу сообщить вам, дамы и господа, что человек, подозреваемый в убийстве Квина и Оглби, был арестован и подвергнут допросу.

Тишину в комнате нарушал лишь шелест бумаги, когда Льюис переворачивал страницу в блокноте. Морс умел держать аудиторию. Синдики ловили каждое его слово.

— Вам всем известно — во всяком случае, большинству из вас, — что в прошлый понедельник ваш коллега, мистер Кристофер Руп, был задержан в связи с убийством Николаса Квина. Полагаю, вы также знаете, что вскоре он был отпущен. Улики против него показались нам недостаточными для дальнейшего задержания. Казалось, всё говорит о том, что у Рупа существует обоснованное алиби на тот период времени в пятницу, двадцать первого ноября, когда, по мнению полиции, был убит мистер Квин. И тем не менее, я должен вам сообщить, что, вне всяких сомнений, именно Руп и есть тот человек, который продал святая святых синдиката в Аль-Джамару и, насколько я знаю, ещё в несколько ваших заморских центров.

Некоторые синдики задержали дыхание, другие приоткрыли рты, но никто ни на секунду не сводил глаз с Морса.

— И во всех случаях, дамы и господа, его главным сообщником был ваш бывший коллега, мистер Джордж Бланд.

В комнате раздался всплеск удивления и шока, и снова — тишина и ожидание.

— Всё обнаружилось благодаря бдительности и честности одного человека — Николаса Квина. Когда именно Квин сделал своё открытие, мы, возможно, так и не узнаем наверняка, но я подозреваю, что это могло случиться на приёме, устроенном делегацией из Аль-Джамары, где рекой лилось вино и где у кого-то из виновных развязался язык. Квин читал по губам так ясно, что с тем же успехом они могли бы прокричать об этом в мегафон. И я полагаю, что прямым следствием весьма тревожного открытия Квина стало то, что он был убит. Убит за тем, чтобы заставить его замолчать. Чтобы виновные, злоупотребившие доверием общества, и далее могли гарантированно получать вознаграждение — не сомневаюсь, весьма значительное — от своих сообщников за границей. Более того, я думаю, Квин рассказал о том, что знал или, по крайней мере, сильно подозревал, не только виновной стороне, но и кому-то ещё — человеку, в чьей причастности к махинациям в синдикате он был твёрдо уверен. Таким человеком стал Филип Оглби. Есть свидетели, что Квин слишком много выпил на том приёме и что Оглби вышел следом за ним, когда Квин удалился. И вновь я строю догадки. Но нахожу более чем вероятным, что Оглби догнал Квина и сказал ему, что он будет глупцом, если сядет за руль в состоянии такого опьянения. Может быть, он даже предложил подвезти его до дома, не знаю. Одно почти несомненно — Квин рассказал Оглби о том, что узнал на приёме. Так вот, если Оглби сам состоял в шайке, многое из того, что было столь загадочным в смерти Квина, начинает вставать на свои места. Из всех коллег Квина только Оглби не имел алиби на интересующий нас период времени в пятницу. Он вернулся после обеда к себе в кабинет, где пробыл — во всяком случае, по его словам — до конца дня. Но кто бы ни убил Квина, он должен был присутствовать в синдикате вторую половину утра и между половиной пятого и пятью. И если хотя бы один человек из синдиката виновен в смерти Квина, единственный подозреваемый — это Оглби, тот самый человек, которому доверился Квин.

По комнате разнёсся лёгкий ропот. Кое-кто из синдиков неуютно заёрзал в кресле, но Морс продолжал, и эффект был таков, словно дирижёр постучал палочкой по пульту.

— Оглби солгал мне, когда я спросил, где он был днём в ту же пятницу. У меня имелась возможность свериться с его показаниями, поскольку присутствующий здесь сержант, — несколько голов повернулись к Льюису, и тот кротко пережил момент своей славы, — сделал в своё время полную запись, и теперь я могу судить, в чём именно солгал Оглби — в чём он обязан был мне солгать. К примеру, он настаивал, что около половины пятого находился в своём кабинете, где, по свидетельству не только мистера Рупа, но также мистера Ноукса, смотрителя синдиката, его не было. Теперь я нахожу это очень странным. Оглби говорил мне неправду, которая будто бы доказывала его виновность. Зачем? Почему он утверждал, что был в синдикате в течение всего дня? Зачем он затягивал петлю на собственной шее? На этот вопрос ответить непросто, согласен. Но ответ существует, притом очень простой ответ: Оглби не лгал. Во всяком случае, что касается этого, то он говорил правду. Он там был, хотя ни Руп, ни Ноукс его не видели. Когда я ещё раз просмотрел его показания, я спросил себя, а не могло ли случиться так, что ещё несколько моментов, казавшихся ранее очевидной ложью, на деле были далеки от неправды? Так я постепенно пришёл к пониманию, что именно случилось днём в ту пятницу. Мне стало ясно, что Оглби был совершенно невиновен в убийстве Николаса Квина. Факт состоит в том, что как раз благодаря тому, что в пятницу двадцать первого Оглби днём находился в синдикате, ему стало известно, кто убийца Квина. И за это он сам поплатился жизнью. Почему Оглби не доверил мне свои почти несомненные подозрения, теперь уже никогда не узнать. Могу только догадываться, но… В любом случае можно вздохнуть с облегчением: убийца арестован и в настоящее время находится под стражей. Он сделал полное признание. — Морс театрально указал на пустой стул. — Полагаю, вот то самое место, на котором он обычно сидел. Да, дамы и господа, это ваш коллега Кристофер Руп.