Безмолвный мир Николаса Квина - Колин Декстер

— Затем я спросил у вас, видели ли вы кого-нибудь входящим в кинотеатр, не так ли?

— Да.

— И вы ответили «нет».

— Да.

— И вы по-прежнему на этом настаиваете?

— Да.

— Вы смотрели фильм под названием «Нимфоманка»?

— Да.

— И вы с мистером Мартином досмотрели фильм до конца?

— Мы ушли за несколько минут до окончания сеанса.

— Мисс Хайт, я прав, утверждая, что вопрос можно сформулировать по-другому? Вопрос, который имеет огромное значение в деле об убийстве Николаса Квина?

— Да.

— И этот вопрос: не «Кого вы видели входящим в кинотеатр?», а «Кого вы видели выходящим из него?»

— Да.

— И вы правда кого-то видели?

— Да.

— Вы могли бы узнать человека, которого видели выходящим из «STUDIO 2» в тот день?

— Да.

— Этот человек вам известен?

— Да.

— Он сейчас здесь, в этой комнате?

— Да.

— Прошу вас, назовите нам его имя.

Моника Хайт подняла руку. Словно магнитная стрелка, указывающая на полюс, рука постепенно приняла нужное положение. Сначала миссис Сет почудилось, что Моника показывает на самого Морса. Но этого не могло быть. И тогда она ещё раз проследила за направлением беспощадного пальца и не смогла поверить своим глазам. Снова она провела мысленную линию. И опять получилось то же самое. О нет! Этого не может быть! Ибо палец Моники был направлен прямо на секретаря синдиката Томаса Бартлета.

31

Для Льюиса, mirabile dictu[20], не всё было покрыто мраком. Ведь это он наблюдал за домом Рупа, сменяя Диксона; это он шпионил за Рупом, когда тот неторопливо шёл к автостоянке на вокзале. Это Льюис выследил, по какому адресу разносчик газет отнёс короткую, требовательную записку, написанную Рупом. Это Льюис вызвал Морса в станционный буфет, и это он вместе с Морсом высматривал двоих мужчин, сидевших в тёмно-коричневом «ванден-пласе» в самом дальнем углу привокзальной автостоянки. Это Льюис произвёл арест Рупа, когда тот решился в последний раз выйти из дома накануне утром.

Но если для Льюиса не всё было покрыто мраком, то в равной степени не всё было залито светом. Поэтому он был рад, когда несколько позже в тот же день у него появилась возможность прояснить некоторые детали.

— Сэр, что именно навело вас на след Бартлета?

Морс вольготно привалился к спинке чёрного кожаного кресла и начал рассказ:

— Мы довольно рано выяснили, что между Бартлетом и Рупом существует известная вражда. Я не переставал спрашивать себя почему. И мало-помалу убеждался в том, что задаю себе не тот вопрос — на самом деле это был даже не вопрос. Между этими людьми не существовало никакого антагонизма, создавалась лишь видимость. Они оба участвовали в аль-джамарских махинациях и всеми силами стремились к тому, чтобы ни у кого не возникло ни малейшего подозрения, что между ними существует сговор. Это было не слишком трудно. Немного показной колкости, порой даже ссора на глазах членов синдиката. А наилучшая возможность представилась, когда обсуждали кандидатуру преемника Бланда. Они спланировали всю операцию. Для них не имело большого значения, кого назначат на эту должность, важно было лишь продемонстрировать несогласие, притом публично и азартно. Поэтому, когда Бартлет двинулся одним путём, Руп пошёл другим. Это было ясно как день. Если бы Бартлет был за Квина, Руп был бы против Квина. — Лицо Морса слегка нахмурилось, но тут же прояснилось. — И это прекрасно сработало. Все синдики открыто недоумевали по поводу враждебности между молодым коллегой Рупом и уважаемым секретарём Бартлетом. Но именно этого те и добивались. Никому и в голову не пришло бы, что у этих двоих людей есть что-то общее. Никому. Поначалу их старательно созданная вражда задумывалась лишь в качестве прикрытия преступных дел в княжестве, однако позже, когда Квин узнал правду, это пригодилось для устранения самого Квина. Понимаешь, что я имею в виду?

— Да, понимаю, — медленно проговорил Льюис. — Но почему тогда Бартлет, единственный из всех, согласился…

— Знаю, о чём ты хочешь спросить. Уверен, что при нормальном течении событий он ни за что не поддался бы искушению пополнить собственный карман в ущерб синдикату. Однако у него есть единственный сын, Ричард, — молодой человек, подававший блестящие надежды, обещавший исполнить самые честолюбивые ожидания гордых родителей. И вдруг для Бартлета мир словно рухнул. Ричард слишком напряжённо работал, ожидания были слишком непомерны, и всё пошло прахом. У Ричарда произошёл нервный срыв, он попадает в больницу. А когда выходит оттуда, Бартлету становится ясно, что возникла жуткая проблема. Он возит сына по специалистам и консультантам — и ответ всегда один и тот же: после продолжительного лечения он, может быть, и поправится. Ты же сам выяснил, что за последние пять лет Ричард Бартлет лечился в самых передовых и весьма дорогих психиатрических клиниках Европы: в Женеве, в Вене, в Лондоне и Бог знает где ещё. И заметь, всё это было не бесплатно. Должно быть, это обошлось Бартлету в тысячи и тысячи фунтов, а я не думаю, что он получает такие деньги. Жалованье у него приличное, но всё же… И вот Руп, зная обо всём этом, предложил ему заключить пакт. Первоначально он действовал вместе с Бландом, так я полагаю. Но Бланд решил отправиться за более богатым уловом, и Рупу пришлось искать кого-то внутри синдиката, чтобы курица продолжала нести золотые яйца. Я не знаю, как это у них в точности получилось, но…

— А как именно Бартлет убил Квина, вы знаете, сэр?

— Вообще-то не во всех деталях. Но довольно хорошо представляю, поскольку существовал единственный способ провернуть это дело. Задумайся на секунду. Ты получил дозу, и притом изрядную дозу, цианида. Руп об этом позаботился. Так вот, смерть от неприлично большой дозы цианида наступает почти мгновенно, поэтому проблемы собственно убить Квина не существовало. Я полагаю, что Бартлет вызвал его к себе в кабинет и предложил выпить. Он знал, что Квин большой любитель шерри, и предложил ему налить себе стаканчик — и, вероятно, попросил один для себя. Предварительно он, должно быть, протёр тряпкой и бутылку и стаканы, так что…

— Но неужели Квин не унюхал запах цианида?

— Может, и унюхал бы в обычных условиях, но Бартлет рассчитал свои действия почти до секунды. В то утро всё было рассчитано с дьявольской изобретательностью, чтобы во всеоружии подойти к тем нескольким минутам.

— Вы имеете в виду пожарную тревогу?

— Да. Ноуксу было дано указание быть готовым ровно в полдень и ждать указаний босса. Итак, что происходит? Как только Квин начал разливать шерри, Бартлет снимает трубку, стоя, вероятно, за спиной Квина, и говорит: «О’кей, Ноукс». И через одну-две секунды раздаётся сигнал. Но вот ведь в чём дело, Льюис: Квин не мог слышать сигнал тревоги. Звонок установлен в парадном вестибюле. Все остальные прекрасно могли его слышать, а Квин не мог. И это дало Бартлету тот небольшой временный задел, который был ему так необходим. Как только Квин разлил шерри и наступил подходящий момент, Бартлет говорит что-то вроде: «Пожарная тревога! Я совсем забыл. Пейте побыстрей, а поговорим после». Квин, должно быть, залпом выпил не менее половины небольшого стакана и почти в то же мгновение почувствовал, что дело дрянь. Дыхание у него стало прерывистым, начались страшные судороги. Через минуту, самое большее через две он был мёртв.

— Почему он не позвал на помощь? Ведь мог же он…

— А! Я так и знал, что ты не оценил безграничное хитроумие плана Бартлета. Что происходило за дверями кабинета? Как ты сам выяснил, Ноуксу было дано указание звонить тревогу в течение двух минут. Две минуты! Это долго, очень долго, Льюис, и в течение всего этого времени по лестнице и коридорам раздавался шум голосов и стук каблуков. Возможно, Бартлет сделал так, чтобы Квин не мог позвать на помощь, но, даже если тот и успел бы закричать, сомневаюсь, что его кто-то услышал бы. И учти!! Никому не разрешалось просто так входить в кабинет Бартлета. Снаружи горел красный свет, и ни один из сотрудников не смел нарушить золотое правило. Но даже если бы всё пошло иначе, даже если бы кто-то заглянул в кабинет — хотя думаю, что Бартлет в любом случае запер дверь, — на бутылке и на стаканах были отпечатки пальцев Квина, и полицейское расследование сосредоточилось бы на главном вопросе: кто подсыпал отраву в шерри — предположительно с намерением отравить самого Бартлета, а не Квина. Итак, Льюис, как ни крути, получается, что Квин уже мёртв, а в здании никого нет. Бартлет надевает перчатки, выливает свой шерри и тот, что не допил Квин, в раковину своей уборной — помнишь её, Льюис? — а бутылку и стакан Квина запирает в свой портфель. Итак, пока всё идёт отлично. Квин довольно лёгок, и Бартлет был в состоянии нести его на плече или в одном из пластиковых мешков, в которые собирают мусор, тащить волоком по натёртому полу. Вероятнее, что он его отнёс, поскольку на теле Квина не было обнаружено ни синяков, ни царапин. Но как бы он ни поступил, до выхода на задний двор всего несколько ярдов, а место, куда Квин ставил машину, располагалось прямо у крыльца. Бартлет, который успел вытащить из кармана Квина ключи от квартиры и от машины, запихнул тело и портфель в багажник, запер его, и дело в шляпе.