Центровые - Александр Гомельский

Первая мысль — отталкивает манера игры Коли, ярко выраженного лидера, любящего забивать, а не отдавать, привыкшего солировать, быть на виду, чего большинство классных баскетболистов, особенно именитых, заслуженных, со стороны новичков не приемлет. Но в этом была только доля истины. Раздражал Николай и тем, что он постоянно в матчах, проходивших в Тбилиси, осознанно или не осознанно (думаю, что все же вернее первое предположение) провоцировал соперников на столкновения, в которых всегда выглядел невиноватым, обиженным, этаким пай–мальчиком, которому злые и нечуткие люди не дают прохода.

А в Тбилиси публика горячая, многочисленная, и ажиотаж вокруг Колиных фокусов раздувался, во–первых, совершенно ненужный, во–вторых, имеющий вполне ощутимые последствия. Зачастую арбитры попадали под магию артистических штучек Дерюгина — жестов, вскриков, падений, да к тому же не выдерживали давления трибун. И в итоге начинали раздаривать фолы правому и виноватому. Чуть подступишься к Николаю, только вступишь с ним в борьбу — свисток, фол. И Коля умело пользовался такой обстановкой, выводил противников из себя.

Естественно, это не могло не вызвать антагонизма между ним и другими кандидатами в сборную. Пришлось много повозиться с ним, да и с остальными ребятами, чтобы сгладить их отношения. Колю и его партнеров я учил быть терпимыми, учил тому главному, что всегда составляло суть нашей команды: помнить об общем деле и оставить за бортом личную неприязнь. И получилось в итоге. Правда, теплые и искренние отношения между Колей и остальными так и не наладились, да Коля, честно говоря, и не искал их, но на игре это больше не отражалось. Мне же самому приходилось как–то компенсировать недостаток внимания и доброжелательности к Дерюгину. И мне кажется, я понял его и у нас установились хорошие отношения.

В итоге Дерюгин помог команде. Правда, взял я его в сборную все же, повторяю, поздновато. Поскольку мы с блеском выиграли чемпионат Европы‑79, то и на Олимпиаде в Москве я решил сделать ставку на ветеранов — С. Белова, Едешко, Милосердова, Сальникова, Жигилия. Казалось, что олимпийский турнир станет для нас легкой прогулкой. Это была непозволительная самоуверенность. Как уже не раз было, команда готовилась только к одному, решающему, как мы все думали, матчу — со сборной Югославии. Однако самоуспокоенность, да и сама по себе ставка на ветеранов, привели к поражению еще на подступах к финалу. И хотя подспудно я чувствовал, что многие молодые уже превосходят своих старших товарищей и реально, вполне заслуженно, обоснованно претендуют на место в сборной, однако из потенциальных кандидатов рискнул взять только Дерюгина, да и то в самый последний момент (Коля заменил своего тезку Фесенко). Видимо, такой подход к формированию команды был ошибкой.

Что касается Коли, то ему, безусловно, было очень трудно акклиматизироваться в сборной. До Олимпиады он считанное число раз сыграл за команду, естественно, не успел найти общий язык с ветеранами (тем более что большинство из них чувствовало, что это, видимо, их последний турнир, и поэтому очень ревниво относилось к дебютантам), конечно, не хватало ему опыта. Если бы рядом с Дерюгиным играло побольше его ровесников, тех, с кем он привык встречаться на площадке в юниорской сборной, ему было бы легче…

Тем не менее Олимпиаду Коля отыграл вполне прилично, особенно хорошо провел матч с бразильцами. И к чести ребят, вопреки позиции которых я все же пригласил Колю в сборную, они на поле ничем не показали, что недолюбливают и недооценивают его. Наоборот, и поддерживали, как и следует поддерживать новичка, и давали поиграть, и «кормили» мячами, максимально используя его достоинства бомбардира. В общем, проявили как раз то чувство повышенной ответственности, когда «один — за всех, все — за одного», о котором я говорил выше. И меня как тренера это не могло не радовать.

Но все же звездным часом Дерюгина стал чемпионат мира‑82 в Колумбии. Скажу больше: если бы не Коля, даже не знаю, стали бы мы обладателями золотых медалей или нет.

Финальный матч с американцами получился истинно финальным. Это не была игра легкая, высокотехничная, которая предполагается, когда встречаются команды такого класса. Слишком тяжела ноша, слишком многое решается. Поэтому обе сборные действовали скованно, нервно, с большим количеством ошибок, с нелепыми промахами, которых с лихвой хватило бы не на один матч. Напряжение, внутренний подтекст чувствовались. И было ясно, что победит тот, кто сохранит хладнокровие, трезвую голову, твердость, верность своим принципам, а главное — удивит неожиданным тактическим ходом. Только какое–то кардинальное вмешательство могло переломить ход матча в ту или иную сторону. В начале второго тайма мы проигрывали шесть очков и инициатива полностью принадлежала американским баскетболистам. Это был критический момент, требовалось предпринять что–то такое, что бы в корне изменило течение поединка. На площадке у нас тогда находился Ткаченко, которого плотно держал соперник, уступавший Володе в росте сантиметров десять, но очень прыгучий, ловкий, умело выбиравший место. Он не давал нашему центру развернуться, показать все, что Володя умеет. И тогда я обратился к Коле: «Иди, разминайся. Сейчас выйдешь…» Не могу утверждать, что он с радостью воспринял мои слова. В такой атмосфере и более опытный, стойкий игрок мог бы растеряться. Поэтому Коля затягивал разминку как мог. Но момент настал, я сказал ему несколько напутственных слов, еще раз напомнил, что от него требуется. И Коля вышел на площадку, чтобы навсегда оставить свое имя в баскетбольных летописях.

… Довольно часто я слышу по радио или телевидению, читаю в прессе такие слова: «Тренер угадал». От этой фразы меня коробит. Тренер — не гадалка, не оракул, не досужий любитель заглядывать в будущее. Такие слова неэтичны по отношению к тренеру, да и абсолютно неправильны, неправомерны. Тренер, если, конечно, он настоящий тренер, должен все предвидеть, предполагать ход развития событий и иметь на каждый случай отработанный вариант, принимать непредсказуемые для других решения. Тренер постоянно думает о том, что следует предпринять в тот или иной момент, он обязан знать, чем чреват каждый эпизод, не говоря уж о целом матче. И когда тренер делает какой–то ход, это не разгадывание шарады. Он должен знать, что и зачем делает. И он полностью ответствен за свои действия…

Да, вы конечно же поняли, почему я разразился этой филиппикой. И мне говорили потом, что я угадал с Дерюгиным. Нет, не угадал, а твердо и точно знал, что нужно делать, как следует поступить и почему именно Коля был необходим в той ситуации, которая сложилась на площадке. Другое дело, что Коля был обязан не просто отбыть номер, а сыграть так, как мне, нам требовалось, чтобы выполнить поставленную задачу. И, веря в него, я в то же время рисковал. Но это был оправданный риск. Суть происходящего говорила о том, что я прав, что как раз Дерюгин я сможет создать перелом. Коля, как никто другой из наших центровых, умеет организовать, как шутят сами баскетболисты, «день авиации». То есть, сымитировав бросок, заставить соперника взмыть вверх и перекрыть пустое пространство. Сам же он в это время спокойненько бросает по свободному кольцу. В игре с подвижными, я бы даже сказал реактивными, американскими баскетболистами–неграми, очень эмоциональными, слишком горячими, чутко реагирующими на каждое обманное движение, это качество Дерюгина могло бы здорово пригодиться. И пригодилось. Помогло и его умение подставиться, упасть в сложной для судей ситуации (хотя арбитры как раз к нам всегда относились с особой строгостью). И вообще, в тот момент от Коли требовалось только одно: сыграть в свою игру. В ту, к которой он привык в тбилисском «Динамо», за которую его, правда, поругивали, однако в том финале именно такая игра и могла принести успех.