Витязь Железный Бивень - Федор Чешко

Витязь только плечами пожал, зато Гуфа вдруг напустилась на охотника чуть ли не со злобой:

— Еще один пояснитель выискался на мое темечко! У тебя голова-то для чего к шее прилеплена, Торк? Хлебать да болтать — только для этого у тебя голова? Ах, не только... Ну так это еще хуже, потому что либо испортилась она, либо ты разучился ею пользоваться. А ты, Ларда, не сверкай глазами, мала еще сверкать на меня! Нечего зыркать, говорю, и родителя твоего защищать нечего! Телегу впереди вьючного переть — и то лучше, чем язык впереди ума, как вот он. И еще других смеет ругать глупыми!

Гуфа замолчала, потупилась, сердито сопя. Торк выждал немного, потом спросил на всякий случай:

— Все сказала или дух переводишь?

Ведунья дернула плечами, словно бы у нее по спине пробежалась какая-то пакость.

— Ты прости, Торк, ежели не так что сказала, но я тебе опять повторю: прежде чем языком махать, надобно думать.

— И чего же я недодумал?

Гуфа со свистом втянула воздух сквозь остатки зубов. Леф решил, что она снова хочет ругаться, но старуха заговорила на удивление спокойно:

— У тебя пальцы на руках есть? Вот и загибай их: считать будем. Первый палец — это Хон ни с того ни с сего забыл запереть Старцеву решетку. Второй палец — свет, который Нурд с Хоном видели у Старца. Нурд невесть как отыскал хранилище огненного зелья — это ты третий палец загни. Послушник наглупил, не додумался криком предупредить поджигателя (хотя чего уж тут думать, если именно так у них было условлено); — еще палец... Да ты никак сызнова спорить хочешь? — вновь повысила голос ведунья, заметив, что охотник собирается говорить. — Тебе не спорить надобно — думать! Еще, кстати, несколько пальцев загни; вот сколько осталось, столько и загибай: это будет послушническая да ваша о Старце забота. Ведь уже говорили об этом, помнишь?

Опять несколько мгновений тишины. Торк задумчиво рассматривал свои кулаки, а остальные рассматривали Торка. Потом Нурд обернулся к старухе:

— Думаешь, ведовство?

— Колдовство, — поправила Гуфа.

— Старец?

—Угу.

— Думаешь, значит, это он колдовством пытался заставить Хона не запирать решетку?

— Угу.

— А тогда почему он раньше не пробовал? — это уже Ларда ввязалась: глаза как плошки, и даже нос от любопытства дрожит. — Столько лет все сидел в яме, а тут вдруг решил на волю полезть. Нас, что ли, ждал?

— Может, и нас, — невозмутимо согласилась Гуфа. — Понял небось, что Истовые собрались губить его вместе с нами, вот и засуетился. А может, раньше просто не умел этак-то...

— А может, Хон просто этак-то переполошился из-за виденного огня и все на свете забыл? — почти передразнило Гуфу нахальное Торково чадо.

Старуха, впрочем, будто и не заметила издевки.

— Лефов да твой отцы — из тех, кто, переполошившись, делает не хуже, а лучше, — сказала она. — Ты, может, вообразила, будто я в нездешних силах меньше тебя понимаю? Так ты это зря вообразила, маленькая глупая Ларда. Вот к примеру: думаешь, я не знаю, что ты про себя бормочешь, когда идешь одна в темноту? Охранное от смутных ты бормочешь. И, кстати, бормочешь вовсе неправильно.

Ларда негодующе фыркнула, но уши ее запылали чуть ли не ярче очажных угольев.

А Гуфа продолжала:

— С Хоном Старец пытался сделать так, как и я бы пыталась, — обернуть себе на пользу его тревогу, спешку да раздражение. И вот еще что: я Хона и так и этак пытала, он клясться готов, что ведовское кольцо не грелось. Значит, Старцево колдовство было ему не во вред. И сегодня — Нурду помог, послушнику голову задурил... Может, он нам друг?

— Друг, как же! — хмуро пробурчал Торк. — Просто он не хотел, чтобы строение завалилось на его плешь. Хоть он и Вечный, а жить-то, поди, не наскучило!

Гуфа спорить не стала. Она дотянулась дубинкой до задрожавшего послушника, нашептала что-то почти неслышное, и тот обмяк, засопел глубоко и ровно.

— Пускай поспит, — буркнула старуха.

— Пускай, — эхом откликнулся Нурд и вдруг подтолкнул локтем присевшего рядом Лефа. — А ты бы все же рассказал нам о нездешних местах. Старец-то, думаю, из-за Мглы...

Леф завздыхал, искоса поглядывая на Витязя. Не хотелось парню обижать Нурда отказом, но и к долгому разговору — тем более этакому — душа никак не лежала. Рахе и Ларде такой рассказ поперек нутра вывернется; да и Торку — из-за дочери, а может, и не только из-за нее. И Хон спит. Ему-то Лефово повествование тоже не в радость, но потом наверняка станет обижаться, что без него... Да и устали все, и ночь без сна, и...

— Долгие беседы сейчас не ко времени, — это охотник решил помочь мнущемуся Лефу. — Пока мы тут сидим да отмахиваемся языками, в Обитель могли забраться новые серые. Кому-то надобно еще раз обшарить строение и сторожить лаз наружу. И камору с зельем.

— Не думаю, чтобы Истовые прислали новых, — сказала Гуфа.

— Ну и зря не думаешь, — отрезай Торк. — Этот вон, — кивок в сторону храпящего послушника, — говорит, будто кто-то должен прийти и сказать: поджигайте.

Ведунья пожала плечами:

— Поджигать-то некому!

— А ежели тот, который придет, подожжет сам?! — Торк явно начал терять терпение. — Чего вы все будто вареные? На Старца своего надеетесь, что ли? Нашли себе охранителя...

— И на Старца тоже, — невозмутимо отвечала Гуфа.

Торк в возмущении оглянулся на Витязя, словно бы ждал от него поддержки. Но Витязь молчал. И Ларда молчала, она, оказывается, уже спала — сидя, привалившись к стене, постанывая и время от времени сильно вздрагивая всем телом, будто усталый щенок. Раха с Мыцей устроились уютнее — на ворохе старых шкур, сваленных между стеной и очагом.

Торк прихлопнул себя ладонями по коленям и поднялся,

— Пойду наверх, гляну, что там, — сказал он. — Небось, день уже. А потом спущусь в самый низ и буду сторожить лаз — если еще не поздно.

— Не поздно, — успокоила его Гуфа, но охотник только оскалился в ответ и торопливо ушел.

Старуха проводила его насмешливым взглядом, потом повернулась к Нурду:

— Зря он, уж ты растолкуй ему. Если чужой объявится, я его сразу почую. Теперь-то, при тростинке... То есть дубинке...

— Дубинка дубинкой, а сторожить лаз тоже не лишнее, — сказал Нурд. — Даже если почуешь ты пришлого, то, пока мы отсюда вниз добежим, он успеет натворить чего только захочет.

Гуфа, похоже, была другого мнения, однако спорить не стала. А Нурд, помолчав, вздохнул:

— Вот если б нам суметь как-нибудь испортить проклятое зелье...

Леф наконец решился разлепить губы.

— Порох боится воды, — сказал он.

— Что боится? — обернулся Нурд.

— Ну зелье это.

Несколько мгновений Витязь раздумывал, потом с сожалением покачал головой: