Витязь Железный Бивень - Федор Чешко

Через каждые пять-десять шагов Леф непроизвольно оглядывался на Старца, но покуда не смог заметить в поведении дряхлого объедка ничего подозрительного. Бредет себе и бредет чуть позади Гуфы — ноги в коленях почти не гнутся, руки болтаются по бокам, будто в плечах перебиты; лицо такое, словно бы он крепко и внезапно заснул. До того внезапно, что даже глаза не успел захлопнуть. Одно только беспокоило парня: легкое подергивание Старцевых губ. Уж не бормочет ли и он — только не как ведунья, а про себя, беззвучно? Или его губы дрожат просто в такт шагам и дыханию? Поди разбери...

Вообще же Лефу довольно давно пришло в голову, что Гуфа знает о будущем (причем не только о его и Лардином) гораздо больше, чем говорит. Вроде и не наверняка, будто сама не вполне доверяет своему знанию, но, кажется, покуда это самое знание ее не обманывает. А может быть, дело просто-напросто в том, что ведунья очень умная и о многом (если не обо всем) догадывается куда раньше других. Например, о том, что это за шары громыхали на хвостах выбегающих из Прорвы исчадий, — старуха явно поняла это чуть ли не прежде самого Лефа.

Впрочем, именно эта Гуфина догадка не удивительна: старуха оказывается уже видала такое. Давным-давно; вскоре после того, как Мгла выпустила в Мир Нелепого бешеного. Он ухитрился скрытно добраться до Галечной Долины, а объявившись, повел себя по-небывалому: на глазах у подступивших общинных воинов воткнул в землю проклятый меч, сел и стал делать руками какие-то знаки. Такое поведение до того перепугало братьев-людей, что Нелепого убили с куда большей яростью, чем убивали обычных бешеных. Это с его шеи попала к Гуфе сберегающая память блестяшка. А вскоре после того, как погиб Нелепый, Мгла стала выпускать мелких исчадий с гремучими шарами на хвостах. В ту пору этаких тварей выскочило в Мир чуть меньше полутора десятков. И у каждой шар отрывался — некоторые из нездешних зверюг добегали с ним чуть ли не до Шести Бугров, другие не успевали сделать и нескольких прыжков по дну Ущелья Умерших Солнц, но рано или поздно с гремучими подвесками расстались все. Оторвавшись, шары некоторое время лежали, громыхая цветными вспышками, а потом лопались. Даже к замолчавшим шарам не осмелился подойти никто из братьев-общинников; лишь Гуфа да тогдашний Витязь Амд решились осмотреть один из проклятых орехов. Прочие шары собрали послушники — не сразу, дней через пять после того, как стало ясно, что Мгла перестала рождать тварей с гремучками. По шестеро-девятеро подбирались серые к шарам (нехотя, побарывая страх лишь под злыми окриками — а то и ударами — старших братьев), издали набрасывали на проклятые железки толстые шкуры, и лишь так, избегая касаться руками рожденного Бездной металла, отваживались брать и нести. Куда? Старшие братья объясняли любопытствующим: «В Священный Колодец». Может быть, они и не врали. Но, скорее всего, Истовые осматривали непонятные выдумки Мглы и заподозрили то же, что заподозрила Гуфа.

Внутри железного ореха, в который заглядывали старуха и тогдашний Витязь, хранилась тончайшая гибкая пластина, вроде бы вырезанная из сушеного листа невиданного растения. А на пластине этой были нарисованы узоры, похожие на орнамент блестяшки, снятой с Нелепого. Гуфа сразу подумала: уж не письмена ли? Но извилистые линии не имели ничего общего с четкими знаками, которыми разговаривала Древняя Глина, и потому догадка старой ведуньи так и осталась не более чем догадкой... до вчерашнего дня.

Лефу удалось достать железный проклятый шар, и, похоже, удалось сделать это незаметно — парня просто некому было заметить. Вспугнутые гремучими исчадиями, серые и их работники так за весь день и не набрались духу появиться вблизи недостроенного помоста; на стенах Второй Заимки тоже не было ни малейшего шевеления — будто бы там все перемерли или от страха позабывались в самые глухие и темные щели.

Вообще-то «достал шар» — это неправильно сказано. Шар остался там, где лежал. Леф принес не его, а маленький листок папируса, который был пришпилен к одной из раскрывшихся половинок, — листок, очень похожий на тот, что некогда попал в руки Гуфе и Амду. Только Гуфа и Амд не могли прочесть замысловатый узор надписи на арси. А Леф мог.

«Буду ждать в Прорве еще десять дней». И больше ничего — ни подписи, ни девиза. Только ведь и без девизов ясно, кто мог выпускать в Прорву земляных кошек с брандскугелями на хвостах — особенно если в брандскугелях вместо поджигательной начинки оказываются записки. И. кому адресованы нынешние записки, и кому были адресованы те, давние, — тоже ясно.

Нурд, Гуфа, Торк и проснувшийся ко времени Лефова возвращения Хон сразу догадались, что парню все понятно, и потребовали, чтобы все стало понятно и им. Пришлось рассказывать. Немедленно, с ходу, так и не успев решить, о чем говорить и чего говорить не надо. Поэтому пришлось рассказывать все. О тамошнем Мире. О тамошних родителях. О Рюни.

Просто счастье, что Ларда так вымоталась. Счастье, что, сморенная вытребованным у Лефа доказательством, долгим бессоньем, внезапной тревогой и прочими переживаниями прошедшей ночи, девчонка проспала большую часть рассказа. Впрочем, проспала ли? Даже если она действительно не притворялась, то дрема ее была охотничьей — бесшумной и чуткой; совсем не похожей на расслабленное похрапывание Рахи и Мыцы. И, наверное, все-таки неспроста Торкова дочь время от времени сжималась и переставала дышать; наверное, не случайно именно во время рассказа о том, как ее везли из Арсдилона к Прорве, Ларда вдруг приподнялась, глянула на поперхнувшегося словом Лефа (мутно так глянула — не то остатки сна застили ей глаза, не то наворачивающиеся слезы), а потом вскочила и вышла из зала. Пошатываясь. Придерживаясь за стену.

Леф не сразу нашел в себе силы продолжить рассказ, но его и не подумали торопить. Гуфе ни с того ни с сего понадобилось осмотреть голову спящего послушника; Нурд, Хон и Торк затеяли оживленный спор о каком-то пустяке... А парню внезапно припомнился случайно подслушанный разговор Ларды и Витязя. Это было вскоре после того, как Нурд рассказал о своем умении видеть цветные сияния вокруг человечьих фигур; о том, что у большинства здешних людей (и у Ларды — тоже) это сияние голубое, а у Лефа — желтое и что если смешать желтое с голубым, получится зелень. Ларда некоторое время напряженно размышляла о чем-то, а потом с неожиданной торопливостью убралась от Витязя подальше в тень. Нурд исподтишка следил за ней, улыбался, и вдруг быстро направился к съежившейся при его приближении девчонке. Подошел и сказал негромко:

— Во-первых, так от меня не спрячешься, а во-вторых, прятаться еще рано. Я это, наверное, смогу различить только дней через сто, когда и обычным глазом станет заметно.