Фредерик Жолио-Кюри - Марианна Шаскольская

— Как назвать наш первый котел? — спросил Коварский. Он любил давать прозвища новым объектам.

— Название должно всегда напоминать о нашей цели, — ответил Жолио.

Они назвали свой первый котел «ЗОЭ», составив это слово из первых букв французских терминов: «нулевая энергия, окись урана, тяжелая вода» (Energie zéro, Oxyde uranium, Eau lourde). «ЗОЭ» звучало, как греческое слово «жизнь».

Название напоминало, что атомная энергия должна служить жизни.

Всего лишь через полтора года после начала работ Комиссариата атомной энергии, на пресс-конференции в июле 1947 года Жолио-Кюри заявил: «К концу 1948 года строительство одного из атомных котлов, несомненно, будет закончено». И он добавил: «Если французы захотят, мы этого добьемся».

15 декабря 1948 года первый французский атомный котел «ЗОЭ» начал действовать.

В холодное зимнее утро в сарае, построенном близ старых казематов форта Шатильон, три десятка людей собрались около бетонного куба высотой в четыре метра. Среди них верховный комиссар по атомной энергии Фредерик Жолио-Кюри, его помощники: Ирен Жолио-Кюри, Герон, Гольдшмидт, Коварский, Сюрден, комиссар Дотри — весь отряд, который полтора года неустанно трудился над осуществлением первого французского атомного котла.

В 6.30 утра началась выверка насоса тяжелой воды. Физики разместились у контрольных приборов. Жолио-Кюри заносит в рабочую тетрадь все показания, которые ему передаются, и выводит свои заключения. В начале страницы написано:

«Опыт пуска «ЗОЭ».

Коварскому поручено наблюдать за насосом и решать, нужно ли продолжать накачивать тяжелую воду в котел или прекратить ее доступ. Он должен сигнализировать о происходящих событиях… или о том, что события не произошли.

В 7.10 можно было начать последний опыт. Коварский, нажав на кнопку, привел насос в действие.

Работа насоса поддерживалась прибором с кнопочным управлением, причем кнопку надо было нажимать каждые тридцать секунд, ускоряя накачивание воды.

В тишине сарая слышен был только негромкий голос Поварского, сообщавшего уровень тяжелой воды. Жолио-Кюри заносил цифры в дневник.

Прошел час, еще три четверти часа. Тяжелая вода дошла до половины намеченного уровня. Регистрирующие приборы должны были бы начать давать показания. Но ничего не видно. Жолио-Кюри записывает: «Коварский говорит, что реакции пора бы начаться».

Неисправен контрольный прибор? Или вкралась ошибка в расчет, и надо снова начинать весь труд полутора лет? Коварский увеличивает напор насоса. Уровень тяжелой воды поднялся еще немного.

Голос Коварского выдал его волнение:

— Началось.

На шкале прибора стрелка дрогнула, затем остановилась. Все знали, до какого деления должна дойти стрелка, чтобы можно было считать, что реакция идет.

Медленно, очень медленно стрелка ползла по шкале. Вот опять она остановилась, и, кажется, даже дыхание наблюдателей прекратилось. Нет, дрогнула опять.

Прошло уже четыре с половиной часа.

Холод и напряженное ожидание давали себя знать. Все проголодались. Служители разносили чай, бутерброды, фрукты. Жолио-Кюри, продолжая записывать, ловкими движениями левой руки очищал банан. Он был внешне спокоен, только очень бледен. Коварский не отнимал руки от пульта управления.

В 11.37 приборы отметили непрерывное нарастание реакции. Послышались голоса наблюдателей у контрольных счетчиков:

— Идет!

— И у меня!

Коваресий последний раз нажал на кнопку и опустил руку.

В 12 часов 12 минут в непрерывном глухом гуле послышалось нарастающее щелканье счетчиков.

Ядерная реакция расщепления началась.

Жолио-Кюри с сияющим лицом вышел из ангара, чтобы сообщить великую новость персоналу форта Шатильон. Вместе с уполномоченным правительства комиссаром Дотри он послал лаконичную телеграмму в совет министров:

«Счастливы сообщить вам, что сегодня в 12 часов 12 минут первый французский атомный котел вступил в строй».

Ответная правительственная телеграмма поздравляла Жолио-Кюри и его сотрудников с «блестящим достижением французской науки и техники».

«Великое французское мирное достижение упрочивает нашу роль в защите цивилизации», «Теперь у нас есть чем обменяться с нациями, наиболее продвинутыми в этом отношении», «Салют Жолио-Кюри, герою науки на службе мира!» — писали парижские газеты.

Самое выразительное сообщение поместила «Нью-Йорк геральд трибюн»: «Вчера в 12 часов 12 минут англо-американская монополия атомной энергии прекратила существование».

На самом деле англо-американская монополия кончилась еще раньше, ибо Советский Союз овладел секретом ядерной реакции еще в 1947 году.

Все газеты воспроизводили вопрос американского корреспондента верховному комиссару атомной энергии:

— За сколько времени вы собираетесь теперь сделать атомную бомбу?

— Мы вообще не собираемся ее делать, — ответил Жолио-Кюри.

ГЛАВА VII

В БИТВЕ ЗА МИР

Оглядываясь на пройденный путь, Фредерик Жолио-Кюри однажды сказал:

— У меня был соблазн замкнуться в своей лаборатории. Но я задал себе вопрос: «А — кто воспользуется открытием, которое я сделал?» И тогда я понял, что для того, чтобы иметь возможность сидеть спокойно в своей лаборатории, я должен сражаться в рядах тех, кто хочет, чтобы достижения науки были использованы в мирных целях, а не в корыстных целях хищников, не для разжигания войны… И только когда установится прочный мир, мы, ученые, сможем обрести душевный покой и сидеть целыми днями в своих лабораториях. И какие счастливые вести мы тогда принесем человечеству!

Жизнь щедро раскрывалась перед Фредериком Жолио. Президент Национального фронта, боец Сопротивления, он стал после войны национальным героем Франции. В тридцать четыре года нобелевский лауреат, к 45 годам академик двух французских и семи иностранных академий, он был известен всему миру как один из самых выдающихся физиков.

Уверенной рукой он направлял Комиссариат атомной энергии. Ведь еще до войны он мечтал о создании во Франции сети атомных электростанций. Теперь он приступил к осуществлению этого проекта. Он сплотил вокруг себя учеников и сотрудников, продолжая исследования, прерванные войной.

Он работал в своей лаборатории. А лаборатория — это было для него всегда самое дорогое. Там было его сердце. «Вот когда мы завоюем прочный мир, тогда мы сможем засесть в своих лабораториях», — это была его любимая мечта.

Поиски, открытия, живое дыхание науки — это была его стихия. Слово «Наука» Жолио-Кюри всегда писал с большой буквы.

Уже позже, в конце жизни, он написал:

«Виктор Гюго говорил: «Продвигаясь вперед, наука непрестанно перечеркивает сама себя. Плодотворные зачеркивания… Наука — лестница… Поэзия — взмах крыльев… Шедевр искусства создается навеки… Данте не зачеркивает Гомера…» Шедевр искусства, бесспорно, более незыблем, нежели научное творчество, но я убежден, что ученого и художника ведут те же побуждения и требуют от них тех же свойств мысли и действия. Научное творчество на его высочайших вершинах тоже взмах крыльев… Художник и ученый, таким образом, встречаются, чтобы создавать во всех их формах Красоту и Счастье, без которых жизнь была бы лишь унылым шествием.