Золотой человек - Мор Йокаи

Господин Бразович, в свою очередь, попытался было предпринять ряд атак на офицера, выдвинув якобы заманчивое предложение: зачем, собственно, иметь сто тысяч форинтов на руках, жена, мол, их все равно растранжирит. Кроме того, проценты со ста тысяч составят в год лишь шесть тысяч, а если весь капитал останется в руках тестя, то ежегодно он будет выплачивать своему зятю восемь тысяч прожиточных. Не лучше ли, если капитал останется у Атанаса Бразовича? Или, может быть, вместо денег дать молодой чете одно из своих имений, которое ежегодно приносит семь тысяч форинтов дохода? Но военный инженер не сдавался. Он сразу изготовился к бою и пригрозил, что расстроит все дело, если не получит перед свадьбой обещанного приданого в сто тысяч форинтов чистоганом.

Вот почему Бразович все это время находился в большом затруднении, и если кто-то еще, помимо Тимара, грустно взирал на подвенечное платье, которое Тимея расшивала арабским узором, так это наверняка был сам Бразович.

Вот тут-то он снова вспомнил Тимара! Спасительная идея родилась в уме Бразовича. Конечно, он ненавидел Тимара и готов был утопить его в ложке воды. Но все-таки — что, если попытаться выдать дочь за него? Не привязана же она, в конце концов, к этому Качуке? Раз капитан не хочет жениться, пусть отправляется рыть окопы. Главное, чтобы Аталия вышла замуж, а за кого — не суть важно.

К тому же переменить сейчас жениха очень выгодно. Хотя Тимар и негодяй, заслуживающий всяческого презрения, разбойник, достойный виселицы, все выглядело бы иначе, согласись он только жениться на Аталии, Он сразу стал бы благороднейшим человеком. Прекратились бы враждебные происки, соперничество, он стал бы неплохим компаньоном в его, Бразовича, деле, Вот было бы здорово!

А что в этом невероятного? Тимар зачастил в его дом, и эти посещения вряд ли объясняются его симпатией к прислуге. Вот только слишком уж он стыдлив и застенчив. Не смеет признаться, что по уши влюблен в дочь своего бывшего хозяина. Кроме того, он побаивается, наверное, офицера, который, того и гляди, изрубит его на куски. Надо как-то помочь этому робкому человеку.

Однажды вечером г-н Атанас влил в свой черный кофе двойную порцию анисового ликера для придания себе храбрости, приказал отнести свою чашку в кабинет и отправился туда сам, наказав дамам немедленно прислать к нему Тимара, как только тот явится.

Уединившись в своем кабинете, он закурил турецкий чубук, яростно пуская вокруг себя клубы дыма, которые вскоре окутали всю комнату и грузную фигуру самого хозяина, возбужденно шагавшего из угла в угол. Его налитые кровью глаза выпучились, как у каракатицы, поджидающей на морском дне свою очередную добычу, чтобы выпить из нее кровь.

Добыча не замедлила явиться.

Узнав от г-жи Зофии, что г-н Атанас желает с ним говорить, Тимар направился к нему в кабинет.

Каракатица выплыла к нему навстречу из облаков табачного дыма и, уставившись на вошедшего выпученными глазами, с остервенением набросилась на свою жертву, не дав ей опомниться и оглушив ее такими словами:

— Послушайте, сударь, что значат ваши частые посещения моего дома? Какие виды вы имеете на мою дочь?

Да, это был наилучший способ вынудить к признанию и объяснению робкого и трусливого человека. От прямого вопроса трус всегда приходит в замешательство: вот тут-то его и надо ловить. Не успеет он очухаться, как на нем уже узы, да еще какие — святые узы жениховства!

Вот и попробуй ответить на этот вопрос.

Как только г-н Бразович открыл свою глотку, Тимар понял, что тот хватил лишку и поэтому так осмелел.

— Милостивый государь, — спокойно ответил он, — смею вас заверить, что у меня нет никаких видов на вашу дочь. Хотя бы потому, что дочь ваша уже невеста и жених ее приходится мне большим другом. Вы хотите знать, зачем я бываю в вашем доме? Извольте, сейчас объясню. Не спроси вы меня об этом, я бы промолчал, но поскольку вас это заинтересовало, я отвечу. Я прихожу к вам лишь потому, что обещал вашему покойному другу и родственнику на его смертном одре заботиться о его несчастной дочери, оставшейся круглой сиротой. И я наблюдаю, как обращаются в вашем доме с сиротою. Обращаются с ней постыдно, господин Бразович, подло и гнусно! Это я заявляю вам в глаза в вашем же доме! Вы присвоили и пустили на ветер все состояние сироты! Да, да, именно присвоили! Иначе это назвать нельзя. Все ваше семейство неслыханнейшим образом издевается над бедным и наивным ребенком, пытаясь отравить ей душу на всю жизнь. Да покарает вас бог за все это зло! Сегодня мы видимся в этом доме в последний раз. Но не дай вам бог, милостивый государь, дожить до того часа, когда я снова сюда вернусь!

Тимар круто повернулся на каблуках и вышел, сильно хлопнув дверью. А хищный спрут снова погрузился в сизую табачную волну и, опрокинув в свое ненасытное чрево третий стакан анисовой, подумал, что ему, собственно говоря, следовало бы что-то ответить. Но что?

Между тем Тимар вернулся в гостиную.

В гостиной, кроме Тимеи, никого не было. Аталия с женихом находились в это время в смежной комнате.

Взглянув на возбужденного Тимара, Тимея заметила в нем большую перемену. Обычно спокойное и кроткое лицо его дышало гордостью и вдохновением и казалось очень красивым. Ведь известно, что благородные чувства облагораживают черты.

Тимар решительно подошел к Тимее, которая, склонясь над подвенечным платьем, продолжала вышивать на нем узоры золотых роз с серебряными лепестками.

— Тимея, — взволнованно сказал он, — я прощаюсь с вами. Будьте счастливы, как можно дольше оставайтесь ребенком. Но если однажды настанет час, когда вы почувствуете себя несчастной, то вспомните о том, что на свете есть человек, который ради вас…

Он не в силах был продолжать. Голос его осекся, сердце подкатило к горлу.

Тимея докончила прерванную им фразу:

— …трижды…

Тимар сжал руку Тимеи и дрожащим голосом прошептал:

— Готов на все… всегда!

Он поклонился и выбежал из зала, даже не простившись с сидевшими в смежной комнате. Да и как он мог сказать им: «Оставайтесь с богом», — когда в эту минуту желал только одного, чтобы дом этот был проклят всевышним.

Тимея выронила шитье из рук и, устремив глаза в одну точку, со вздохом прошептала:

— Трижды…

Золотая нить выскользнула из иглы.

Тимар стремительно спустился по лестнице и, проходя мимо мраморных колонн, поддерживавших своды вестибюля, с яростью ударил по одной из них кулаком.

Почувствовали ли здешние обитатели там, наверху, этот яростный удар? Дошло ли до них, что кровля дома вот-вот обрушится на их головы и что пора подумать о молитве? Вряд ли! Хозяева дома продолжали подтрунивать над наивной девушкой-сиротой, которая печально склонилась над подвенечным платьем.

…И еще одна шутка

Громкая слава новоиспеченного дворянина Тимара Леветинци разнеслась не только по всей Венгрии, молва о нем дошла и до Вены.

Его называли не иначе как «золотым человеком»: к чему бы он ни прикоснулся, все превращалось в золото. За что бы он ни брался, все оказывалось золотым дном. Вот они, настоящие золотые прииски, не то что в Четате-Маре, под Шелмецом или в Верешпатаке.

«Золотоискатель» обладал редким даром, — он умел разузнать раньше своих конкурентов, что намерено предпринять в ближайшее время правительство, разнюхать, какое солидное дело оно имеет в виду. Этим искусством Тимар владел в совершенстве.

Стоило Тимару взяться за какое-нибудь новое предприятие, как за ним устремлялось целое полчище дельцов и скупщиков; они-то уж знали, что тут можно погреть руки.

Но Тимара прозвали «золотым человеком» не только за смекалку и необыкновенную удачливость, а прежде всего за то, что он никогда никого не обманывал, никогда не занимался контрабандой.

В крупных коммерческих делах так называемая законная прибыль и так достаточно велика. Тот же, кто пытается, обманывая и обкрадывая других, увеличить свой барыш, поступает неразумно, ибо тем самым он истощает золотую жилу и в конечном итоге теряет источники дохода. Но тот, кто довольствуется узаконенной прибылью в один грош на форинт, — несомненно, дельный, порядочный человек, ведь на каждый затраченный миллион приходится пятьдесят тысяч форинтов чистой прибыли, а там, глядишь, в скором времени нарастет и второй миллион. Хищность наказуема. Фортуна и так приходит к нам в легком одеянии, и не дай бог стащить с нее последнюю коротенькую тунику, она разобидится — и тогда не видать тебе удачи как своих ушей.

Тимар обладал тонким чутьем и тактом в подобных делах. Он загребал большие деньги, потому что брался за большие дела. Он никогда не жульничал, не пускался на обманы, не шел он и на риск и действовал только наверняка. Из своих баснословных доходов Тимар щедро оделял тех, от кого зависело передать ему предприятие на самых выгодных условиях, поэтому предприимчивый делец всегда имел доступ к золотым россыпям.