Океан. Выпуск второй - Владимир Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так, говорите, досталось вам? — спрашивал он поминутно у Сереги и Олега.
— Было, — отвечал Олег и гремел тазом под кроватью. Его часто тошнило, но желудок был пуст, поэтому он только плевал в таз и потом лизал лимон.
Позаботились и о Сереге. Женщины из их бригады распутки нажарили огромную чашку крабового мяса и принесли ему, но он не ел, тупо глядел на чашку и часто вздыхал. Зато жареные крабы пришлись по вкусу парню с больным сердцем. Его звали Андреем.
За переборкой Василий Иванович кричал в бреду:
— Ребята, что стоите? Линь мне, линь! Я ведь душу за него, душу!..
И перед глазами Сереги вновь возникли бушующие валы взбесившегося Охотского моря, среди которых — одинокое, такое заметное оранжевое пятно, а рядом с ним второе — спасательный круг тоже оранжевого цвета. Потом — плачущий Василий Иванович, срывающий с себя телогрейку, сапоги. И вот он обвязывается вокруг пояса линем, хватает второй спасательный круг и прыгает за борт. Второй конец линя в руках Батаева, который стоял, широко расставив ноги, и стравливал линь и кричал ловцам, столпившимся у рубки:
«К скобе, к скобе привяжите твайну!»
А он, Серега, тогда стоял на корме, уцепившись за бесполезный румпель, хотя тогда он еще не знал, что ударом волны уже сломало перо руля. В рубке переливал горючее из запасного бачка Костя и тоже торопился, ругался как никогда, а потом крикнул Сереге:
«Давай, сейчас пойдет!»
И действительно, мотор ожил, заработал без перебоев. Бот рванулся вперед. Серега навалился на румпель, но…
В иллюминатор над головой парня кто-то осторожно постучал. Серега нехотя открыл глаза…
— Опять Алка, — сказал Андрей. — К тебе, герой!
— Чего тебе? — спросил Сергей, отвинчивая иллюминатор.
— Хочешь, я скажу тебе, что ты… — зашептала Алка, — что ты для меня…
Потом она протянула сверток. В нем были книги.
— Не надо, уходи!
Серега хлопнул иллюминатором, завинтил барашки. За окном осталось обиженное лицо девушки.
— Вот дурак! — сказал Андрей. — Ей же цены нет. Как о тебе беспокоится, даже завидно!
— Заткнись! — чуть не плача, сказал Серега.
И он опять стал восстанавливать в памяти то, как они с Карповичем стояли на корме и вдвоем держали румпель. Он вырывался из рук, бил в бока, но они не сдавались. Им нужно было удержать бот до тех пор, пока Василий Иванович и Костя не заведут мотор. Серега вспомнил покрытое солью, словно инеем, лицо старшины, его крупные глаза, в которых была, как ему теперь кажется, нечеловеческая усталость, и его толстые губы. А потом бот все же развернуло бортом к волнам. «Быстрее!» — хрипло крикнул Карпович в рубку, а до этого он молчал, даже командовал знаками, и его хорошо понимали ловцы.
И вот волна ударила в корму, в перо руля и накрыла их с головой. Серега успел рвануть румпель на себя так, чтобы удар волны пришелся на перо косо. Он все время боялся, что перо может отломить. Он успел предупредить удар, но сам поскользнулся на палубе и, выпустив румпель из рук, взмахнул руками, опрокидываясь на спину за борт. В последний момент правая рука старшины успела цепко схватить воротник Серегиной куртки. Старшина изо всех сил рванул на себя, на вытянутой руке поднял Серегу и мощным толчком откинул его к рубке, разжал пальцы и затем зашатался, выискивая точку опоры. Но все было напрасно, палуба скользила и делалась круче и круче, словно гора, а он, старшина, пытался взобраться на нее. Он пытался взобраться на нее и тогда, когда упал и хрипел, извиваясь всем своим могучим, сильным телом. Оглушенный ударом о рубку, Серега заплакал и пополз к Карповичу, протягивая ему руку, но Карпович властно крикнул: «Назад!» — и в то же мгновение волна накрыла его и унесла с собою в море…
Серега упал в подушку лицом вниз и зарыдал, полный ненависти, презрения к себе.
Теперь ему казалось, что полз он к старшине слишком медленно, что он тогда растерялся. Действуй он энергичнее, он успел бы протянуть старшине руку и удержать его на палубе мотобота.
— Уж лучше, уж лучше бы с ним вместе, — шептал Серега, не понимая того, что Карпович и в минуту смертельной опасности оценил обстановку лучше, объективнее и потому крикнул ему: «Назад!»
«А может, еще найдут Женю», — лихорадочно думал парень, и надежда крепла в нем. — Может, найдут? Ведь его ищут все суда экспедиции, несмотря на шторм и ночь. Всюду гудят траулеры, плавбазы, шарят по волнам прожектора. Как хорошо было бы, если бы нашли, как хорошо было бы…»
Серегу тронул за плечо Андрей, сказал:
— Чего ты уже пятый раз в слезы. Ну, спаслись вы, радоваться надо, — значит, еще поживешь, не пришел твой черед. Вот вашему старшине пришел черед, и все тут! Ищут его, а что искать? Тут не южные моря. Не вытащили тебя из воды, — считай, что уже на том свете ты, хоть и живой ты еще и болтаешься на волнах.
— Не тронь его, — слабым голосом сказал Олег, — не видишь, что нервы у человека сдали.
Андрей покрутил головой и вновь навалился на жареных крабов.
…Утром следующего дня завлов Валерий Иванович и председатель судкома Петрович спустились вниз в десятую каюту. Они постучали в дверь, им никто не ответил.
— Неужели до сих пор спят? — сказал завлов, пошатываясь, растопырив руки и упираясь ими в переборки.
А старый моряк стоял крепко. Ему качка была нипочем, не первый и не последний шторм в его жизни.
— Да я этого худенького… белоруса в столовой на завтраке видел, — сказал Петрович.
— А-а, Костю Ильюшиц. Знаете, мне таких бы сотню в ловцы — горя не знал бы!
— Они, белорусы, все работящие, неутомимые, — подтвердил председатель судкома, — из них добрые моряки получаются.
Валерий Иванович оторвал правую руку от переборки, но тут судно круто накренилось на левый борт, и он, вместо того чтобы вторично постучать в дверь, с маху толкнул ее, и она легко отворилась. Каюта была пустая. В ней было накурено, на столе стояла большая пластмассовая банка с самодельным пивом.
— Вот друзья, — сказал Петрович, откручивая пробку и нюхая содержимое. — Брага. Ну, мы ее…
Он оглянулся, подмигнул завлову: мол, мы знать ничего не знаем и простим человеческие слабости людям, которые были на краю гибели. Затем он сунул банку в угол около дивана, прикрыл ее старой телогрейкой и уселся на стул. Завлов хотел сесть на диван, но он был влажный, сырой. За иллюминаторами клубилась вода, била в стекла и находила невидимые щели, просачивалась в каюту. Завлов подумал и сел на заправленную койку моториста Василия Ивановича. Тут дверь отворилась, и вошел раздетый до пояса, с полотенцем и с мылом в руках Вася Батаев. Он не ожидал увидеть в каюте начальство, а увидев его, смутился, метнул быстрый взгляд на стол и успокоился, потому что на столе ничего не было.
— Здравствуйте!
— Доброе утро, — прогудел председатель судкома. — Как самочувствие?
Батаев молча пожал плечами. Не говорить же, что от проклятой браги голова трещит, как спелый арбуз. И зачем только ее пили?
— А Ильюшиц где? — спросил завлов сурово.
Ему хотелось сделать внушение и за брагу — как-никак он ее лично видел, и нельзя же потакать! — но промолчал, вспомнив, как заботливо спрятал ее в угол Петрович.
— В лазарет пошел хлопцев проведать, — ответил Батаев, который с тоской кружил по каюте и не понимал, куда делась банка. Но вот он толкнул ее ногой в углу и повеселел. На ней телогрейка, не видно, и это хорошо.
— Не убрано у вас тут, — сказал председатель судкома и поморщился, а глаза у него улыбались. — Вон фуфайка где-то валяется. Рундуков, что ли, нет? Иллюминаторы текут… да вижу, что барашки завинчены до конца! Прокладки надо новые, у боцмана возьмите.
Батаев схватил телогрейку в охапку так, чтобы и банку не выронить, и сунул ее в рундук, облегченно вздохнул и сел на свою койку. Зачем они пришли? Может, Карповича нашли? Но мысли Батаева как бы угадал завлов Валерий Иванович и сказал с тоской:
— Не нашли его, вашего старшину. Но найдем. Живого или мертвого — найдем!
Вася подумал, что живого, наверное, уже не видеть Женьку. И у него защемило сердце, дрогнуло лицо.
— Будем надеяться, что найдем Карповича живым, — продолжал говорить Валерий Иванович, — в жизни всякое бывает. Может, его японцы подобрали, или колхозники, или… В общем, не все еще потеряно, и не будем его хоронить заранее. Но нам хотелось бы знать, при каких обстоятельствах он упал за борт.
— Я этого не видел, — сказал Батаев, — вы других спросите. Сергея спросите, они вместе на корме были.
— Да говорили уже кое с кем. Рассказали, что знают. Вот и ты расскажи, пока свежо все помнишь. Понимаю, такое вспоминать трудно, нелегко, но надо, брат!
— Я за рубкой был, слышу — Женька за бортом что-то кричит и рукой нам то ли грозит, то ли показывает на что-то. А Сергей просто остолбенел на корме, на лице кровь и встать хочет на ноги…
