Четверо мужчин для одной учительницы - Ева Ланска

– Чтобы наблюдать, не смешиваясь с ними, но чувствуя себя здесь своим? – предположила она, мысленно оценив литературную изысканность его речи. Однако высказываться по этому поводу посчитала неуместным.

– Своим я не чувствую себя нигде, кроме своей семьи и своего клуба, где я обычно бываю. Но да, мне интересно наблюдать. Как энтомологу за насекомыми. Но энтомологу ленивому, который не ловит, а просто прогуливается с сачком, любуясь разнообразием природы... Возможно, это непрофессиональный энтомолог...

– Для чего вам тогда сачок? –Наташа старалась придать разговору более живые очертания.

– Чтобы быть идентифицированным другими в качестве такового, – ответил Алекс, и Наташа заметила, что легкая полуулыбка почти перестала сходить с его губ такой же идеальной формы, как и прочие черты лица.

– За кем же вы любите наблюдать?

– За всеми, кто мне интересен. За людьми, образующими некую общность и этим привлекательными, и за одиночками, не вписывающимися ни в какие классификации. Хоть это и более редкое явление. Что вызовет мой интерес – непредсказуемо... Я просто наблюдаю...

– А женщины? Интересуют вас как класс?

– Как класс – скорее нет. Отдельные представительницы, пожалуй, да...

– Какими качествами должна эта отдельная представительница обладать, чтобы заинтересовать вас?

– Стандартные качества я не стал бы перечислять, такие как внешность, фигура, образованность, воспитание, происхождение и прочее. Назову лишь самые, на мой взгляд, важные: женственность и достоинство. И не замечаемая ею, как собственное ее дыхание, способность подчинять себе вещи, людей и обстоятельства... Вот такую женщину я ищу... Кстати, господин Прибыловский обозначил вам цель нашего знакомства, Наташа?

– А у нашего знакомства есть цель? – наивно спросила девушка.

Алекс внимательно посмотрел ей в глаза и произнес, как будто никакого вопроса не задавал:

– Кухня здесь вполне приличная. Она близка классическим французским канонам. Есть даже ароматные escargots – улитки без панциря, и внушительный глаз ребра rib eye, настолько сочный, что слабые нити крови просачиваются через тяжелую белую пластину. Плюс вино. Здесь прекрасное домашнее вино. За него я могу ручаться, ведь эта божественная влага созревала в наших фамильных виноградниках. Я бы даже сказал, для вялого островка Франции посреди стремительности она неприлично хороша... Все это я вам и предлагаю отведать в моей компании, Наташа, за приятной беседой. Вы не возражаете, надеюсь? – Он сделал кому-то знак, и официант тут же принес блюда по существующей, видимо, заранее договоренности...

– Я не пью алкоголь, – запротестовала Наташа.

– Дабы не замутнять сознания и не ослаблять самоконтроль? – улыбнулся Алекс. – Я тоже. Мое вино нельзя назвать алкоголем. Это эликсир жизни. Оно не замутняет восприятие, а подчеркивает вкус момента. Убедитесь в этом сами, Наташа...

После пары бокалов «эликсира жизни» разговор стал мягче и глубже. Наташа перестала нервничать и в неназванном ею до сих пор взгляде Алекса увидела теплоту и интерес. Он весьма деликатно, исподволь расспрашивал о ее жизни и работе, о родителях и родственниках. В качестве бабушки Наташа в подробностях, так легко всплывших в памяти, предъявила Елену Николаевну Смольянинову. Клубничное варенье с прозрачными ягодками «одна к одной», сказочные «Ирис вульгарис» в ее садике, любимый прадедушкой этюд Гречанинова и фамильное столовое серебро с вензелем «С» перекочевали в ее воспоминания так естественно, словно всегда были ими. Об отце она сказала, что не помнит его по причине его ранней смерти, а говоря о дедах-прадедах, поведала чуть ли не всю историю белогвардейского движения и сталинских репрессий, переработанную для беседы с иностранным аристократом.

Слушал Алекс внимательно, иногда с любезной улыбкой уточняя детали. Его выдержанный тон и красивый голос, богатый язык и безупречные манеры делали его необыкновенно приятным собеседником. Даже легкий снобизм и надменность в суждениях были Наташе понятны. Она ведь так стремилась стать такой же, как он, как они... На ее вопрос, готов ли он, как «ленивый энтомолог», охарактеризовать «вид», к которому принадлежит сам, он ответил не сразу, словно она затронула болезненную для него тему, так сузились его зрачки и чуть замедлились движения тонких пальцев. Он скомкал в руках салфетку и произнес отчетливо, словно ответ невидимому оппоненту:

– Аристократизм не укладывается в виды, классы и группы. Социально аристократ всегда одинок. Единственная группа, с которой он себя отождествляет, это его семья. Сознание своего достоинства есть душевная основа аристократизма. И это достоинство не приобретенное, а прирожденное, это достоинство сынов благородных отцов. Русский, кстати, философ Николай Бердяев высказался именно так в своей «Философии неравенства». Наши позиции во многом близки. Безусловно, как энтомолог-любитель я задавался вопросами схожести людей моего круга. Эти черты, на мой взгляд, таковы: стремление к максимальной личной и духовной независимости, гордость, порой выглядящая надменностью, стремление «иметь все самое лучшее», умение противостоять страху, в том числе и страху смерти, честность, вытекающая из презрения ко лжи и зачастую воспринимаемая другими как слабость, верность своим убеждениям и взглядам. В смысле религиозных воззрений аристократы, как правило, не исповедуют протестантство или буддизм. В остальном их религиозность может быть любой, вплоть до личной верности Богу или богам... Состояние аристократа, как правило, является унаследованным, и возраст его соперничает с древностью рода. Представители этого сословия не нуждаются в том, чтобы производить публичные эффекты, демонстрируя его, поэтому стиль их одежды смещен от общепринятых модных тенденций в сторону элегантной классики. Вместе с тем, как только средний класс начинает перенимать отдельные элементы их стиля, они тут же отказываются от них. В смысле образованности аристократия склоняется не быть «слишком» интеллектуальной, но ее представитель всегда хорошо образован в общепринятом понятии, обычно он выпускник частной школы, носящей чье-либо имя. Ланч-клуб в Гарварде и секретное общество в Йеле считаются приемлемыми, однако же студенческие братства – это слишком по-бюргерски. То же касается и групповых видов спорта, игры аристократов – это гольф и теннис. Есть также и отличительная манера речи, так называемая «Ю-речь» (от U – upper class usage), хотя она не является одинаково важной в Америке и в Великобритании, например. Тем не менее, она существует и даже была оформлена в виде кодекса, изданного в Хельсинки в 1954 году профессором Аланом Россом из университета Бирмингема. Некоторые ее черты, такие как многословие, претенциозность, использование «аристократического» жаргона в речи, могут быть отнесены и к манере поведения. Обычное «простите?» как обозначение непонимания предмета разговора заменяется высокомерным «что?», к примеру. Однако претенциозность в речи более характерна для британского и русского высшего класса, нежели для французского. Я мог бы еще продолжительное время перечислять черты моего сословия, однако же есть одна общая схожесть, перевешивающая все прочие и не присущая более никаким другим сословиям. И это не претенциозность речи, не преувеличенные честь и гордость и не пустая напыщенность и надменность. Это многовековая традиция определять пути развития всего человеческого общества. Именно аристократия всегда являлась и является генератором новых идей. Стоит лишь вспомнить тот факт, что все исторические лидеры революционных движений происходили из аристократических или дворянских родов. Аристократия как порождает что-то новое, так и уничтожает это, используя другие сословия в качестве орудия – это очевидный и неоспоримый факт. В этом и заключается основная привилегия аристократии.

Еда была великолепной, вино бесподобным, место чудесным, а собеседник идеальным. Наташа откровенно наслаждалась прелестью момента, почти перестав волноваться, что и как будет завтра. Пламенная речь виконта о неоспоримых плюсах аристократического сословия вызвала в ней противоречивые чувства. Она гордилась, что эта уверенность в своей исторической исключительности, возможно, передастся ее будущим детям, и слегка досадовала, что сама никогда не сможет так естественно гордиться своим происхождением, и немного боялась быть разоблаченной... Ей уже не требовалось следить за тем, чтобы спина была прямой, а движения грациозными, чтобы речь была красивой, а взгляд излучал достоинство, это получалось само собой, но все же...

– Очень интересно то, что вы рассказали, Алекс, – сказала она. – Я так глубоко не вдавалась в изучение поведения своих предков. Хорошее происхождение в нашей стране, наоборот, старались скрыть. Но меня всегда интересовала эта тема, я читала мемуары многих русских аристократов. Сначала запрещенные книги брала у бабушки и читала ночью под одеялом с фонариком, потом легально, когда это стало можно читать... Правда, есть один вопрос, на который я так и не нашла ответа в этих книгах.