Пастырь Добрый - Сергей Фомин

   — Глупыш, я всегда с вами буду. Я ничего ни против кого из вас не имею, и ото всех вас у меня останется лучшее воспоминание. Если обрету дерзновение, то за всех вас буду молиться. (Прощеное воскресение).

   Любить всех — легко сказать… Полюбить всех есть дело жизни и опыта, и опыта не малого.

   — Как достигнуть смирения?

   — Чаще входи в себя… Считай себя хуже всех. Господь Сам сказал: «Мы придем и обитель у него сотворим». Для этого–то и нужно работать, неустанно работать над собой.

   Все вы горячие… Я вот предлагаю одно средство, может быть, последнее: все вы знаете, что я вас люблю всех и все ваши переживания для меня все равно, что мои собственные, или моего сына или дочери… Так вот, когда вам захочется кого–нибудь обидеть, что–нибудь сказать, вспомните меня.

   А за зло надо платить добром. Часто бывает, что эти люди (враги) говорят нам то, чего мы сами–то за собой не замечаем.

   Как мы должны молиться, чтобы наша молитва была угодна Богу: во–первых, с верою (исцеление бесноватого), во–вторых, со смирением (как мытарь), в–третьих, с постоянством и терпением (как хананеянка; притча о неправедном судии и бедной вдовице).

   Бог не исполняет нашей молитвы оттого, что просимое не принесет пользы.

   Нужно внимательно следить за мыслями, потому что если только мы остановимся вниманием на этом, то уже падение близко. Так пала 30–летняя девушка только потому, что остановилась на этом вниманием. Меня обвиняют в снисходительности, а я не могу иначе, потому что мне открываются все изгибы души, и как Христос со креста простертыми дланями всех зовет к Себе, так и нам нужно ко всем иметь любовь… А я смирения у вас не вижу, молитвы пламенной тоже, любви тоже.

   То, за что взялся, нужно делать во что бы то ни стало.

   Я за вас буду отвечать, поэтому вы должны вполне на меня полагаться. Раз прощаю и разрешаю, значит и надо быть спокойной, а не говорить: «Да как же я такая грешная» и т.п.

   За собой следить надо. Как видишь, что подходит прилог оскорбить, сказать колкость, сейчас же его прогнать, а то потом пойдет желание, а за ним дело.

   Подходя к исповеди, должно сознать то, что грешен я, виноват, до мелочей рассмотреть со всех сторон все так, чтобы это опротивело, почувствовать благость Божию: Господь пролил за меня кровь, заботится обо мне, любит меня, готов, как мать, принять меня, обнимает меня, утешает, а я все грешу и грешу. И тут уж, когда подойдешь к исповеди, то каешься Господу, распятому на кресте, как дитя, когда оно со слезами говорит: «Мама, прости, я больше не буду». И тут есть кто, нет ли, будет все равно, ведь священник только свидетель, а Господь все грехи наши знает, все мысли видит, Ему нужно только наше сознание себя виновными; как в Евангелии Он спросил отца бесноватого отрока, с которых пор это с ним сделалось, Ему это было не нужно, Он все знал, а Он это сделал для того, чтобы отец сознал свою виновность в болезни сына.

   Я вас часто причащаю[526], я исхожу из того, чтобы вас приблизить к Господу, чтобы вы почувствовали, как это хорошо — пребывать со Христом.

   Аминь.

   Публикуются по машинописи из архива Е.В.Апушкиной. В парижском сб. этот текст опубликован лишь частично под измененным заголовком «Советы молодой девушке» (Отец Алексей Мечев. С.63—71), будто бы адресованные «девушке по имени Мария», «послушнице (? — С.Ф.) Чудова монастыря» (С.63), и с совершенно необоснованным введением в их текст фрагмента воспоминаний об о.Алексии (С.71—75).

Пастырь добрый. Жизнь и труды московского старца протоиерея Алексея Мечева

Маросейский батюшка. Сергей Дурылин

О своем рождении отец Алексей рассказывал так: когда наступили роды, покойная мать почувствовала себя очень плохо. Роды были трудные и так затянулись, что родильница была близка к смерти, за благополучный исход доктора не отвечали. В горе и тоске Алексей Иванович [1], отец покойного батюшки, поехал в Алексеевский монастырь [2] к обедне, которую по случаю какого–то праздника, служил сам митрополит Филарет [3]. Алексей Иванович вошел в алтарь и стал молиться, полный печали. Митрополит, горячо его любивший, заметил его и, подзывая к себе, благословил и спросил: «Что ты сегодня такой печальный? Что у тебя?» — «Ваше Высокопреосвященство, жена в родах умирает». — «Бог милостив. Помолимся вместе. Все будет хорошо. Родится мальчик. Назови его Алексеем, в честь святого Алексия, человека Божия [4], сегодня ведь как раз память его в Алексеевском монастыре». Когда, отстояв обедню, Алексей Иванович вернулся домой, то его встретили с радостью: родился мальчик, — это был отец Алексей.

   К митрополиту Филарету и его памяти у отца Алексея было особое благоговение и любовь. Я слышал от него много рассказов о Митрополите, и это всегда были слова глубокой любви, истинного понимания и какой–то родственности, на первый взгляд (но лишь на первый) непонятной: Митрополит представлялся суровым и сухим, в полную противоположность отцу Алексею, который был весь любовь и привет, но это несоответствие себя с Митрополитом отец Алексей резко отрицал, махал рукой и отвечал: «Не понимают». Вот что он рассказывал о своем отце, Митрополите и своем детстве.

   Ему было семь лет, когда умер Митрополит. Он помнил хорошо Троицкое подворье [5] времен Филарета, где жил с отцом, занимавшим тогда место регента митрополичьего Чудовского хора, бывшего тогда на высоте своей славы (до освящения храма Христа Спасителя [6] в Москве, как ни странно, не было своего городского кафедрального собора. Успенский — был за Синодом, и в нем даже не поминали митрополита, если он не служил там. Благовещенский — это был придворный собор, место кафедрального собора занимал Чудов монастырь, именовавшийся кафедральным собором. Поэтому митрополичий хор, по кафедральному монастырю, именовался Чудовским).

   Певчие помещались также на подворье. Алексей Иванович учился в Московской семинарии, отличался прекрасным голосом и редким слухом. Митрополит знал все и всех в своей епархии, и когда Алексей Иванович, еще совсем юноша, приближался к окончанию семинарии и думал о поступлении в Духовную Академию и, может быть, о священстве в будущем, Митрополит, давно имевший его на примете, высказал ректору свое намерение поставить впоследствии Алексея Ивановича во главу своего хора. Ректор передал желание Митрополита Алексею Ивановичу, тот стал отказываться: думается в этом отказе было место и страху — постоянно быть на глазах у Митрополита и всецело от него зависеть. «Подумай, — сказал ректор, — что тебя ждет. Ну, будешь где–нибудь священником в уезде, а тут около Владыки, он тебя не оставит». Узнав, что Алексей Иванович колеблется и смущен сильно предложением, Владыка позвал его к себе и тихо сказал: «Я тебя не неволю, решай сам». Кроткая приветливость Митрополита решила дело, и Алексей Иванович, по окончании семинарии, исполнил желание Митрополита.

   Отец Алексей всегда с живейшей благодарностью, иногда со слезами вспоминал заботу и ласку Митрополита к их семье, и к нему самому, маленькому мальчику. Митрополит находил время и охоту входить во все нужды и заботы регентовой семьи и свято исполнял обещание: «Я тебя не оставлю». Отец Алексей чтил в митрополите Филарете великого Святителя, подвижника, вдохновенного проповедника, и особенно Святителя, полного любви и жалости к низшим себя, несмотря на кажущуюся его замкнутость и даже суровость. В 1920 году было решено отслужить панихиду в день памяти митрополита Филарета, а затем прочесть нечто из его творений и жизнеописание. Батюшка отец Алексей очень этому обрадовался, и сам, несколько даже неожиданно, поделился своими детскими впечатлениями о личности великого Святителя: он говорил прекрасно, одушевленно и с глубоким благоговением и сумел дать почувствовать самое трудное, то, о чем обычно умалчивают даже благоговейно пишущие о митрополите Филарете: то, что Владыка был полон любви, подлинной христианской любви, умеющей прощать и нести тяготы ближнего. Это же сквозит в тех рассказах о митрополите Филарете, которые уцелели в моей памяти.