С крыла на крыло - Игорь Шелест

 Сергей задумался.

 - Можно попробовать вывезти их на планере, товарищ командир, - сказал Анохин, не торопясь, как бы все взвешивая.

 Титков посмотрел на него недоверчиво.

 - Говорю, не сядет самолет. И вам придется у нас "погостить".

 - Буксировщик сядет, - повторил уже твердо Сергей, - если вызвать летчика Желютова, он сядет: летает прекрасно и очень аккуратен.

 Капитан Титков ответил не сразу. Нужно было подумать и взвесить. Предложение заманчивое, но рискованное. Впрочем, больным выбирать не из чего. А пилот? Либо очень опытный, либо слишком самоуверен. Титков снова пытливо посмотрел на Анохина - худощавое лицо, теплые карие глаза. Заметив сомнения командира, Сергей улыбнулся, и лицо его преобразилось.

 "Ему можно доверить", - подумал капитан и, обратившись к комиссару, спросил:

 - Как ты думаешь, Манькович?

 - Боюсь, что буксировщик не приземлится.

 - Будьте спокойны, Желютов сядет, непременно сядет. Нужно только дать шифровку генералу Щербакову, - убеждал Анохин.

 Пока радист выстукивал ключом, налаживал связь, прошло немало времени, и Сергей заснул.

 На следующую ночь к приему Желютова было все готово. Нелегко решить, кого из раненых взять, когда их больше, чем может поднять планер.

 - Ну, в добрый час, - взволнованно сказал капитан Титков, - будь осторожен!

 Сергей заглянул в кабину к больным.

 Люди стонали, растревоженные во время перевозки.

 - Скоро стартуем, - попытался успокоить раненых Сергей, - потерпите немного, товарищи.

 - Может, и не долетим, - с трудом выговаривая слова, заметил кто-то.

 - Эх, ты! Сам на ладан дышишь, а лететь боишься, - тихо сказал другой, весь перебинтованный.

 Сергей обернулся: голубые петлицы - может, летчик?

 - Как вы сюда попали? - спросил Анохин.

 - Наша часть перед войной стояла здесь. Летал на СБ, бомбил и, как видишь, был сбит. Здорово обгорел, да и фашисты в лагере добавили, был в Молодечно. Наши люди выручили оттуда. - Он помолчал и невесело закончил: - Не летать теперь!

 - Еще полетите. Завтра перебросим в Боткинскую, там вас отполируют - и опять за штурвал, - ободрил Сергей.

 Бинты зашевелились на лице.

 Ровно в одиннадцать тридцать капитан Желютов был над аэродромом. Первый раз он прошел низко, прикидывал: "Уложусь ли?"  Потом уже смело зашел на посадку и, крадучись, проскользнул в прогалине кустов так, что обдал их ветром от винтов. Самолет приземлился на самом краю аэродрома, пробежал вдоль костров и остановился.

 - Ура! - закричали партизаны.

 Анохин полез в кабину. Желютов подруливал за бегущим впереди бойцом с фонарем в руке.

 От планера протянули короткий трос, не более 25 метров.

 Минуты через две все отошли от планера. Желютов осторожно, чуть двигаясь, натянул трос.

 - Пошли! - сказал Анохин, не оборачиваясь назад.

 Самолет энергично начал разбег.

 Сергей не спускал глаз, его мышцы напряглись - момент был ответственный: "Не выдержу направление - и в кусты!.."

 Впереди последний костер, а самолет все бежит. Сергей уже оторвал планер от земли, его качнуло с крыла на крыло; взяв превышение метра три, он мчался, как бы преследуя самолет. Видно хорошо. До передних кустов не более ста метров. На миг ему показалось, что он переоценил обстановку; от этой мысли обдало жаром...

 Но вот самолет Желютова перестал подпрыгивать и повис в воздухе. Они благополучно перетянули через первый кустарник.

 "Так. Ну, теперь вперед", - Сергей провел рукавом по лицу.

 Линию фронта прошли под сильным обстрелом. "Если налет, - подумал Сергей, - то и от своих нетрудно получить заряд, там разбираться некогда!"

 Приближаясь к своему аэродрому, Желютов сделал круг, еще и еще. Сигнала отцепки не было. Внизу неладно, на краю аэродрома что-то горит... Все же посадку в конце концов им дали.

 - Притопали мы в самый раз, - сказал больным Сергей, - бомбежка кончилась...

 В планерных частях воздушнодесантных войск было много знакомых планеристов. Правда, наряду с известными всей стране рекордсменами, мастерами безмоторного полета были и начинающие, подготовленные в военное время.

 Много людей, множество боевых эпизодов. Разные характеры, разные дарования. И не только отличная боевая работа, но и неудачи, трагедии, какие-то увлечения, чудачества - все далеко не так гладко и просто.

 Имя Михаила Романова, обаятельного человека, одного из лучших инструкторов коктебельской школы в период нашего обучения в ней еще в 1931 году, уже упоминалось мною. У Романова учились летному искусству Виктор Расторгуев, Семен Гавриш и какое-то время Сергей Анохин.

 В войну Романов был одним из организаторов ночных перелетов к партизанам, неоднократно сидел непосредственно за штурвалом, проявил большое мужество и отвагу, показывая личный пример летчикам и планеристам-десантникам.

 К числу "стариков"-планеристов принадлежал и Вячеслав Чубуков. По призванию певец, он в начале тридцатых годов поступил в Институт имени Гнесиных и пользовался покровительством Е. Ф. Гнесиной за музыкальную одаренность, хороший голос и общительный характер.

 На беду Елены Фабиановны, Чубуков занялся, казалось бы, безобидным делом: стал ездить по выходным дням в планерную школу.

 Будучи человеком на редкость непосредственным, Слава постоянно пел - пел в тамбуре вагона, на старте, под горой, сопровождая лошадь с планером и даже в воздухе.

 Но профессиональным певцом он тогда не стал, слишком много труда и терпения требовали бесконечные арпеджио. После увлечения футболом его тянуло к свободной стихии, и небо обещало ему широкие возможности. Однако природная артистичность Чубукова доставляла товарищам немало радостных минут, особенно нужных в напряженные фронтовые дни.

 Вот он - Василий Теркин, только не с трехрядкой. Густые рыжеватые волосы копной, в голубых глазах, ясных, как небо, нет-нет да и блеснет озорство. В землянке накурено, хоть топор вешай; в ожидании ночного полета тревожно... Кто-нибудь и говорит: "Спел бы что-нибудь, Слава!"

 Чубуков всегда в голосе, всегда в настроении - был бы слушатель! Сильным баритоном затягивает он полную патриотической тоски арию: "Ни сна, ни отдыха измученной душе..."  Все притихнут, взгрустнут. Или вдруг зальется широкой и жаркой, как вино, "Эпиталамой". "Будто хмелем тебя обдаст, - вспоминает сейчас Адам Дабахов. - Молодец Слава, любили мы его за песни".

 Воевал Чубуков смело, показывая мастерство пилотирования. Не раз приходилось ему ночью пересекать линию фронта на двадцатиместном планере, доставляя партизанам боеприпасы и медикаменты.