Чехов - Михаил Громов

Малая пресса по природе своей фельетонна, ее тематика всегда отличалась злободневностью. Перечитывая старые журналы, нетрудно заметить, как приноровлены они к временам года, праздникам, календарю жизни старого русского города. В номерах, выходивших зимою, печатались рождественские рассказы (у Чехова — «Ванька», «Мальчики», «Мороз»), святочные и масленичные сценки и т. д. Весною на страницы журналов вторгалась дачная тематика, которой отдал свою дань и молодой Чехов, написавший десятки «дачных» рассказов, среди которых были такие бессмертные вещи, как «Из воспоминаний идеалиста» и «Открытие».

С сезонной тематикой перекликалась бытовая: «Свадьба», «Пропавший жених», «Женщины-мошенники» — такие заглавия обычны на страницах «Стрекозы», «Будильника» и «Осколков» (у Чехова: «Неудача», «Свадьба», «Брак по расчету» и др.). Свое место на этих страницах занимали больницы, аптеки, врачи. Сценки и рассказики с такими заглавиями, как «Аптечная проза и поэзия в граде Орлове», «Из дневника аптекаря» и т. д. на страницах малой прессы вполне обычны, особенно в межсезонье. Некоторые чеховские рассказы на эту тему стали хрестоматийными («Хирургия», например).

Юмористические журналы по-своему просвещали читателя, печатая заметки о библиотеках, книжных новинках, спектаклях. Были целые разделы, посвященные театру: «Сцена и кулисы», «Театральная хроника», «Театральные обозрения», а кроме того, многочисленные рисунки и карикатуры, пародийные рецензии и юморески об актерах, антрепренерах, о гастролях приезжих знаменитостей. Подобных рассказов и сценок довольно много и у раннего Чехова; правда, они далеко не всегда смешны («Актерская гибель», например).

Все это, разумеется, подавалось под определенным углом зрения. В юмористическом журнале не было места для серьезной театральной рецензии или статьи о проблемах медицинского обслуживания в городе и на селе. Все сводилось к шутке, пародийному намеку, мелкому сатирическому уколу; правда, подобных уколов в юмористической журналистике было великое множество…

Если можно говорить о какой-то идеологической программе малой прессы, то это, конечно, не сатира, не бичевание общественных пороков, не смех сквозь слезы, а развлекательность, грубоватая соль анекдота, часто несмешного и сального, то бездумное времяпрепровождение, о котором в программе «Стрекозы» так и было написано:

«Журнал благонравный и прекраснодушный. Говорит о вине, о женщине, о пении и вообще вполне приходится по плечу современному обывателю, заигравшемуся по части прогресса и потому решившему «остепениться»: убежден, что за театральными кулисами настоящий черт сидит, ждет волшебного появления для всех коров тучных и манны небесной, настойчиво предостерегает насчет гордых разумом Платонов, приятно, не мудрствуя лукаво, развлекает и учит так жить, чтобы день да ночь и сутки непременно были прочь».

Столь разные люди, как издатель «Сверчка» Е. Вернер, не значивший в литературном мире ровным счетом ничего, и Лейкин, который в этом мире все же что-то значил, придерживались совершенно одинаковых взглядов.

«Сверчок» прежде всего журнал юмористический, без всякой претензии на сатиру и бичевание общественных пороков, — писал Вернер Чехову. — В этом отношении мы будем прямо противоположны с остальными журналами. Мы будем помещать легкие и смешные вещи, заботясь только об одном — чтобы заставить читателя смеяться…»

Какое странное, в сущности, условие — «заставить смеяться»! Ведь если заставляют, так уж заранее ни смешно…

Но и Лейкин полагал, что «подписчик на «Осколки» специальный подписчик и требует юмористики, веселых сценок, сатирических или шуточных и шаловливых стихов. И так уж мы не ту ноту тянем. Раздаются даже жалобы на серьезность» (письмо Чехову 12/13 октября 1886 г.).

Чехов и Лейкин. Их переписка и многолетние отношения — Лейкин сохранял по отношению к Чехову позу учителя, понимающего, что ученик слишком талантлив, чтобы быть покорным; Чехов же видел Лейкина насквозь и своим непослушанием сердил его и поддразнивал — имеют определенный интерес и нуждаются в пояснениях.

В малой прессе 80-х годов Николай Александрович Лейкин (1841–1906) был первым лицом, более того — он был ее законодателем.

Лейкин родился и вырос в семье купца и сам долгое время был купцом, приказчиком в лавке отца в петербургском Гостином дворе.

Предки Лейкина, как и Чеховы, были крепостными, но на волю вышли раньше, раньше сколотили капитал и вообще, судя по всему, были удачливее Чеховых.

В 1863 году Лейкин стал сотрудничать в «Искре» — знаменитом сатирическом журнале, связанном с крестьянской революционной партией «Земля и воля». Журнал редактировал В. С. Курочкин, популярный поэт-сатирик, прославившийся своими переводами из Беранже. Лейкин был знаком и с самим В. С. Курочкиным, и с его братом, врачом, широко образованным человеком, оказавшим на Лейкина «огромное», как писал он в своих воспоминаниях, влияние. Но трудно сказать, знал ли Лейкин о подлинном значении этих людей и о революционной подоплеке «Искры», хотя самый факт работы в таком журнале был, разумеется, событием огромной важности, определившим, как считал Лейкин, всю его судьбу.

«…в «Искре» я начинал свое литературное поприще и много работал, но больше того учился и усваивал те принципы, которые теперь провожу в «Осколках», — писал он Чехову в 1885 году.

В 1863 году в «Библиотеке для чтения» был опубликован роман «Апраксинцы», посвященный быту и нравам столичного купечества. Роман был замечен; Н. А. Некрасов и М. Е. Салтыков-Щедрин решили привлечь его автора в «Современник».

«При прощании со мной, — вспоминал Лейкин о встрече с Некрасовым, — он взял мою руку одной рукой, прикрыл ее другой своей рукой и хотя сиплым, ко ласковым голосом проговорил:

— До свидания… Увидимся, когда принесете окончание рукописи. Пишите, пишите… У вас хорошо выходит. Вы знаете тот быт, из которого пишете. Но одно могу посоветовать… У вас добродушно все выходит. А вы, батенька, злобы, злобы побольше… Теперь время такое… Злобы побольше…

Он потряс мою руку и, когда я уже очутился в дверях, опять крикнул мне:

— Помните, батенька: злобы побольше!»

Совету Некрасова Лейкин не последовал. Он действительно хорошо, во всех частностях, знал быт русского купечества, всю жизнь разрабатывал эту тему, как золотую жилу, но самый этот быт в русской жизни был частностью; до больших обобщений, до драматизма, свойственного, например, А. Н. Островскому, Лейкин подняться не смог. Он так и остался до конца своих дней бытописателем и фельетонистом, по-своему колоритным, но неглубоким и, в сущности, смирным.