История города Рима в Средние века - Фердинанд Грегоровиус

2. Генрих VII объявляет свой римский поход. — Собрание в Лозанне. — Климент V, Роберт и Генрих. — Папа объявляет о римском походе короля. — Выступление. — Первое появление Генриха в Ломбардии. — Посольство от римлян. — Людовик Савойский, сенатор. — Коронация в Милане. — Падение Торри. — Отпадение ломбардских городов. — Бретин. — Генрих в Генуе. — Положение дел в Риме. — Орсини и Колонна. — Иоанн Ахайский. — Лига гвельфов. — Плохое положение Людовика Савойского в Риме

Можно ли удивляться согласию Генриха принять на себя в качестве героя великой идеи славную задачу и спуститься во образе гения мира и законодателя в классическую страну, не попиравшуюся со времен великих Гогенштауфенов ни одним королем германским? Перед ним предстали многие итальянцам, многие ломбардцы, даже изгнанные гибеллины ободряли его, когда он 30 августа 1310 г. держал гофтиг в Шпейере. Сами имперские князья склонились и пользу римской экспедиции, которую обещали энергично поддерживать; сам папа желал похода Генриха в Италию, равно требовали его и римляне. Герольды короля полетели через Альпы и возвестили городам и синьорам, что он идет «даровать снова вселенной мир». Ожидания многих итальянцев, вызнанные вооружениями Генриха, были запечатлены Данте около этого же времени в письме к государям и народам Италии. Римский король пожаловал юному сыну своему Иоанну корону Богемии, затем покинул отечество свое, принося, подобно многим из своих предшественников, в жертву имперскому идеалу ближайшие свои обязанности властителя Германии. Осенью 1310 г. прибыл он в Лозанну, ибо отсюда, согласно уговору, должен был начаться поход римский. Депутации почти ото всех итальянских городов явились там к нему на поклон с богатыми дарами, не явились одни лишь флорентинцы; могущественная их республика с таким же постоянством оставалась верна знамени гвельфов, как Пиза — знамени гибеллинов. В Лозанне Генрих перед легатом паны принес клятву быть патроном-покровителем церкви, признал все привилегии императоров и клялся в поддержке церковной области, в которой дал обет не отправлять никакой юрисдикции; Климент V находился теперь в противоречивом положении между склонностью и отвращением, между надеждой и страхом. В видах освобождения от клещей Филиппа, неустанно терзавшего его процессом против Бонифация VIII и требовавшего осуждения этого умершего паны, поспешил он признать на императорском троне Генриха; должен ли был он теперь допустить римского короля достигнуть могущества в Италии, оставаясь в то же время вдали и бессильным по Франции? Должен ли был он кинуться в объятия германского императора, объявить себя в пользу гибеллинов и пожертвовать всей партией гвельфов, в том числе и королем Робертом? Монарха этого посадил он на трон Неаполя, чтобы и. меть наготове противника императору германскому. Вокруг Роберта стягивались шельфы, и сулимый римской экспедицией гибеллинам перевес становился, вследствие угрожающего могущества Неаполя, сомнительным. И вот, когда Генрих снарядился в поход, папа поспешил сделать того же Роберта ректором церкви в Романьи под влиянием сильных опасений, что император присвоит себе власть в этих беспокойных провинциях, недавно еще бывших имперскими областями. Прежде, однако, чем Генрих успел поклясться на Ливанской грамоте, обнародовал и Климент энциклику к синьорам и городам Италии, которой увещевал их доброжелательно принять короля римского. Чрезмерные выражения радости, в которых он возвещал народам прибытие вожделенного восстановителя мира, могли бы возбудить в гибеллинах сомнение в их искренности, если бы они всецело не предались глубокому экстазу и были способны к здравому размышлению. Язык Данте не был проникнут большим энтузиазмом, чем язык папы, который писал: «Да ликуют подвластные Римской империи народы, ибо, о зрите ваш мироносный король, избранник Божией милостью, к лицезрению которого стремится вся земля, с кротостью притекает к вам, дабы, восседая на престоле величия своего, единым мановением своим рассеивать всякое зло и созидать для подданных своих идеи мира». Никогда раньше ни один германский король не был принимаем при римской своей экспедиции со столь воодушевленными приветствиями со стороны церкви; манифест папы провозвещал в нем, подобно манифестам гибеллинов, мессию мира; церковь и Италия окружали его идеалистическим престижем возвышенных теорий, а приведенный в экстаз Запад, даже сами греки на Востоке, с напряженным вниманием взирали на шествие Генриха, от которого ожидали великих событий. Когда король измерил вооруженные свои силы в Лозанне, то они не могли вселить в него большую уверенность. Войско его составляли всего 5000 человек, из которых большая часть были наемники и всякий сброд. В рядах оного не блистали, как при прежних римских походах, могучие имперские князья. Братья его, Балдуин, архиепископ трирский, и Вальрам, граф люцельбургский, дофины Гуго и Гвидо Виннские, епископ Теобальд Люттихский, Гергард, епископ базельский, Лупольт, герцог австрийский, герцог брабантский составляли самую знатную часть его свиты, самых же сильных друзей нашел он в свояках своих, графах Савойских. Вообще он не ранее рассчитывал на усиление воинских сил, как по прибытии в Италию. 23 октября 1310 г. переправился король после тяжелого перехода через Мон-Сенис и на другой день прибыл в Сузу, первый итальянский город у подножия этой горы. 30 октября вступил он в Турин. Шестьдесят долгих лет, полных усобиц и бурь, интересных по своим обширным переворотам в империи, в папстве и в самой Италии, прошли с тех пор, как Ломбардия видела последний римский поход. Одни лишь старики смутно помнили это время. И вот, когда теперь снова на По появился римский король для возобновления исконных связей Италии с Германией, вся страна поверглась в глубокую тревогу. Не с сильным войском, как предместники его, но почти безоружным явился этот немецкий король для освобождения народов и городов от их тиранов. Повсюду блуждавшие изгнанники надеялись теперь на возвращение гибеллинов, на восстановление своего могущества, и одни лишь гвельфы, колеблющиеся и несогласные, полны были страха. Но настолько глубока была потребность Ломбардии в покое, настолько силен престиж появления императора и столь велика надежда на его беспристрастие, что и гвельфы не посмели задержать его шествие, но явились с покорностью к нему, как ко всеобщему решающему судье. Гвидо делла Торре, могущественнейший из всех гвельфов, тиран миланский, которого гибеллинский соперник Матфей Висконти жил в изгнании, с полной подозрительностью держался еще позади, но прочие главы гвельфов — Филиппоне де Лангуско, владетель Павии, Антоний де Фиксирага, тиран Лода, Симон де Адвокатис де Верчели, маркграфы Салуццо и Монферрата, многие синьоры и епископы ломбардских городов спешили к Генриху в Турин и поставили воинскую свою рать под его знамена. В несколько дней собрал он 12 000 рейтаров.

1 ноября явилось с поклоном к нему посольство от римлян. Колонна, Орсини, Анибальди, предводители римских партий явились депутатами из своего города с 300 рейтаров и блестящей свитой. Они были командированы Капитолием, на сколько к Генриху приглашать его на императорскую коронацию, настолько же и к папе, убеждать его вернуться в Рим, где, как надеялись, он лично будет короновать нового императора. Равно и Генрих отправил к папе послами брата своего Балдуина и епископа Николая; послы эти должны были в случае, если бы Климент не мог сам приехать в Рим, вести переговоры об уполномочии заступающих его место кардиналов. Римские послы изъявили на это свое согласие. Во время пребывания их в Турине было решено, что Людовик Савойский отправится в Рим сенатором, ибо этот граф был к этому преднамечен еще ранее, чем Генрих приступил к римской экспедиции. Для короля являлось делом особой важности посадить сенатором в Капитолии одного из своих вернейших и даже состоящих в родстве с ним приверженцев. В конце 1310 г. поехал Людовик Савойский в Рим, где народ принял его на год сенатором, и папа его утвердил.

Все города Ломбардии покорились королю римскому, выслушивавшему кротки и доброжелательно всякую жалобу, не доброхотствовавшему ни гвельфам, ни гибеллинам, но повелевавшему мир. По велению его примирялись партии. Он приказал повсюду принять снова изгнанников, что и было исполнено. Как будто следуя голосу Данте, города вложили свое вольное правительство в руки Генриха и получили императорских наместников. Генрих VII обладал личными качествами, производившими благоприятное впечатление на великих и малых: человек во цвете сил, 49 лет, приятной наружности, искусный оратор, великодушный и храбрый, справедливый, умеренный, благочестивый и величайшей правосудности. С одинаковым уважением принимали его гвельфы и гибеллины; но это уважение скоро умалилось благодаря промахам или ошибкам, а наиболее же всего благодаря недостойной императора бедности. В Асти явился глава гибеллинов, изгнанный Торри Матфей Висконти, — человек, по слонам Дино, более умный и хитрый, чем справедливый; в бедной одежде, с одним лишь спутником, — и бросился к ногам короля. 23 декабря повел Генрих его и других изгнанников обратно в Милан. Въезд его в большой этот город, при виде которого содрогнулся он сам, был первым истинным триумфом воскресающей императорский власти; ибо со времен гвельфа Оттона IV Милан не принимал в стенах своих никакого императора. Между тем как толпы знати, без оружия, как он повелел, вышли навстречу к королю и лобызали стопы монарха-миротворца, Гвидо делла Торре, полный недоверия, выехал навстречу к нему лишь до форштадта; однако германцы тотчас же сломили его гордыню. В последний раз зрел мир зрелище благоговения повелевающего императорского величества в средневековых формах.