Морские повести - Николай Панов

Еще выше! Опять подъем по медному, промазанному маслом трапу. Теперь Калугин вышел будто под самые облака, где покачивались обледенелые снасти стройной фок-мачты и ветер гремел обмерзшим брезентом обвесов.

На левом крыле мостика, глядя напряженно вдаль, стоял худощавый, укутанный в мех полушубка матрос.

— Что случилось, товарищ краснофлотец?

Обычно на каждый подобный вопрос он получал четкий, дружелюбный ответ.

Но краснофлотец молчал.

Он как будто даже не слышал вопроса. Очень высоко подняв локти, прижав к глазницам бинокль, он вытянул далеко вперед из черного лохматого воротника юношески тонкую шею.

— «Смелый» бомбит лодку, товарищ капитан, — сказал приземистый старшина. — Не туда смотрите. По правому борту, двадцать.

По правому борту… Значит, как раз за спиной смотрящего в бинокль краснофлотца! Но тот не оборачивался, смотрел, попрежнему высоко подняв локти и напряженно вытянув шею. Калугин перебежал к другому борту.

Сперва снова он не видел ничего, только то же тускло-глянцевое, бугристое море. Потом вдалеке вздулся, стал медленно опадать черный ветвистый столб с пенными краями. Там скользил «Смелый» — длинный и низкий силуэт, похожий на зазубренную пластинку. Водяной столб опадал в его кильватерной светлой струе. И снова лопнул стеклянный невидимый шар, больно толкнув в уши. И снова пенистый столб вырос за кормой мателота.

«Вот оно, началось!» — думал Калугин, стиснув пальцы в сырой варежке на шершавом металле кронштейна.

Встреча с противником лицом к лицу! Бомбежка подводной лодки. Началось то, чего страстно ждали и в то же время именно сейчас больше всего опасались на корабле. Едва ли здесь одна лодка. Немецкие подводники ходят волчьими стаями, может быть, вторая, необнаруженная лодка уже выходит в атаку на один из транспортов каравана. Недаром сигнальщики, не отрываясь, смотрят по всем направлениям. Нужно сделать все, чтобы не допустить врага к каравану.

Жаль, что его дело — только наблюдать. На войне самое плохое — стоять вот так, без оружия, не иметь точного боевого задания. Но разве у него нет боевого задания? Он, конечно, сможет найти свое место в бою. Но прежде всего должен быть в курсе дела, уяснить себе самому всю картину.

Он перешел ближе к группе офицеров, стоящих между штурвалом, продолговатой тумбой машинного телеграфа и куполом репитора гирокомпаса.

Здесь ветер свистел еще сильнее. Как всегда в боевой операции, застекленные рамы, прикрывавшие лоб мостика, были сняты, снежинки влетали на мостик, оседали и тотчас таяли на одежде и на металле механизмов.

Разрывы и всплески прекратились.

Длинный силуэт «Смелого» стал сокращаться, превратился в высокий ромб.

Все стоящие на мостике офицеры были похожи друг на друга: в мешковатых, горчичного цвета, прорезиненных, подбитых мехом куртках и таких же штанах, вправленных в оленьи унты. Остроконечные колпаки капюшонов прикрывали лица и тульи фуражек. Но вот один, у машинного телеграфа, откинул капюшон, и он лег за спиной горбом жесткого короткого меха. Капитан-лейтенант Ларионов, командир «Громового», смотрел вдаль в сторону «Смелого».

Лаковый козырек его фуражки был надвинут на выпуклые белокурые брови, на глубоко запавшие, воспаленные глаза. Снежинка села на гладко выбритую, медно-желтую щеку, он не смахивал ее, и она медленно таяла, превращаясь в прозрачную круглую каплю.

— Гордеев! — позвал командир корабля.

У него был глуховатый, негромкий голос, но коренастый старшина, стоящий у фок-мачты, тотчас повернул к нему смуглое внимательное лицо.

— Запросите «Смелый», что с лодкой.

— Есть запросить, что с лодкой! — крикнул Гордеев.

— Напишите прожектором. Флагами при этой мути могут не разобрать.

— Есть написать прожектором!

Гордеев поднял над крылом мостика большой, наглухо закрытый фонарь, быстро щелкал задвижкой, открывая и закрывая свет. На мостике «Смелого» замелькала золотая расплывчатая звездочка ответного сигнала.

— «Лодки больше не слышу! — громко и раздельно читал Гордеев. — Торпеда прошла у меня под носом. Продолжать ли поиски? Слышите ли вы лодку? Командир».

Ларионов стоял неподвижно. Он поднял руку в меховой рукавице, вытер влажную щеку.

— Напишите: «Лодку не слышал и не слышу. Продолжайте новый заданный курс».

Гордеев снова замигал прожектором.

Командир пригнулся к машинному телеграфу — к ряду плоских металлических ручек, торчащих над тумбой, со звоном передвинул одну из них.

За мостиком, над огромной овальной трубой, покрашенной в белое с черной каймой, дрожал раскаленный, струящийся, как прозрачный ручей, воздух бездымного хода. Но большой клуб бурого бархатистого дыма вырвался вдруг из трубы, вытягиваясь над волнами в остроконечное облако, поплыл к горизонту.

— Вахтенный, свяжитесь с постом энергетики!

Один из офицеров поднял тяжелую пластмассовую трубку, бросил в нее несколько слов, передал трубку командиру.

— Командир «БЧ-пять»? — сказал Ларионов в телефон. — Передайте в котельное: если еще раз увижу дым из трубы, потребую наложения взыскания. Ладно, дробь… Оправданий не принимаю…

Он сунул трубку вахтенному офицеру, склонился над медным раструбом переговорного аппарата.

— Штурман, продолжаем итти вновь заданным курсом.

— Есть продолжаем вновь заданный курс, — донесся глухой, отдаленный голос штурмана.

— На румбе?

Рулевой в меховом долгополом тулупе, нагнув голову, широко расставив ноги, стоял за прямой рукояткой штурвала.

— Тридцать шесть градусов на румбе!

— Так держать!

Калугин стоял, прислонясь к брезентовому обвесу; он глубоко засунул в карманы замерзшие руки, вобрал голову в плечи, чтобы ветер не задувал за воротник.

Значит, боя не будет! Значит, опять продолжается этот однообразный, бесконечный конвой! Грузно поднимаются и опускаются на волнах смутные громады медленно идущих транспортов. Военные корабли охраняют их…

Но ни одного транспорта нет на горизонте. Кроме «Смелого», в видимости ни одного боевого корабля!

И лишь сейчас Калугин осознал: взят совершенно новый курс! Противоположное вчерашнему направление!

Калугин подошел к репитору гирокомпаса. Оранжевая звезда трепетала в верхней прорези медного колпака. Плывущая в звезде цифра резко отличалась от той, что видел в последний раз. Тридцать шесть градусов на румбе. Совершенно противоположный вчерашнему курс!

— Сигнальщики, ищите дым! — сквозь гул ветра и свист вентиляторов донесся до него голос вахтенного офицера.