Том 2. Склянка Тян-ши-нэ - Венедикт Март
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Воо, как мы его скрутим, одноглазого черта красного!
– Моя тебе, капитана Намаконофа, усе подали буду чего тебе хочу, есили тебе Ван-Сы контрами буду! (я тебе господин Намаконов все подарю, чего ты хочешь, если ты Ван-Сы убьешь), – шипел злорадно потный толстяк Лю-хан-бин.
* * *
И пора подошла. В соседнем Харбине разразилась жуткая гроза.
Китайские полицейские, вместе с русскими белогвардейцами врывались в квартиры советских служащих и железнодорожных рабочих, скручивали их веревками и волокли в полицейские участки…
Точно нападая на вооруженный штаб, отряды солдат быстро, быстро пронеслись из пристани в Новый город, окружили управление Китайской восточной железной дороги и в час-другой представители СССР были арестованы – кто у себя в кабинете, кто на улице, кто дома.
Китайские бандиты захватили в свои руки Советско-китайскую железную дорогу, громили профсоюзы, советские организации, кооперативы.
Молва мигом облетела многотысячный город и перекатилась в китайский Фудзядян…
Никогда прежде Намаконов не захаживал в «Красную лавку» к Ван-Сы. Но в этот вечер он неожиданно явился в гости к своему врагу.
Белый офицер был навеселе. На его плечах блистали золотые погоны, которые он не надевал до этого дня, бог весть, сколько лет. На груди болтался георгиевский крест, почерневший и позеленевший от времени.
– Вот-те Ван-Сы и новости. Здорово расправились с большевиками! Молодцы китайцы, наконец образумились! – и Намаконов стукнул широкой ладонью по прилавку.
– Моя ничего нидзынай, – отвечает безразлично Ван-Сы, пытливо вглядываясь одним глазом в раскрасневшееся самодовольное лицо русского.
– Молодцы китайцы! Правильно! И кооператив ихний прихлопнули, говорят, в Харбине! Правильно – народ недоволен…
Ван-Сы молчал.
– Слушай, Ван-Сы, не разменяешь ли ты мне полсотню иен?..
– Канешыно можына меняйла…
Намаконов протянул бумажку. Ван-Сы удалился за занавеску.
Только этого момента и ждал офицер. Он быстро запустил руку в карман брюк и выхватил оттуда горсть белого порошка. Точно сея, Намаконов хладнокровно и равномерно рассыпал белый порошок поверх риса, стоявшего тут же в джутовом мешке.
– Хороший у тебя рис, – промолвил Намаконов навстречу выходящему Ван-Сы, набрав горсть риса и просеивая его между пальцами.
– Така себе…
В полдень следующего дня на улице Сан-де-ге творилось необычайное…
Нескольких жителей на носилках снесли в больничные бараки. За носилками толпились родственники больных, любопытные.
– Что он ел? – задавали из толпы один и тот же вопрос.
– Ничего кроме риса из «Красной лавки» корявого Ван-Сы…
У толстого Лю-ха-бина на конце улицы собралась толпа. Другая толпа теснилась к лавке русского Намаконова.
Купцы делали свое дело. И точно по условленному знаку с обоих углов улицы бросились к «Братству потребителя бедняка».
Крики, угрозы, ругань.
– Смерть отравителю народа!
– Его рис заговорен злыми духами!
Толпа приблизилась к опустевшей «Красной лавке». Среди желтых людей маячила фигура русского капитана в золотых погонах. А рядом с ним какой-то русский оборванец-беженец с кривой казацкой шашкой в руке…
Последней мыслью Ван-Сы были вчерашние слова зловещего гостя:
– Хороший у тебя рис…
Вак-Сы отчетливо вспомнил, как русский «капитан», набрав горсть риса, просеивал его между пальцами… Понял что-то… но в этот момент блеснула кривая казацкая сабля и голова Ван-Сы, создателя первого Фудзядянского кооператива, легла на окровавленный прилавок, а тело неловко и неслышно упало на мешок с рисом…
Дэрэ – водяная свадьба*
Мохнатые, взъерошенные ветрами-тайфунами ели, пихты и кедры, точно лапами уперлись друг в друга; обнялись, перепутались в тесноте иглистыми коленчатыми ветвями.
Кроны могучих деревьев – сплошные зеленые кровли, крепко сплоченные иглами. И лучу солнца не просверлить эти могучие заросли, чтобы разбрызгаться золотыми зайчиками среди тяжелых теней, на мясистые влажные травы, на причудливых коврах кружевных папоротников, на оранжевые саранчи и бледные ландыши.
Змеи ползучих лиан, гибкие лозы дикого винограда овивают северную сосну с тропическим пробковым деревом.
Тайга подступила к самым тальниковым берегам путаной бестолковой реки. Китайцы-охотники и искатели целебного корня жень-шеня издавна величают этот извилистый приток Амура «Бешеной Змеей». Река – единственная дорога в непроходимом темно-зеленом царстве уремы[22].
Кой-где, сваленные бурей хвойные великаны нырнули кронами в самую пасть реки, и их мохнатые зеленые лапы хлопают и хлюпают по серебряной глади. Целые плоты разбухших кедровых шишек прибиты и собраны волной к берегам.
Тайга только что встрепенулась: с моря хлынули первые стайки «матери края» – жирной кеты.
По реке быстро скользит юркий легкий долбленый челнок – улемагда. Улемагду на днях купил гольд Амба у орочена-рыболова[23] за несколько соболиных шкурок, банку спирта и плитку кирпичного чая.
На дне улемагды – богатство Амбы: меха, редкостные вещи в мешках из оленьей кожи, блестящие безделушки, спирт, два чугунных котла, китайский шелк – «чечутча» и невиданные у туземцев две костяные щеточки и продолговатые жестяные тюбики с белой ароматной массой, которая извиваясь жирным червем выползает в узкую щель, если надавить легонько тюбик. Это – таинственный, могучий «Хлородонт», от которого даже у стариков могут вырасти новые зубы, – так думает счастливый Амба: так сказал ему кореец, продавший за беличьи шкурки два тюбика зубной пасты.
Там, «где птицы не поют, где цветы без запаха, а женщины без сердца» – там в таежной глубине – мечта Амбы: раскосая, скуластая, синеволосая гильдячка – Джябжя-Змея[24].
Ради нее Амба несколько лет плутал по Амуру, Сахалину и Камчатке. Ради Джябжи бедняк Амба расставлял в снежных лесах соболиные ловушки; добывал редкостного голубого песца; бил на льдинах неповоротливых усастых «морских лошадей» – моржей; промышлял черных белок и лису-огневку; ловил горбушу, кижуча, кету и огромную лососевую рыбу – чавыча.
Тысячи и тысячи километров – в лодках, на собаках, на оленях, по мшистым тундрам и снежным холмам избороздил неутомимый охотник-рыболов Амба, чтобы добыть счастье свое – собрать тори[25] для жадного отца Джябжи…
Плывет Амба в быстрой улемагде, смотрит на зеленый пир природы, а мысли его вокруг красавицы невесты…
– Скоро добуду жену!..
Тайга вздрогнула, ожила. Ее обитатели потянулись из темных нор, горных гнезд к речным берегам.
Кой-где Амба изредка видел с лодки группки гиляков-кетоловов, которые расставляли рыбные сетяные ловушки с одношестными кулями, возле «глаголя»[26] – рыболовного заездка.
По соседству – в сотню шагов выше человека, – мирно рыбачил медведь. У него свои охотничьи замашки. Он выхватывает лапой из воды близко подошедшую кету и
