Новогодний реванш - Элизабет Морган

темной комнате. В одной из них я узнаю её подругу Катрину. — Они вместе на этом концерте, и я должна была пойти, но билеты были безумно дорогими, и я купила эти Джимми Чу вместо них, потому что опыт — это временно, а обувь — навсегда. — Её нога высовывается из-под стола, и она поворачивает лодыжку, чтобы показать мне туфли на высоком каблуке с маленьким ремешком на щиколотке самого светлого оттенка розового. — Честно говоря, оно того стоило, но теперь они без остановки присылают мне сообщения, донимая меня по этому поводу, потому что Кэм не верит в то, что нужно вкладывать деньги в обувь. — Она закатывает глаза, и становится ясно, что это не какая-то замысловатая история — она говорит правду.

И пока она держит телефон, появляется новая фотография, на которой, как я предполагаю, Ками посылает камеру со словами: "Жаль, что тебя здесь нет, сучка" и "По крайней мере, сегодня ты получишь хороший член".

— Я хороший член? — спрашиваю я, улыбаясь и откидываясь на спинку кресла.

— Что? — спрашивает она, затем отодвигает телефон, чтобы посмотреть на него. — О, Господи Иисусе. Чёртова Кэм. Не обращай внимания. Пожалуйста, ради всего святого, не обращай внимания. — Её рука протягивается, и она отпивает стоящее перед ней розе — не виски.

Это тоже показалось мне интересным, смена напитка.

— Где они? — спрашиваю я, потягивая виски.

— Мэдисон Сквер Гарден. — Мой интерес разгорелся. — Я знаю, что это отстой, но наш любимый бойз-бэнд со средней школы всё ещё гастролирует. Поэтому, когда они приезжают в город, мы наряжаемся, делаем дурацкие знаки, напиваемся и поем до боли в горле. — Она съёживается, как будто ей стыдно признаться в этом. — Но это круто.

— И ты не там?

— Нет. Обувь, помнишь?

— А ты хочешь быть там?

— Что?

— Ты хочешь быть там? На этом концерте? — спрашиваю я, читая её реплики. Она хочет пойти.

Но… что-то заставляет её не признаваться в этом.

— О, нет, мне и здесь хорошо. Это место… великолепно. Я почти уверена, что видела статью в таблоиде, и Дженнифер Энистон ела здесь несколько недель назад. Это мечта! — говорит она, и любой другой мужчина похлопал бы себя по спине за хорошо выполненную работу.

Но моя работа — читать людей.

Знать истинные слова, которые они говорят, а не те, которые, по их мнению, я хочу услышать.

Интерпретировать знаки, пока не найду истину.

— Ты хочешь быть там.

— Нет, — быстро говорит она. — Это по-детски и глупо. Я знаю. Я счастлива быть здесь. Это просто постыдная традиция. — В её лице есть что-то такое, что заставляет меня задуматься, не сказал ли ей это кто-то другой. Сказал ей, что её очаровательная традиция с друзьями — детская, постыдная. Что это то, чего она должна стыдиться.

— Пойдём, — говорю я, вставая и протягивая ей руку.

— Что?

— Пойдём, — повторяю я. Она смотрит на мою руку, смущённая. Я смотрю на часы. — Давай, Эбигейл. У них есть моя карточка в базе; они выставят мне счёт. Пойдём. — Сейчас семь, а большинство основных выступлений начнётся около восьми. У нас есть время, но нам ещё нужно добраться до другого конца города.

Медленно, она поднимает руку.

— Я не понимаю… — Я хватаю её за руку и тяну, пока она не встаёт, перемещая её прямо в мои объятия.

— У меня есть абонементы в ложу на МСГ. Позвони своим девочкам. Скажи им, чтобы шли к выходу. Мы встретим их и проводим в мою ложу. — На её лице очаровательная растерянность. — Я веду тебя на концерт, rubia.

Медленная, маленькая улыбка ползёт по её лицу. Я думаю, что она борется с улыбкой, как будто не хочет её показывать, как будто нервничает, что это может быть уловкой.

Думаю, именно тогда я понимаю, что сделаю всё возможное, чтобы сделать эту женщину счастливой, чтобы увидеть эту безудержную радость на её лице.

— Правда, Дэмиен, мы не должны. Это ребячество…

— То, что приносит радость, никогда не должно быть постыдным, — говорю я и пристально смотрю на неё. Её лицо тает в выражении, которое я не могу понять уже в который раз. Она выжидает мгновение, смотрит на меня и придвигается ближе, пока я не чувствую на себе жар её тела.

— Что приносит тебе радость, Дэмиен? — спрашивает она, её голос низкий и мягкий.

— Прямо сейчас? Она стоит прямо передо мной. — Она смотрит на меня, потрясённая и слегка смущённая, но, чёрт возьми, если мне не нравится это выражение её лица.

Выражение, которое говорит мне, что я, возможно, первый мужчина в её жизни, который ставит её на первое место.

И пусть у нас несерьёзные отношения, и мы просто развлекаемся, но каждый момент, проведённый с Эбигейл Келлер, заставляет меня задуматься, почему.

Две женщины стоят у кассы Мэдисон Сквер Гарден, когда мы входим, и они начинают кричать и прыгать.

Они обе одеты в то, что выглядит как самодельные футболки, прославляющие их любовь к солисту группы, которая, как я помню, была знаменитой, когда я учился в колледже, но Эбби, должно быть, была в средней школе, когда они взорвали.

Немного шокирующе думать о нашей разнице в возрасте под таким углом, но я предпочитаю не зацикливаться на этом.

Но наряды менее удивительны, чем то, что происходит дальше.

Эбби отцепляет свою руку от моей, начинает кричать и бежит к своим друзьям, где они все втроём начинают смеяться, прыгать и обниматься.

Это зрелище, на которое с весельем смотрят несколько билетёров.

Я бы позволил этому продолжаться, посмотреть, как долго это будет длиться, потому что, кажется, конца не видно, но пока она прыгает в этих невыносимо высоких, невыносимо сексуальных розовых туфлях, облегающее платье, в которое она одета, медленно поднимается вверх по её изгибам, и глаза билетёров следят за тем, как движется ткань.

Нет. Ни за что.

Я подхожу, смотрю не на мою девочку, а на ближайшего к ней билетёра, и кладу руку ей на бедро. Я поддерживаю зрительный