Маленькое личико - Софи Ханна

Я спросил, зачем мистеру Фэнкорту все это понадобилось. Она ответила, что, вероятно, Дэвид и его любовница решили убрать с дороги ее саму (Элис Фэнкорт), чтобы спокойно жить с двумя детьми, но Дэвид боялся, что в случае развода ребенка отдадут матери, как отдали Феликса Лоре Крайер – первой жене Дэвида.

По версии Элис Фэнкорт, Дэвид с любовницей решили, что будет лучше подменить младенцев и внушить всем, будто Элис сошла с ума, а затем либо получить опеку над ребенком на основании психического нездоровья матери и/или ее отказа признать младенца своим, либо (“худший сценарий”, как выразилась миссис Фэнкорт) убить ее, инсценировав суицид. Это легко сойдет им с рук, если убедить всех, что она страдала послеродовой истерией.

Я пояснил миссис Фэнкорт, что эта гипотеза чрезвычайно маловероятна и не имеет доказательной базы. Она пожала плечами и ответила: “Это единственное объяснение, которое приходит мне в голову”. А затем добавила: “Раз происшествие настолько необычное, его истинная подоплека должна быть скорее невероятной, нежели обыденной”. Я напомнил, что до этого миссис Фэнкорт обвиняла рожавшую вместе с ней женщину по имени Мэнди, якобы та подбросила на место Флоренс свою дочь, и сообщил миссис Фэнкорт, что передам обе версии сержанту Зэйлер, которая и решит, нужно ли их отрабатывать, но добавил, что, по-моему, решение вряд ли будет положительным. Я заметил, что такое совпадение практически невозможно: две женщины не могут одновременно забеременеть от мистера Фэнкорта и родить почти в один и тот же день. К тому же мистер Фэнкорт вряд ли вышел бы сухим из воды, учитывая, что анализ ДНК сейчас общедоступен.

Миссис Фэнкорт сообщила, что накануне нашла письмо, адресованное ее мужу. Его написал Ричард Фэнкорт, отец Дэвида. Ричард сообщает, что его новая жена ждет ребенка – единокровного брата или сестру Дэвида. Элис спросила, что я думаю на этот счет, ведь муж никогда не сообщал ей, что у него есть братья или сестры. “Вы с сержантом верите ему больше, чем мне”, – сказала Элис, и ее тон показался мне отчасти обвинительным.

Миссис Фэнкорт весьма сокрушалась, что не обратила внимания на дату письма. Она сказала: “Что, если эта малышка – дочь Ричарда и единокровная сестра Дэвида? Я точно помню: там было написано, что ребенок родится в сентябре. Флоренс родилась 12 сентября. Вы должны что-нибудь предпринять”.

Я попытался объяснить, что это дело официально закрыто и лучше дождаться результатов анализа ДНК. Я сказал, что еще рано предполагать, будто ребенок, который находится сейчас в “Вязах”, приходится дочерью Ричарду Фэнкорту. Нет никаких фактов, подтверждающих эту догадку. Миссис Фэнкорт сказала: “Это объяснило бы, почему Дэвид так добр к ребенку и так печется о нем, ведь получается, что девочка – его сестра”. Я повторил, что это предположение безосновательно, и напомнил, что лишь несколько минут назад миссис Фэнкорт пыталась убедить меня, будто младенец в “Вязах” – это ребенок Дэвида Фэнкорта и его любовницы. Элис рассердилась и заявила: “Значит, я должна смириться и молча ждать расправы?”

По ходу беседы миссис Фэнкорт вела себя то враждебно, то робко, то безразлично. Я отметил про себя, что надо сообщить о тревожном состоянии миссис Фэнкорт сержанту Зэйлер и предложить ей связаться с семейным врачом Фэнкортов».

27

Вернувшись после разговора с Саймоном, я застала Вивьен, Дэвида и Личико в саду. День прохладный и солнечный, их лица – в пятнах солнца: свет просеивается сквозь кроны деревьев. Я приближаюсь, но фигуры людей не движутся, будто на холсте, когда смотришь издалека.

Малышка, в желтой шерстяной шапочке, завернутая в одеяло, лежит в коляске. Невольно вспоминаю, как мы втроем покупали эту коляску на следующий день после того, как я узнала, что беременна. Я не хотела искушать судьбу, но Вивьен решила отпраздновать событие, и все поехали в детский универмаг в Рондсли, где очень долго разглядывали, ощупывали и катали самые разные модели. В тот день мы все трое были счастливы. Вивьен даже позволила Дэвиду немного подразнить ее, заявив, что серьезного отношения заслуживают лишь простые старомодные образцы.

– Мам, традиции – это же не твой стиль, – подколол ее Дэвид, и Вивьен улыбнулась. Вообще-то она пресекала подобные шуточки, считая их простой непочтительностью.

– Где ты была? – Вивьен сжимает ручку коляски, которую мы в конце концов выбрали. В тот день свекровь, как всегда, настояла на своем. – Почему ты не сказала, что уходишь?

– Я просто немного проехалась. – На Дэвида я стараюсь не смотреть, словно он для меня уже умер.

Пару секунд я и впрямь желаю ему смерти. Я, наверное, никогда не смогу оправиться от тех унижений, что натерпелась от мужа, да и в его памяти они, наверное, засели так же глубоко, как в моей.

Кажется, Вивьен не поверила мне.

– Я собиралась погулять с малышкой по саду. Не хочешь с нами?

– Да, конечно.

Как здорово! В «Вязах» огромный сад. Я проведу с девочкой добрых полчаса, а то и больше.

– Сама покатишь? – спрашивает Вивьен.

– Конечно! Спасибо.

Смотрю на Дэвида: он взбешен. Я борюсь с искушением улыбнуться ему. Дико признаваться, но с сегодняшнего утра я в глубине души наслаждаюсь его страданиями.

– А Дэвид отнесет в дом твою сумочку, – распоряжается Вивьен.

Скидываю сумочку с плеча, Дэвид грубо вырывает ее и скрывается в доме.

– Ну, пойдем.

Вивьен выпускает ручку коляски, уступая мне место. Я качу коляску по траве, сердце скачет от радости. Я готова плакать от счастья, хотя для любой другой матери это вполне обычные вещи.

– Что с тобой? – спрашивает Вивьен. – Ты чем-то расстроена?

– Просто думаю… Это здорово, но… Я полюбила Личико, но хотела бы катать сейчас своего ребенка.

Я смахиваю слезу. Вивьен отворачивается, и я чувствую, что она пожалела о своем вопросе.

Мы идем мимо старого сарая к огороду.

– Ты не стала спорить насчет сумочки, – замечает Вивьен. – Тебе ведь не нужна эта обуза, верно?

Я удивляюсь.

– Для прогулки по саду? Нет.

– Наверное, тебе пока не понадобятся деньги, записная книжка и все остальное. Ты должна сперва поправиться. Надо побольше отдыхать, чтобы поскорее выздороветь. Ключи от машины у тебя тоже в сумке?

Я киваю, в ужасе от ее новой каверзы.

– Тогда я пока заберу их у тебя и положу на кухонный стол – на видном месте… Ты еще не совсем здорова, чтобы выезжать в одиночку.

– Вы опекаете меня, как ребенка, – шепчу я.

– Только из наилучших побуждений, – отвечает Вивьен. – Почему ты так боишься за свои вещи? Я заметила, во время беременности ты и дома не расставалась с сумочкой, будто пассажирка в трамвае, что опасается, как бы не стащили кошелек.

Получается, пока я носила Флоренс, Вивьен записала меня в параноики. Я и впрямь часто ходила по дому с сумочкой, с блокнотом и ручкой или с книжкой, которую в тот момент читала, но я всего лишь хотела иметь их всегда под рукой. «Вязы» – огромный дом, а к концу срока я стала такой тяжелой и неуклюжей, что всячески старалась избежать излишней беготни.

Я понимаю, что спорить бессмысленно. Пятница наступит совсем скоро. Она начинается в четверг ночью – ровно в полночь. Мы идем через выгон к реке. Я наклоняюсь, чтобы погладить нежную щечку малышки, и, не удержавшись, раздраженно заявляю:

– Я не отдам сумочку и ключи. Не хочу, чтобы они лежали на кухне.

Вивьен вздыхает:

– Элис, мне жаль, что приходится об этом говорить…

– Что такое? – спрашиваю я встревоженно.

Неужели они с Дэвидом не все отняли? Разве у меня осталось что-то еще? Ничего, кроме дурацкого диктофона, что до сих пор лежит в кармане брюк. Я только сейчас о нем вспомнила.

– Вчера, вернувшись домой, я обнаружила ванную в совершенно безобразном состоянии. Другого слова не подберу.

Я вспоминаю события того утра, и у меня горит лицо, но я все равно не понимаю, о чем толкует Вивьен. Я драила ванну на коленях, пока она не засияла.

– Вижу, ты поняла, о чем я.

– Нет, я…

Вивьен останавливает меня жестом:

– Не желаю вникать в подробности. Я все сказала.

От изумления кружится голова: рушатся все мои представления о жизни. Мне нужно выплеснуть ярость, и я стискиваю ручку коляски так, что белеют костяшки. Незачем додумывать картину, о которой говорит Вивьен, чтобы прийти к очевидному выводу. Как Дэвид опустился до подобной гнусности?

– Когда я уходила из ванной, там было чисто, – шепчу я, умирая от стыда.

– Элис, мы обе знаем, что это не так, – терпеливо возражает Вивьен, и на миг мне кажется, будто я и впрямь тронулась умом. – Твоя болезнь явно серьезнее, чем я думала. Признайся, ты просто не ведаешь, что творишь. Ты никак не похожа на человека, способного управлять собой.

Я сглатываю и киваю. Если соглашусь, что больна, Вивьен станет мне доверять. Ей выгоднее, чтобы я была не в своем уме.

– И еще я нашла твой телефон в ванной – в шкафу под стопкой полотенец. Ты хотела его спрятать?