Неизвестная Россия. История, которая вас удивит - Николай Усков

После всех случившихся в нашей стране революций и потрясений разгул черни на улицах Петербурга в июне 1762 года, как его изображает Шумахер, может, конечно, вызвать только улыбку: «Солдаты уже 28-го вели себя очень распущенно… большинство из тех, кого куда-либо откомандировывали, захватывали себе прямо посреди улицы встретившиеся кареты, коляски и телеги и уже на них ехали далее. Видел я, как отнимали и пожирали хлеб, булочки и другие продукты у тех, кто вез их на продажу. 30 июня беспорядков было еще больше. Я не могу не вспомнить об этом ужасном дне без порывов глубочайшей признательности Всевышнему за то, что он простер свое покровительство в этот день на меня и многих других. Так как императрица разрешила солдатам и простолюдинам выпить за ее счет пива в казенных кабаках, то они взяли штурмом и разгромили не только все кабаки, но также и винные погреба иностранцев, да и своих; те бутылки, что не смогли опустошить, – разбили, забрали себе все, что понравилось… Многие отправились по домам иностранцев якобы поздравить со вступлением на престол императрицы и требовали за такие старания себе денег. Их приходилось отдавать безо всякого сопротивления. У других отнимали шапки, так что тот, кто не был хотя бы изруган, мог считать себя счастливцем».

Так по Петербургу впервые в нашей истории будут носиться «чернь» и солдатня, разъезжать на конфискованных транспортных средствах, грабить прохожих, врываться в дома богатых обывателей, громить винные склады и кабаки, срывать шапки с прохожих.

Императрица уже на закате жизни, работая над воспоминаниями о перевороте, отведет народу чуть больше места в этой истории, чем в самом первом ее изложении, предназначенном Понятовскому: «Радость солдат и народа была неописуема… Провожаемая восклицаниями бесчисленной толпы, императрица прибыла в Зимний дворец… Императрица верхом во главе войск и артиллерии совершила свой въезд в Петербург при неописуемо радостных восклицаниях бесчисленного народа… С триумфом прибыла она в Летний дворец… В следующие два дня крики радости продолжались непрерывно, но не было ни крайностей, ни беспорядков – дело очень необычное при столь сильных волнениях». Разумеется, Екатерина лукавила, а Шумахер – нет: он был, кажется, действительно напуган и даже не забыл упомянуть про съеденные чернью булочки. Так или иначе в «революции» Екатерины «нижние чины», «толпа», «чернь», «простолюдины», «народ» играли немалую роль, и это обстоятельство, несомненно, стало частью самоидентификации императрицы, получившей власть «от Всевышнего и избранием своих подданных».

«И все же… среди дикого разгула озлобленных солдат и неистовствовавшей черни ни один человек не погиб», – соглашается с Екатериной Шумахер. Правда, одна жертва у «революции» 1762 года все же была. Речь, разумеется, о Петре III. Еще 30 июня императрица приказывает генералу Суворову, одному из своих будущих орлов, отыскать «между пленными» лекаря Петра III Лидерса, любимого арапа царя, Нарцыса, обер-камердинера Тимлера, «да велите им брать с собою скрипицу бывшего государя, его мопсинку собаку». Таким образом, будущий герой Измаила и покоритель Варшавы пока что был вынужден искать «мопсинку», негра, врача, камердинера и скрипку свергнутого государя.

Правда, Екатерина не разрешила допустить до Петра его любовницу – Елизавету Воронцову. Она пишет Понятовскому, что не выполнила настойчивой просьбы мужа, «боясь произвести скандал и усилить брожение среди людей, которые его караулили». Едва ли Екатерина ревновала. Может быть, она боялась лишних глаз: в конце концов любовница ее мужа была сестрой близкой подруги – Дашковой, да и вообще Воронцовы – талантливая, нужная, влиятельная семья. Приняла ли Екатерина решение убить мужа уже тогда или это подразумевалось само собой и не предполагало никаких ее прямых распоряжений? «Наш очень занемог, – пишет Алексей Орлов Екатерине 2 июля, – и схватила его нечаянная колика, и я опасен, чтобы он сегодняшнею ночью не умер, а больше опасаюсь, чтоб не ожил». Петр все-таки «ожил», но ненадолго. 6 июля Алексей Орлов сообщил императрице о смерти государя: «Свершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором; не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали, но все до единого виноваты, достойны казни».

Екатерина сохранила эту записку Алексея Орлова, будущего генерала-аншефа и героя Чесменского сражения. Ее прочтет несчастный Павел, этот русский Гамлет, уже после своего воцарения и скажет: «Слава богу!» Причастность Екатерины к убийству Петра, подлинная или воображаемая, вероятно, мучила не только Павла, но и, собственно, Екатерину. В мемуарах Дашковой императрица восклицает: «Вот удар, который роняет меня в грязь». Подруга и участница переворота якобы отвечает государыне: «Да, мадам, смерть слишком скоропостижная для вашей и моей славы».

Убийство Петра III, а затем и Ивана Антоновича в 1764 году кажутся неизбежными. Заключенного в Шлиссербург Ивана Антоновича, правнука царя Ивана, свергнутого его теткой, Елизаветой, следовало убить при первой попытке освобождения. Таков был приказ, отданный екатерининским вельможей Никитой Паниным, воспитателем Павла и одновременно последним тюремщиком Ивана Антоновича. Заговор честолюбивого подпоручика Мировича, пытавшегося освободить Ивана и стать при нем тем, чем стал Григорий Орлов при Екатерине, помог избавиться от опасного претендента на трон. Ивана Антоновича заколола его стража.

Я не буду вдаваться в бесперспективные споры о том, причастна императрица к убийствам своего мужа и кузена или нет. Очевидно, что эти две смерти были ей выгодны. И она об этом прекрасно знала и помнила всю жизнь. Так, Екатерина благодарит Панина сразу после смерти Ивана Антоновича: «Я исполнена глубокой признательности за меры, которые вы приняли и которых, безусловно, нельзя было избежать. Провидение оказало мне очевидный знак своей милости, придав такой конец этому предприятию». Политическая логика требовала от Екатерины устранения всех Романовых, которые в отличие от нее обладали кровными правами на российский престол. Ценность для императрицы представлял только один Романов – ее сын, Павел Петрович. Впрочем, она не считала его достойным власти, по крайней мере пока была жива сама. Ее попытки передать трон, минуя сына, любимому внуку Александру, свидетельствуют о том, что императрица едва ли руководствовалась исключительно властолюбием, когда держала сына подальше от трона. Печальная участь Павла скорее подтверждает оправданность ее беспокойства.

Счастье не так слепо, как его себе представляют

Будучи монархом, Екатерина никогда не признала бы приоритет личных способностей над правами монаршей крови, но прозрачно на это намекала:

«Счастье не так слепо, как его себе представляют. Часто оно бывает следствием длинного ряда мер, верных и точных, не замеченных толпою и предшествующих событию. А в особенности счастье отдельных личностей бывает следствием их качеств, характера и личного поведения. Чтобы сделать это более осязаемым, я построю следующий силлогизм:

Качества и характер будут большой посылкой;

Поведение – меньшей;

Счастье или несчастье – заключением.

Вот два разительных примера:

Екатерина II,

Петр III».

Революционность такого подхода, быть может, не вполне очевидна, если не осознавать, что эти слова написаны около 1794 года. Во Франции шестой год бушует революция. «Старый порядок», который в том числе по долгу службы, олицетворяла императрица всероссийская, решительно сломан в одной из ведущих европейских держав. Год назад казнен король Людовик XVI. Декларация прав человека и гражданина, провозглашенная в 1789 году, категорически отвергла идею превосходства по крови и установила равенство всех людей от рождения, естественность их прав на свободу вплоть до восстания, свержения и убийства тирана.

Логика личной судьбы делала Екатерину единомышленником французских революционеров, – она ведь тоже свергла тирана, власть скорее заслужила, чем унаследовала, приняла от «народа», а не по праву крови. Впрочем, официально императрица категорически осуждала Французскую революцию. Тем не менее, говоря о политиках, никогда не стоит воспринимать их слова буквально. Не случайно программный политический трактат Екатерины – «Наказ» Уложенной комиссии 1767 года – был запрещен в дореволюционной Франции, при том что до смерти императрицы он выдержал 25 изданий на девяти языках. Все царствование Екатерины свободно печатались романы и ставились пьесы, в которых народ свергал тиранов. В трагедиях Вольтера, опубликованных в России, но запрещенных во многих странах Европы, встречались весьма яркие апологии борьбы за свободу, против угнетения и рабства. И это совершенно никого не смущало, напротив, ими зачитывалась сама Екатерина.