Неизвестная Россия. История, которая вас удивит - Николай Усков

Революция 1917 года, кажется, отдаст пальму первенства антиправительственным либералам. Их традиция берет начало тоже в царствование Екатерины, с Радищева, так называемого дедушки русского революционного движения. Впрочем, вскоре революция 1917 года сметет и их. Правительственные и антиправительственные либералы вернутся в нашу политическую жизнь только в эпоху перестройки, их противостояние, ослабленное в правление Ельцина, снова обострится при Путине. И, глядя на происходящее, самое время задать вопрос: каким образом Екатерине Великой удалось достичь невероятных внешнеполитических побед, много превосходящих успехи Петра, осуществить продуманные, планомерные внутренние реформы, при этом не обескровить казну, не пасть жертвой заговора, не выронить власть и не выкупаться в реках крови? Ведь это редкий революционный период русской истории, к которому неприменимо наше вечное «лес рубят, щепки летят». Напротив, императрица вступила на российский престол, когда население России составляло 18 миллионов человек, к моменту ее кончины оно достигло 36 миллионов. Захват Екатериной власти даже не сопровождался обычными в таких случаях ссылками в Сибирь сторонников потерпевшего поражения клана. Французский дипломат граф Шуазель-Гуфье назвал Екатерину «доброй женщиной». И это, пожалуй, то, чем она была. Россия, которой якобы так нужна «твердая рука», совершенно преспокойно обходилась без нее на протяжении одного из самых продолжительных периодов своей истории и, кажется, самого успешного.

Революция, переворот, реформа

Прежде чем я продолжу мой рассказ, остановлюсь на терминах, за которые наверняка зацепятся некоторые читатели-педанты. Поскольку о терминах не спорят, а договариваются, попробую с вами договориться. Под «революцией» у нас обычно принято понимать что-то глобальное, связанное со сменой «общественно-экономических формаций». Эти чудища ума были порождены марксистами вовсе не с целью изучения истории, а для обоснования неизбежной победы коммунистической революции, то есть для захвата власти. В результате теория общественно-экономических формаций загоняла живую, бесконечно разнообразную реальность человеческой истории в довольно тесные однотипные клетушки. В них было убого, тускло и безлюдно. Не случайно книги марксистских историков – самое скучное чтение на свете.

Поскольку я отказываюсь от общественно-экономических формаций как чуждых истории клише – в конце концов историк не собирается захватывать власть, ему просто интересно, как оно там было на самом деле, – то и в термин «революция» я вкладываю совершенно другой смысл. Это насильственное изменение власти, в ходе которого нарушается прежний легитимный порядок и создается новый. Он сам является обоснованием своей легитимности, потому что претендует на качественное улучшение жизни людей.

Переворот отличается от революции тем, что обоснованием захвата власти считается восстановление справедливости – например, трон должен принадлежать не Ивану Антоновичу, седьмой воде на киселе, к тому же в пеленках, а дочери самого Петра, Елизавете, полногрудой пышущей здоровьем бабе. Переворот, таким образом, есть восстановление попранной легитимности. Строго говоря, таковыми в русской истории можно считать лишь три события – воцарение Лжедмитрия I в 1605 году в качестве чудом спасшегося царевича Дмитрия Ивановича, разрыв кондиций Анной Ивановной в 1730 году ради восстановления своих законных самодержавных прав и приход к власти Елизаветы Петровны в 1741 году. Переворот не возлагал на своего инициатора никаких дополнительных обязательств. Например, взяв власть, обе государыни уже исполнили свой долг и теперь могли преспокойно строить ледяные дома, щекотать карликов, развлекаться с любовниками, устраивать машкерады, танцевать, охотиться и бдительно следить за парижскими модами. Одна Елизавета Петровна оставила 15 тысяч платьев. Правление Лжедмитрия оказалось слишком коротким – около года, – чтобы судить о нем обстоятельно. Но характерно, что мятеж против царя начался как раз в разгар пышных свадебных торжеств Дмитрия Ивановича и Марины Мнишек, доселе в Москве невиданных. Некий промежуточный казус представляет собой отставка Никиты Хрущева в 1964 году. С одной стороны, в ней есть элемент насилия, но с другой – все легитимные процедуры были соблюдены, и Леонид Брежнев занял кресло первого секретаря ЦК КПСС, чтобы восстановить якобы попранные Хрущевым нормы коллективного руководства. Восстановив нормы, Леонид Ильич с удовольствием предался радостям жизни, в результате мы получили одно из самых благостных и буржуазных правлений в нашей истории. По своей смерти товарищ генеральный секретарь оставил коллекцию автомобилей, которая насчитывала от 49 до 324 единиц. Эдакий мальчиковый ответ 15 тысячам платьев Елизаветы Петровны.

В свою очередь, реформатор отличается от революционера тем, что не нарушает легитимный порядок, проще говоря, он не захватывает власть, но коренным образом меняет политику, осуществляет глубокие структурные преобразования жизни. Таковы были Иван Грозный, Петр Великий, Александр II, Николай II, Сталин, Горбачев. В отличие от них Екатерина захватила власть, чтобы свергнуть тирана и установить новое справедливое, как она считала, правление, которое должно было оправдать ее пребывание на троне. Ее, как помним, называли «спасительницей», а осуществленный императрицей захват власти – «освобождением отечества». Манифест 7 июля 1762 года возвещал: «Ревность к благочестию, любовь к Нашему Российскому Отечеству; а притом усердное всех Наших верноподданных желание видеть Нас на оном Престоле, и чрез Нас получить избавление от приключившихся, а больших еще следовавших Российскому Отечеству опасностей понудили Нас к тому, и Мы Сами не могли не иметь на совести Нашей праведнаго страха, что есть ли бы заблаговременно не исполнили того, чего от Нас самая должность в разсуждении Бога, Его Церькви и веры Святой требовала, чтобы пред страшным Его судом отвечать за сие принуждены были: для чего Он Всевышний Бог, который владеет Царством, и кому хочет дает Его, видя праведное и благочестивое оное Наше намерение самым делом, так оное благословил, что Мы восприяли Самодержавно Наш Престол и освободили от помянутых опасностей Наше Отечество без всякаго кровопролития, и имели удовольствие видеть, с какою любовью, радостью и благодарением оной о Нас Божий промысел все верноподданные Наши приняли, и с каким усердием торжественную Нам в верности, о которой Мы и прежде сего совершенно уверены были, учинили присягу».

Примерно так же был обставлен и переворот 1801 года, погубивший сына Екатерины и приведший к власти любимого внука, Александра I – «буду править по законам и по сердцу своей премудрой бабки», – сообщает он в своем манифесте о восшествии на престол, – то есть не так, как отец. В этом Александр находил оправдание отцеубийства, но, конечно, не извинение ему. Характерно, что в том же русле должен был развиваться и мятеж декабристов. Они намеревались учредить новый легитимный порядок, оправданный дарованием людям счастья. Забавно, что для народа декабристы заготовили и другую легитимацию своих действий, в логике обычного переворота, дескать власть по праву должна вернуться старшему в семье, Константину Павловичу. И жене его, Конституции, – добавляли, с подачи своих офицеров, самые продвинутые из солдат, вовлеченных в восстание.

К революциям в русской истории относятся далее февраль и октябрь 1917 года, а также события 1991 года. Так называемую «первую русскую революцию» 1905–1907 годов придумали большевики, чтобы продемонстрировать наличие «буржуазных» революций в нашей истории, а соответственно доказать готовность России к революции коммунистической. Я бы отнес события 1905–1907 годов к категории обычных волнений – эта серия разрозненных выступлений, лишенных вождя, даже не дотягивала до уровня бунта вроде Разинского или Пугачевского. Так или иначе одним из непременных признаков революции является ее победа. События 1905–1907 годов не привели к смене власти.

Получается, что первую русскую революцию совершила именно Екатерина, если, конечно, не придавать чрезмерного значения мятежу Василия Шуйского в 1606 году, когда толпа «выкликнула» его царем. Страна сползала в Смутное время, и ничего революционного Шуйский совершить уже просто не мог, если вообще собирался. Екатерине же предстояло царствовать 34 года.

Самодержавие в борьбе за демократию

Я отправился в эти терминологические разъяснения еще и потому, что некорректно навязывать прошлому умозрительные модели настоящего. Предпочтительнее будет последовать за самообъяснением героев истории. И если современники говорили о событиях 1762 года как о «революции», а Екатерина считала себя «республиканкой», долг историка разобраться в смыслах, которые они вкладывали в эти слова. Наши ассоциации с терминами «революция» и «республика» немного иные, но это, как говорится, наши проблемы, никак не Екатерины или Дашковой. Крайне осторожно следует употреблять и другие понятия из модерного политического лексикона вроде «либерализма», «консерватизма», «реакции», «прогресса», «феодализма», «класса», которым еще предстоит стать в XIX веке тем, чем они являются сегодня.