Жажда всевластия - Станислав Синицын

В такие я проходил с легкостью, но это было уже не то. И тут, понимая, что терять особенно нечего, я твердым голосом заявил о своем желании продолжать дело династии и заниматься наукой. Не бизнесом, а исследованиями.

Далее, видя шокированные лица родителей и не слыша возражений, я развил свою мысль.

— Для технологических специальностей даже в университете у меня баллов хватает и возьмут наверняка. Буду ученым, чем плохо?

Отец, слегка оправившийся от первого шока, зашипел на меня как королевская кобра.

— Мы из какого дерьма выбрались, сколько сил потратили, от нервов одни клочья остались, а ты обратно туда хочешь. Нищим доцентом желаешь стать?

— А вот доцентов попрошу не трогать! Тоже мне нищего нашел! — Отец перегнул палку, и дед перешел в наступление. — Кого вы хотите сделать из этого оболтуса? Акулу капитализма? Да он разорится через полгода и еще в тюрьму сядет!

— Александр Карлович, вы бы помолчали, он хоть немного в юриспруденции должен будет понимать, — попробовала вмешаться мама, но дед уже вошел в раж, и море ему было по щиколотку.

— В наследники бизнеса готовите, династию основать хотите? Рокфеллеры выискались. А если завтра разоритесь — юристов на каждом углу сотни, и ему не чета. Куда он пойдет? Обратно в лес? — Сарказм деда был неисчерпаем.

Говорил он минут двадцать, и рта ему заткнуть никак не удавалось. Скандал продолжался до утра. С рассветом, когда гостиная захлебывалась в клубах сигаретного дыма и все в ней сидели с красными глазами, было решено, что если я буду заниматься созданием чего-то перспективного и нового, то шансы на приличное существование у меня будут. По результатам этой рокировочки я оказался студентом на кафедре электроприборостроения главного университета страны.

— Будешь, Павлуша, компьютеры кувалдой клепать, авось на кусок хлеба заработаешь, — напутствовал меня дед.

С родителями я не то чтобы поссорился, но отношения стали умеренно напряженными.

Студентом быть неплохо, особенно если поначалу тебя не давят требованиями успеваемости. Технические предметы оказались интересными, учился я хорошо. Вряд ли я чем-то отличался от своих тогдашних приятелей — те же привычки, гулянки, желание иногда попасть на концерт очередной знаменитости. Вот только политика тихим вороном летала вокруг моей души. Я смотрел и видел, замечал и анализировал.

А мир менялся все больше. И основное хобби состояло в том, чтобы понимать суть этих изменений. Когда нашей группе предложили заполучить второй диплом, я выбрал социологию. Меня занимало движение гуманистов, как раз рождавшееся в те месяцы, их первые робкие попытки сохранить за человеком привычные рабочие места. Их лозунги и структуру организации, я сделал темой защищаемой работы, но весь этот человеколюбивый пафос был для меня чужим — я жил с другой стороны баррикады.

Против ожидания родителей место мое оказалось не таким уж бесперспективным. Промышленность, которая пыталась изображать производство компьютеров, потихоньку начинала это делать в действительности. От совсем уж отверточной сборки переходили к своей штамповке, выращиванию кристаллов и другим операциям. Разумеется, никакой всеобщей любовью и процветанием здесь и не пахло. Регулярно кого-то банкротили, иногда кто-то исчезал в неизвестном направлении, за одну ночь могли рассыпаться целые заводы. Но суть в том, что возникали они тоже не годами. Словом, курса с третьего мне стало ясно, что хорошо трудоустроиться я смогу в любом случае.

Вот только этого мне показалось мало. Я увлекся проектированием компьютеров всерьез. Это выращивание скелета будущей машины, учет нюансов; превращение начальной 1 идеи, такой хилой и беспомощной, в монстра конечного расчета, способного дать ответ на любой вопрос, — это завораживало меня. Дальше больше: я стал плотно работать с курсовыми работами, подружился с несколькими аспирантами кафедры и стал вхож в лаборатории. Я не проявлял никакого сверхусердия, повышенного прилежания или блестящих способностей, просто всегда делал то, что обещал, и старался давать ответы на возникающие вопросы.

Именно в лаборатории я первый раз увидел Ольгу. Из красной зоны очистки как раз вынимали новые сборки для проверки на тепловыделение, когда она вышла оттуда вместе с компанией второкурсников, сняла фильтрационный шлем и улыбнулась. Можно ли за еще одну такую улыбку продать душу? Враг рода человеческого в тот момент многое потерял из-за своей нерасторопности. А она удивленно посмотрела на меня, моргнула своими синими глазами и спросила, когда я буду закрывать шлюз.

Что есть идеальная пара? Это люди, которые больше всего друг друга любят? Но они сойдут с ума от ревности и страха, даже если будут верить друг другу. Тогда идеальный брак по расчету? Но в нем не будет ни капли чувства. Мы же с Ольгой друг другу не мешали. Мы могли сколько угодно времени проводить вместе, и каждый чувствовал себя абсолютно свободным. Что бы ни говорил или делал один — нравилось другому. Наверное, это и есть счастье.

Дома у меня образовалось что-то вроде смычки с дедом: он только вышел на пенсию, но не хотел превращаться в бормочущего старика, которого не интересует ничего, кроме своих болезней. И он стал помогать мне в научных штудиях. Он настоял на покупке еще одного компьютера и даже часть своей пенсии отдавал на покупку программ и все те мелкие, но частые расходы, что сопровождают любую научную деятельность, даже студенческую.

Родители, наверное, смирились с этим. Решили, что бедность и первые научные неудачи приведут меня к ним, заставят вернуться в лавку. Последняя, кстати, немного разрослась — смогли взять в аренду уже и второй этаж того старого особняка.

К пятому курсу у меня уже была репутация человека, который наверняка и прочно осядет на кафедре после защиты диплома. В этом были уверены все и даже я сам. У меня вырисовывалась приблизительная тема диссертации, я прикидывал, к кому и куда обращаться, чтобы выбить на эксперименты деньги и время работы серьезных машин.

Вот только судьба решила иначе. Родители не захотели останавливаться на статусе частичного владения лавкой. В бизнесе вообще нельзя останавливаться — и здание уже давно хотели купить, и через квартал строился торговый комплекс, который отбил бы у нас большую часть клиентуры. Волна укрупнения бизнеса догнала семью — мелкие лавки были обречены на поглощение. Но одно дело, когда происходит «объединение» сети магазинов с единственным владельцем, другое — когда внутри той лавки, что покупает сеть, существует соперничество. В таком положении родители окончательно превращались в служащих, которых могли уволить из-за биржевых колебаний.