Ведьмино отродье - Сергей Булыга

А вот ты, Рыжий, так не сможешь, не сумеешь. Он узколобый, да, а ты... Ты просто твердолобый. Таким, как ты, удачи вовек не видать; таких, как ты, всегда будут рвать и топтать, душить и... Р-ра! Вот, например, ты вспомни, это ведь совсем недавно было! Когда Ага еще не уезжал. Так вот, когда Ага увидел тебя с Книгой, он усмехнулся и сказал:

- Ий-я! Жаль твоего отца! Ведь его сын большой глупец - он верит Ложно-Досточтимому!

Ты прикусил губу и ощетинился. А Ага продолжал:

- Да-да, почтеннейший, ты не ослышался: сын твоего отца - большой глупец! Потому что только большой глупец и может поверить в то, что будто бы наша Земля есть плоский диск, похожий на монету! - И, помолчав, уже совсем другим, уважительным тоном добавил: - Но, правда, кое в чем ваш Ложно-Досточтимый все-таки разобрался. Это видно тогда, когда он говорит о Башне. А ты о ней что думаешь?

Ты растерялся, промолчал. Да, в Книге намекалось, будто все, что в ней изложено, - это всего лишь слабый отсвет от окна какой-то загадочной, недоступной нам Башни. Но Башня, думал ты...

Но промолчал. Тогда за тебя сказал князь:

- Никакой Башни нет. Это просто такие красивые слова. А понимать их надо так, что знания - это как некая башня, которая вздымается столь высоко, что нам, рожденным от отца и матери, ее вершины никогда не достичь.

Ага поморщился и, покачав головой, возразил:

- Ты, князь, не прав. Я прав! Слушай меня! Один раз я поехал в Бурк. Есть такой город, знаешь? Вот, я приехал в Бурк, вот, я делал там свои дела. Вот я их сделал. И тут мне говорят: у нас тут поймали одного старика, который был в Башне! О, сказал я, это мне очень интересно. Я дал им золота, и они за это отвели меня в ту тюрьму, где сидел тот старик. Они его, оказывается, там давно уже допрашивали, а он ничего не рассказывал. Тогда я посулил ему много-много золота. Он засмеялся мне в ответ и сказал, что если он возьмет мое золото, развяжет свой язык и расскажет, что ему открылось в той Башне, то тогда на счет раз, два, три рухнет все то, что до этого целых тридцать тысяч лет лепил и обжигал и снова лепил и снова обжигал и украшал наш Великий Зибзих. Иными словами, если старик вдруг проболтается, то тогда все мы со всем нашим миром погибнем ровно в три мгновения. Хочу ли я того? Я задумался. И пока я думал... этот старик исчез. Он это сделал на виду у всех нас. А если бы он этого не сделал, тогда бы его на следующий день живым сожгли на костре. Потому что таково было решение Большого городского меджлиса.

- Исчез! - недоверчиво повторил князь и усмехнулся. - Да как это он мог исчезнуть?

- Что, что? - злобно вскричал Ага. - Ты мне не веришь?

- Да верю, верю, - сказал князь. - Так, с языка сорвалось.

- Вах! - выдохнул Ага. - Вах! Ладно, слушай дальше. А был он в темнице. На нем были цепи. Он очень слабый был. Он лежал на полу. Из него текла кровь. Вот так - из горла. Тогда они позвали лекаря. Очень ученого. Лекарь пришел, осмотрел старика, поворочал его, ухо ему к груди приставил, в груди что-то послушал, потом долго думал, потом говорит: "Надо дать ему фруктов". Дали - целую чашу. Лекарь фрукты тоже осмотрел, выбрал один, вот так вот его своим рукавом вытер и подал старику. Старик этот фрукт надкусил - вот так, совсем немного - и сразу исчез. Остались только его цепи. И фрукты, да. Я после эти фрукты тоже кушал. И мне ничего! А старик взял и исчез. И все это я видел сам, вот этими глазами, которыми я сейчас смотрю на вас. Теперь мне верите?!

Князь не решился возражать. А Рыжий, подумав, спросил:

- А лекарь что?

- А лекаря сожгли, - мрачно сказал Ага. - Он хорошо горел. И это все. Больше я ничего не скажу. Вижу - не верите.

И больше он действительно о Башне уже не рассказывал. А вскоре вообще уехал. А ты, Рыжий, остался. И вот ты сейчас лежишь, плотно закрыв глаза, и пытаешься представить себе эту самую загадочную Башню. Она, конечно, не такая, как все остальные башни, она не нами сложена, она...

Чу! Шорох! Рыжий подскочил!..

Глава восемнадцатая

ПИЛЛЬ!

Вошел Овчар. Встал при пороге, осмотрелся. Взгляд у него был острый, настороженный. И то! Ведь он впервые был здесь, на Верху, лучшим здесь делать нечего, их сюда никогда не зовут. Ну, разве что тогда, когда, вот как теперь, такое приключается...

Рыжий, вздохнув, сказал:

- Садись.

Овчар послушно сел - прямо там, где и стоял.

- Да что ты?! - засмущался Рыжий. - Сюда. Вот, на тюфяк садись.

Овчар не спорил, пересел. Молчал, косил по сторонам. Потом тихо спросил:

- А что это? - и указал на стену.

- Вот это, да?.. Термометр.

- А для чего?

- Так... - растерялся Рыжий. - Просто так, для блажи. Ты голоден? А может быть, хочешь вина?

- Н-нет, не хочу, - тихо сказал Овчар. - Благодарю.

Тем разговор и кончился. Они сидели рядом и молчали. Вот до чего жизнь довела! Овчар, старинный друг, испытанный. Вы ж прежде сколько раз в какие только передряги не встревали, где только... Р-ра! Но то когда было? Вот то-то и оно. А нынче говорить вам не о чем. Овчар по-прежнему в Низу: утром у них подъем, на Гору, на обед - и когти рвать. Потом он женится, уедет сотником, а то и воеводой на кормление. Овчар - южак...

- Так говорить? - спросил Овчар.

- Да-да, конечно! - спохватился Рыжий.

Овчар откашлялся и начал:

- Как ты и говорил, они там все валят на Бэка. А Бэк - это который, если ты помнишь...

- Да, - кивнул Рыжий. - Он такой...

- Он, он, - кивнул Овчар. - Но там есть еще и Беляй. Ну, хмырь тай, липарь, доверенный Душилы. Он в этом деле много нюхал. Я тогда сразу про него начну.

- Давай.

Овчар пошел рассказывать - подробно, обстоятельно, толково, умно, делово. Но явно нервничал. Еще бы! Ну кто такой Овчар? Простой лучшак, боец. А говорить на воевод, на тысяцких - к этому еще надо привыкнуть. Хотя, если честно признаться, то на этот раз даже он, Рыжий, и то был сильно поражен услышанным. Ну, думалось, ух каковы пошли дела! Тут, думалось, нам с ним сегодня побегать придется - ого! Да и не только бегать, р-ра!..

Однако все вышло иначе. Овчар, как только рассказал, так сразу встал и сказал:

- Ну, я пошел.

- Стой! Погоди. Да мы сейчас...

Овчар остановился. Глаза их встретились... И Рыжий понял - нет, Овчар не согласится, не рискнет. Вот разве что... И тихо, но жестко спросил:

- А если вдруг... я на тебя сошлюсь...Ты как тогда?

- ...Д-да! - мрачно выдавил Овчар. - Да, я сказал! И если будет надо, повторю! - а после кивнул на прощанье и вышел.

Вновь наступила тишина. Да и темно еще, не рассвело, и, значит, можно... нужно спешно выйти и также спешно пасть в каталку - и ты еще успеешь, Рыжий! Ведь то, о чем тебе Овчар нарассказал и о чем князь предупреждал, что даже Бэк...

Бэк! Р-ра! Да кто бы тогда мог такое предположить?! В прошлом году на глуховском базаре был пойман тощий, грязный рык. Потом его пытали - он молчал. Потом его морили голодом и жаждой - опять бесполезно. Тогда его кинули в яму - подумать. Он не думал. Прошло два месяца, и тут явился ты. Душила, глуховский удельный, сопровождал тебя по городу, и ты проверил там, проверил сям, разгневался - кругом были сплошные недоимки, воровство, потом пришел в острог, велел, чтоб доставали ямных, стал их выслушивать, расспрашивать - и раз за разом подтверждать: и этому сидеть, и этому, и этому. А после привели его, того как будто бы лазутчика. А был он... никакой. То есть такой, как и все рыки, - в глаза не смотрит, щерится, болотом от него разит, и вообще... просто очень противно, и все! Южаки терпеть не могут рыков. И Рыжий их поначалу тоже не терпел. А потом, особенно после того, как он поднялся на Верх, когда уже мог делать все, что хотел... рыки ему стали просто безразличны. Так было и тогда, в том глуховском остроге. Да и дело тогда было уже к вечеру, Рыжий успел сильно устать и потому уже прилег. Тут к нему ввели Бэка. Рыжий мельком глянул на него, сразу понял, что перед ним не заводной, а так, какой-то серогорбый, и потому велел, чтоб он скорей, без размазни, рассказывал. Вот рык и рассказал. Он, Бэк из Гиблого Болота, а это здесь недалеко, в Ближнем Лесу, заспорил при дележке. Его изгнали. Он бежал. Плутал, потом прибился к южакам, работал на хозяина, скопил деньжат, явился на базар... И там его схватили! Вначале обвиняли в воровстве, а когда воровство не прилипло, так тогда они стали кричать, что он будто лазутчик. Он огрызался, отбивался, спорил. Тогда они его связали, занесли к себе в сторожку и кликнули туда его хозяина. Хозяин пришел, посмотрел, испугался, как бы и его ко всему этому невзначай не примазали, - и, на всякий случай, для верности, отказался от него, от Бэка, сказал, что прежде никогда его не видел. И вот тогда...