Дело о немом партнере - Эрл Гарднер

Судья Гросбек кивнул.

Лейбли опять вскочил:

— Позвольте, ваша честь, я не считаю, что таков закон.

— Закон именно таков, — произнес судья Гросбек со спокойной категоричностью.

— Но Пивис ничего не знал о том, что делал Линк и как действовал.

— Если Линк был его агентом, то в его обязанности входило отчитываться перед Пивисом во всех своих действиях. Он работал в интересах Пивиса. Пивис не может пользоваться выгодами от его действий и при этом не нести за них никакой ответственности.

Лейбли опустился на место. Он проделал это медленно и осторожно, словно после того, что случилось, его не удивило бы, окажись вдруг стул выдернутым из-под него.

— Я задам вопрос по-другому, мисс Дилмейер, — возобновил допрос свидетельницы Мейсон. — Вам сказали, что мистер Лоули обладает акциями компании, которые хочет приобрести мистер Пивис. И вас, следовательно, попросили быть повнимательнее к Лоули и…

— Никто не говорил мне ничего подобного.

— Не говорил? — удивился Мейсон.

— Нет.

— Как же вы тогда познакомились с мистером Лоули?

— Меня попросили завязать с ним знакомство.

— Кто попросил?

— Мистер Колл.

Лейбли торжествующе улыбнулся.

— А Пивиса ничто не связывает с мистером Коллом? Колл не является его агентом? — обратился он к судье.

— Это будет установлено в должном порядке, — заметил судья.

— Теперь, — продолжал Мейсон, — в тот вечер, когда был убит Линк, вы слышали какой-нибудь разговор между Линком и Коллом о сертификате?

— Вечером нет. Днем.

— Что говорил Линк?

— Линк сказал, что документ у него, что если Пивис хочет заполучить эту бумагу, он должен приехать к нему до полуночи с живой, хрустящей «капустой», — что Линку не нужны чеки. Он хотел получить наличные.

— Вы слышали этот разговор?

— Да, сэр.

— Где он происходил?

— В «Золотом роге».

— Это ночной клуб?

— Да, сэр.

— Где именно в «Золотом роге» происходил этот разговор?

— Наверху… ну, то есть в комнатах второго этажа..

— И после того как вы слышали их разговор, на вашу жизнь было совершено покушение, правильно?

— Я протестую! — крикнул Лейбли. — Это попытка настроить суд против истца. В вопросе содержится прямой намек на то, что мой клиент прибег к попытке убийства, чтобы иметь возможность приобрести несколько акций какой-то корпорации.

Судья Гросбек с холодной безучастностью посмотрел на Мейсона.

— Мистер Мейсон, — зловеще спросил он, — вы подтверждаете, что склонны усматривать связь между этими двумя событиями?

— Если суд позволит, — ответил Мейсон, — я полагаю, сначала стоит заслушать некоторые весьма ценные показания. Это всего лишь вопрос времени. Ваша честь слишком опытны, чтобы принимать во внимание намеки, не подкрепленные должным образом. Ведь дело рассматривается не судом присяжных.

Судья Гросбек кивнул.

— Продолжайте, — сказал он.

— Отвечайте на вопрос, — обратился Мейсон к Эстер Дилмейер.

Очень тихим голосом она произнесла:

— Да.

— Далее, ваша манера есть конфеты весьма необычна, не так ли? Вы едите их одну за одной, очень быстро?

— М-м, пожалуй, да.

— Когда у вас появилась эта привычка?

— Еще с девятнадцати лет, когда я работала на кондитерской фабрике, — ответила она с улыбкой.

— Вы приучились так есть конфеты, пока там работали?

— Да, — сказала она и тихонько хихикнула. — Девушкам не разрешалось есть конфеты, с которыми они работали, но… видите ли, хозяин мне не нравился, и мне казалось, что таким образом я свожу с ним счеты.

— Понятно, — улыбнулся Мейсон. — Теперь кто-то, должно быть, знал об этой вашей склонности потреблять конфеты сразу в больших количествах?

Она замолчала в некотором замешательстве, потом покачала головой.

— Говорите громче, — обратился к ней судья Гросбек, — так, чтобы секретарь мог занести ваши слова в протокол.

— Нет, — сказала она, — я не думаю, чтобы кто-нибудь… ну, разве что кто-то из близких друзей… Ирма Радин, например.

— А мистер Лоули является близким другом?

— Нет.

— Мистер Колл?

— Нет. — В ее голосе прозвучал вызов.

— Может быть, мистер Мейгард?

— Мистер Мейгард скорее наниматель, чем друг.

— Но он знает, как вы едите конфеты?

На ее лице опять отразилась нерешительность. Она явно не хотела давать утвердительный ответ, который содержал бы в себе прямой намек. Судья Гросбек теперь сидел, облокотившись на свой большой стол из красного дерева, и внимательно изучал ее лицо. Фрэнк Лейбли с озадаченным видом, болезненно осознавая, в каком опасном направлении развивается слушание дела, и явно опасаясь прерывать процедуру дальнейшими возражениями, сидел, сдвинувшись на кончик стула, и провожал вопросы и ответы поворотом головы от Мейсона к свидетельнице и обратно.

— Отвечайте на вопрос, — настаивал Мейсон.

— Мистер Мейгард знал, что я работала на кондитерской фабрике.

— Откуда ему это было известно?

— Он же нанимал меня.

— То есть вы работали на кондитерской фабрике, когда мистер Мейгард пригласил вас к себе в «Золотой рог»?

— Нет. Он просмотрел мои бумаги.

— И вы не считаете мистера Колла близким другом?

— Нет.

— Он ведь, кажется, был им одно время?

— Ну… ну, это зависит от того, что вы называете дружбой.

— А как насчет мистера Лоули? Он когда-нибудь являлся таковым?

— М-м, нет… Впрочем, может быть, и да.

— Мистер Пивис угощал вас конфетами?

— Да. Несколько, раз. Он очень славный.

— Он видел, как вы их ели?

— Да.

— Ваша честь, — обратился Мейсон к судье Гросбеку, — я хотел бы попросить суд перенести заседание на завтрашнее утро. Я, разумеется, понимаю, что суд будет решать этот вопрос на собственное усмотрение, и…

— С нашей стороны возражений нет, — торопливо заявил Лейбли…

— Очень хорошо, — объявил судья Гросбек. — В соответствии с договоренностью сторон дело откладывается слушанием до десяти часов утра завтрашнего дня.

Какой-то момент казалось, что судья Гросбек хочет задать вопрос Эстер Дилмейер, потом он, очевидно, передумал и решил остаться верным принятой им на себя роли беспристрастного распорядителя. Он поднялся из-за стола и вышел в отведенную для судьи комнату.

Мейгард решительно зашагал вперед по проходу со своего места, откуда с интересом наблюдал за развитием событий. Он направился прямо к Мейсону. Вид у него был свирепый.

— С какой стати, — загрохотал он, — вы пытаетесь впутать меня в эту историю с конфетами?

— Я не пытаюсь, — ответил Мейсон, стоя за своим столом и собирая бумаги в «дипломат». — Я просто задавал вопросы свидетельнице. Она отвечала ни них.

— Что ж, вы задавали их очень своеобразно.

— Такая уж у меня привычка, — улыбнулся Мейсон. — Особенно когда я имею дело с людьми, пытающимися диктовать мне условия.

Мейгард приблизился еще на шаг. Взгляд его глаз, устремленных на адвоката, был холодным и злым. С таким видом опытный палач обычно рассматривает приговоренного к казни, оценивая его сложение, вес, мышцы шеи.

— Итак? — спросил Мейсон.

— Мне это не нравится, — коротко сказал Мейгард, круто повернулся на каблуках и пошел к выходу.

К Мейсону подошла Милдред Фолкнер и взяла его за руку:

— Наверное, я не смогу оценить всех юридических тонкостей, но, кажется, вы здорово их озадачили.

— Похоже, я нащупал что-то интересное. Вы виделись с Карлоттой?

Оживление исчезло с ее лица. Она кивнула, в уголках глаз заблестели слезы.

— Как она?

— Очень неважно. После того как ее доставили в приемный покой, ее осмотрел врач. Он сказал, что ей нельзя никого видеть по крайней мере в течение двух суток. Он сделал исключение в моем случае потому, что она все время спрашивала обо мне, и врач полагал, что беседа со мной пойдет ей на пользу. Он только предупредил, чтобы я ни слова не говорила о деле.

— Ну и как, вы молчали?

— До конца не получилось. Она очень хотела мне кое-что рассказать. Поначалу я старалась отвлечь ее, но потом решила: пусть говорит, может быть, ей станет легче, если она выговорится. Она казалась такой взволнованной.

— Чем именно?

— Они заставили ее признаться, что она отдала вам сертификат. Они сказали ей, что вы умыли руки, передав его полиции. Мистер Мейсон, как полицейские могут быть настолько жестоки, настолько беспринципны?

— Они считают, что имеют дело с преступниками и цель оправдывает средства.

— Знаете, это не способ бороться с преступностью. Они лгут и прибегают к жестокости, даже зверству. Так они никогда не добьются уважения людей. Они являют собой почти такое же зло, как сами преступники.

— Вы так настроены, потому что дело касается близкого вам человека. Ведь, в конце концов, случай действительно неординарный.