В тусклом стекле - Джозеф Шеридан Ле Фаню

Впрочем, мой интерес подстегивало еще одно обстоятельство. Я считал, что весьма недурен собою. И был, вероятно, недалек от истины; во всяком случае, рост мой бесспорно составлял без малого шесть футов. Зачем, по-вашему, даме понадобилось самолично меня благодарить? Разве ее супруг – если то был супруг – недостаточно расшаркался за них обоих? Чутье подсказывало мне, что дама смотрит на меня благосклонно: даже через вуаль я ощущал притягательную силу ее взгляда.

Тем временем она уже удалялась, шлейф пыли от ее колес золотился на солнце, я же провожал ее пылким взором, вздыхая о растущем меж нами расстоянии.

Я велел форейторам ни в коем случае не обгонять, но и не терять из поля зрения карету и непременно остановиться там же, где она. Мы вскоре въехали в небольшой городок; преследуемый нами экипаж подкатил к слегка обветшалой, но уютной с виду гостинице под названием «Прекрасная звезда». Здесь седоки вышли и скрылись за дверью.

Вслед за ними не спеша подъехали и мы, и вскоре я уже всходил на гостиничное крыльцо походкой человека праздного и несколько рассеянного.

При всей моей дерзости я не хотел спрашивать, в какие номера направились знатные гости, а предпочел искать сам. Я заглянул сперва в комнаты справа, затем слева от входа; ни там ни там их не было.

Я поднялся по лестнице. Дверь одной из комнат наверху была отворена настежь, и я вошел в нее с самым невинным видом. Кроме меня, в просторной гостиной находилась одна-единственная фигурка, весьма женственная и изящная, – увенчанная той самой шляпкой, в которую я уже успел влюбиться. Женщина стояла ко мне спиной, и я не видел, поднята или опущена ненавистная вуаль. Владелица шляпки читала письмо.

Я замер, надеясь, что она вот-вот обернется и я смогу наконец-то лицезреть ее черты. Она не обернулась, но, в задумчивости шагнув вперед, остановилась перед столиком с гнутыми ножками, стоявшим у стены. Над столиком высилось зеркало в потускневшей раме.

Право, это зеркало можно было принять за картину – поясной портрет женщины неповторимой красоты.

Тонкие пальцы ее сжимали письмо, которым она была, очевидно, поглощена целиком.

Милое овальное лицо казалось грустным; однако же в чертах проглядывало и что-то неуловимо чувственное. Изящество линий и нежность кожи были изумительны. Цвета опущенных глаз я не видел – только длинные ресницы да изгиб бровей. Красавица продолжала читать. Письмо, по-видимому, очень занимало ее; никогда и ни в ком не встречал я прежде такой недвижности – предо мною стояла словно бы живая статуя.

Покуда длилось дарованное мне блаженство, я успел изучить каждую черточку прекрасного лица; я разглядел даже голубоватые венки, что просвечивали сквозь нежную белизну округлой, будто точеной шеи.

Мне следовало бы удалиться так же тихо, как я вошел, покуда присутствие мое не обнаружилось. Но я был слишком взволнован и промедлил долее, чем следовало. Она подняла голову.

Из глубины зеркала глядели на меня огромные грустные глаза того оттенка, какой нынешние поэты зовут «фиалковым». Она торопливо опустила черную вуаль и обернулась.

Догадалась ли она, что я уже давно наблюдаю за нею? Я следил за малейшим ее движением так неотрывно, словно от него зависела вся моя дальнейшая жизнь.

Глава II

Во дворе «Прекрасной звезды»

Смею вас уверить, в такие лица влюбляются с первого взгляда. Первоначальное любопытство сменилось чувствами, которые всегда охватывают молодых людей так внезапно. Дерзость моя была поколеблена, я начал ощущать, что мое присутствие в этой комнате, быть может, не вполне уместно. И она это тотчас подтвердила. Нежнейший голос, что говорил со мною недавно из окошка кареты, произнес на сей раз по-французски и весьма холодно:

– Вы ошиблись, месье, здесь не общая гостиная.

Я учтиво поклонился, пробормотал какие-то извинения и отступил к двери.

Искреннее и глубокое раскаяние и смущение отразились, вероятно, на моем лице, поскольку дама тут же добавила, словно желая смягчить невольную резкость:

– Однако я рада случаю еще раз поблагодарить вас, месье, за помощь, оказанную нам столь великодушно и своевременно.

Не слова, а скорее тон, каким они были произнесены, вселил в меня надежду. К тому же ей вовсе не обязательно было меня узнавать, а узнав, она могла и не благодарить снова.

Все это вместе невыразимо льстило моему самолюбию, и более всего – та поспешность, с какой она постаралась загладить легкий свой упрек.

На последних словах она понизила голос, точно прислушиваясь. Видимо, решил я, из-за второй, закрытой, двери должен сейчас появиться старик в черном парике, ревнивый супруг. И верно, почти в тот же миг послышался пронзительный и одновременно гнусавый голос, который не далее как час назад изливал на меня потоки благодарности из окна дорожной кареты. Голос выкрикивал какие-то распоряжения прислуге и явно приближался.

– Месье, прошу вас, – проговорила дама, как мне показалось, с мольбою; взмахом руки она указала на дверь, в которую я вошел. Еще раз низко поклонившись, я шагнул назад и притворил за собою дверь.

По лестнице я слетел как на крыльях и направился прямо к хозяину гостиницы.

Описав только что покинутую мною