Усто Мумин: превращения - Элеонора Федоровна Шафранская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2) НИКОЛАЕВ Александр Васильевич, рождения 1897 года, уроженец гор. Воронеж, русский, из дворян, быв. офицер царской армии, быв. член компартии, гр-н СССР, грамотный, до ареста работал в Москве по оформлению Павильона сельскохозяйственной выставки Узбекской ССР — в том, что являлся участником к-р <контрреволюционной> террористической организации, в которую был завербован КОНОБЕЕВЫМ в 1936 г. и принимал участие в подготовке террористических актов над руководителями ЦК ВКП(б) — т. е. в совершении пр. пр. ст. 13–64 и 67 УК УзССР.
3) ГУЛЯЕВ Вадим Николаевич, рождения 1890, уроженец г. Барнаула, сын чиновника, быв. колчаковец, беспартийный, гр-н СССР, грамотный, по профессии художник — в том, что являлся участником к-р <контрреволюционной> террористической организации в 1936 г. и принимал участие в подготовке террористических актов над руководителями ЦК ВКП(б) — т. е. в совершении пр. пр. ст. 13–64 и 67 УК УзССР.
Настоящее дело подлежит направлению на рассмотрение особого совещания при НКВД СССР.
Обвинительное заключение составлено «4» июля 1939 года.
г. Ташкент.
Следователь Следственной части НКВД Уз ЗАВЕРТКИН
Пом. Нач. Следственной части НКВД Уз Мл. Лейтенант Госбезопасности ГНИЛОЩЕКОВ
«СОГЛАСЕН»
Зам. Нач. Следствен. части НКВД Уз ОРЛОВ
Февраль 1940
Выписка из протокола № 10
Особого Совещания при Народном Комиссаре Внутренних Дел СССР от 9 февраля 1940 г.
СЛУШАЛИ:
№ 23 808 / НКВД Узб. ССР по обвинению НИКОЛАЕВА Александра Васильевича, 1897 г. р., ур. Воронежа, русский, гр-н
ПОСТАНОВИЛИ:
НИКОЛАЕВА Александра Васильевича за участие в антисоветской террористической организации заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на ТРИ года, считая срок с 9-го ноября 1938 г.
<Приписка рукой>:
Узбекск. ССР 22.02.40 г. № 9/13–17 517 Сиблаг
Нач. Секретариата Особого Совещания при Народном Комиссаре Внутренних Дел СССР ИВАНОВ
* * *
В наиболее полной из всех изданных в советский период биографии Усто Мумина (автор — Софья Круковская) есть прочерк: глава VI заканчивается упоминанием Всесоюзной сельскохозяйственной выставки 1937 года, куда Усто Мумин был приглашен для оформления Узбекского павильона, а следующая глава — VII начинается словами: «Вернувшись в начале Великой Отечественной войны в Ташкент, Николаев стал работать как театральный декоратор»[413]. Где был Усто Мумин, чем занимался, в книге не сказано, хотя времена (книга издана в 1973 году) были вполне «вегетарианские». Молва, в том числе и электронные ресурсы, намекают на арест.
По обращении в Центральный архив ФСБ РФ[414] удалось выяснить географию пребывания художника в эти выпавшие из его биографии годы — это Сиблаг (город Мариинск Кемеровской области).
Сегодня несложно представить, как по навету ли, по спущенной ли сверху директиве составлялись эти дела. В масштабах тогдашнего физического уничтожения миллионов Николаеву, можно сказать, повезло: он, отсидев срок, был выпущен на свободу.
Теперь вернемся к тексту обвинения Александра Николаева — к признанию им своей вины: как и почему, будучи невиновным, он сознался во вмененных ему преступлениях? Это вопрос риторический. Так была устроена карательная машина. Что пишут близкие тех, кого она перемолола? Вот фрагмент из документальной повести Лидии Чуковской, посвященной ее мужу Матвею Петровичу Бронштейну, безвинно казненному:
«Крутков признался на следствии, будто делал бомбы, хотя никогда и не помышлял о них. Его били до тех пор, пока он не признался. И Митю будут бить? Вот тот, с оструганным затылком, гнилозубый, поднимет на него руку? „Никогда не говори о том, чего не понимаешь, — вспоминались мне слова, сказанные Крутковым сестре. — Не смей говорить о том, чего не понимаешь!“ В ушах у меня стоял Митин крик: „А-а-а! Там бьют! Все гениальное — просто“»[415].
Посмотришь на кипу документов по делу Усто Мумина: а ведь все это не только печаталось на машинке, еще сколько людей работали, оказывая «моральное и физическое воздействие» на подследственных, а потом, уже в 1956–1957 годах, опять работали, отписываясь, что «отсутствует состав преступления». А люди-то были те же самые. И опять фрагмент из «Прочерка»: Чуковская не одну ночь провела у Большого дома, стоя в очередях, чтобы получить хоть какую-то весточку о муже (в то время, когда он уже был расстрелян), и встречала разных пострадавших.
«Вот мы их всё браним, — говорит моя спутница, кивая со вздохом налево (в сторону Большого дома. — Э. Ш.), а ведь и их пожалеть надо: работают всю ночь напролет.
Работают?
Кого они сейчас там истязают? Ее мужа? Моего?
Я не нахожу ни слов, ни дыхания. Ненависть перехватывает горло. Я сдираю с себя принесенный ею платок, два или три раза хлещу ее по плечам, по голове, швыряю платок наземь и пускаюсь бежать, оставив мою благодетельницу ошеломленной»[416].
«Теперь арестанты вернутся, и две России глянут друг другу в глаза: та, что сажала, и та, которую посадили»[417], — с верой в начало новой эпохи говорила Анна Ахматова. Но и Анна Андреевна, так мудро комментировавшая оттепельные процессы, не могла предчувствовать, насколько пророческим было ее видение. Почти через 30 лет после разоблачения культа личности Сталина в энциклопедии «Ташкент» (1984) о расстрелянных Файзулле Ходжаеве и Акмале Икрамове, которые фигурировали в деле Усто Мумина, уже есть информация (уже можно!), но как закончились их жизни, по чьей вине — ни слова. Новая ложь. Нет этой правды в открытом доступе и об Усто Мумине.
В 2001 году в журнале «Нева» публикуются записки о лагерной жизни «Воспоминания „придурка“». Их автор Нина Алексеевна Носкович{68} (Лекаренко) была арестована в 1937-м как член семьи изменника родины (ЧСИР). Будучи книжным графиком, Носкович работала в 1930-х годах в Ленинградском отделении Детиздата под руководством Лебедева, где могла познакомиться с Николаевым.
В лагерные дни отдыха, пишет Нина Носкович, вязали, вышивали, учили наизусть стихи, рисовали. Ее художнические способности были замечены начальством — так она стала «придурком» (особая прослойка заключенных, которые не ходят на общие работы, а выполняют поручения при лагере). Нину Носкович в 1941 году привезли на этап, поместив в Мариинский распределитель. Это был пункт Сиблага, откуда заключенные отправлялись в другие подразделения. Носкович оказалась в художественной мастерской[418]. По прошествии многих лет она вспоминает: «В мастерской работали хороший художник-профессионал Усто Мумин из Алма-Аты и восемнадцатилетний мальчишка, сидевший за подделку чеков в универмаге и билетов в кино»[419]. (Упомянутый город Алма-Ата — скорее всего, аберрация: человеку, не жившему в Средней Азии, такое простительно.) Это, пожалуй, единственное из найденных упоминание об Усто Мумине времен его заключения.
Страница из дела А. В. Николаева. Выписка из протокола о направлении в лагерь сроком на три года, начиная с 9 ноября 1938 г.
Архив СГБ Республики Узбекистан
