Князь Игорь. Витязи червлёных щитов - Владимир Малик

Владимир Ярославич обнял его, прижал к груди. И обратился к Игорю:

— Очень благодарен тебе, княже! Очень благодарен, брат! Ты сам не ведаешь, как осчастливил меня сейчас! Мы с княжичем всегда найдём общий язык. Вовек не забуду твоей доброты, Игорь!.. Каюсь, был о тебе другого мнения. Ведь всем известно, какие горячие, а порою и неистовые Ольговичи — твой дед Олег, бесстрашный воин, всю жизнь провёл в седле, неукротимо враждуя с Мономахом, твой отец Святослав был вспыльчив до самозабвения. Он готов был ни пить, ни есть, лишь бы ввязаться в котору, в битву. Таким же стал и ныне покойный твой старший брат Олег, что погромил кочевища хана Кзы и его родичей… И про тебя не раз слыхивал: Игорь вспыльчив, горд, во гневе невоздержан! Не скрою, что это и было причиной, почему я не приехал прямо к вам, в Новгород-Северский… Опасался немало… А оказалось — неверно думал… Ты вон какой добрый!..

Игорь мысленно улыбнулся этим словам. Добрый?! Действительно ли добрый? Разве доброе у меня сердце?

На эти вопросы он и сам не смог бы ответить, да и никогда не задумывался над тем, какой он есть. Сын своего неспокойного, жестокого времени, когда Русская земля — от Карпат до Волги и от Сулы до Волхова — бурлила в княжеских которах-распрях. Кем, как ни беспощадным воином он мог быть, когда черными смерчами вновь и вновь налетали с востока да юга хищные половецкие орды и рвали, раздирали живое тело отчизны? Он жил, как и все в то время жили — войной. С тех пор, как себя помнил, он никогда не разлучался ни с мечом, ни с конём.

Так могла ли остаться в его сердце доброта? А если осталась, то откуда взялась, где её корни?

Относился Игорь к той ветви русских князей, которую называли Ольговичами и которая на протяжении столетий владела Северской землёй. Родоначальником её был вспыльчивый, воинственный, неуёмней и неистовый князь Олег Святославич, внук Ярослава Мудрого, дед Игоря. К этой же ветви относились и потомки его брата Давида.

Всю жизнь Олег враждовал с двоюродным братом Владимиром Мономахом, тоже внуком Ярослава Мудрого. Эта вражда передалась их потомкам — Ольговичам и Мономаховичам. И кто знает, сколько ущерба принесла она Русской земле, — пожалуй, даже больше, чем нападения половцев! В этой межусобной борьбе за лучший город, за более богатое княжество, за больший лакомый кус земли Олег часто опирался на помощь половцев и даже, чтобы укрепить этот союз, женился на княжне-половчанке, положив этим начало многим русско-половецким бракам не только Ольговичей, но и Мономаховичей. У неё от князя было три сына — Всеволод, Игорь и Святослав.

Младший, Святослав, отец Игоря, дородный и неповоротливый, но до потери разума лютый и воинственный, тоже был женат на половецкой княжне, но от неё детей не имел. А когда она умерла, женился на дочке новгородского боярина, родившей ему троих сыновей — Олега, Игоря и Всеволода.

Родился Игорь 3 мая 1151 года в Новгороде-Северском. Накануне его рождения князь-отец, покинув жену-роженицу, помчался с войском на зов Юрия Долгорукого, своего тогдашнего союзника, под Киев, чтобы изгнать из стольного града великого князя Изяслава Мстиславича. Известие о рождении сына догнало Святослава Ольговича в дороге, недалеко от Новгорода-Северского. Летописец в тот день записал: «Святослав же, не дождавшись Великодня[66], выступил в понедельник страстной недели, а во вторник родился у него сын, и дал он ему имя — в святом крещении Георгий, а мирское — Игорь». Это имя новорождённый получил в честь своего дядьки, отцова брата Георгия-Игоря, убитого тому пять лет назад восставшими киевлянами.

Превыше всего на свете отец Игоря ставил войну. Поэтому и не подумал возвращаться домой, чтобы взглянуть на появившегося сына, повёл свою рать дальше. Целый месяц противники гонялись друг за другом, пока на речке Руте, возле Киева, не произошло кровавое побоище, в котором киевляне одержали победу, хотя и потеряли убитым великого князя Изяслава. Юрий Долгорукий и Святослав Ольгович едва спаслись, покинув поле боя. Они перебрались выше Заруба через Днепр и отступили до Десны.

Обо всем этом Игорь узнал, понятно, значительно позднее — из рассказов старших и из летописей. А себя помнил трёхлетним мальчиком, когда однажды весенним солнечным днём надели на него воинское снаряжение, специально изготовленное для этого случая, прицепили сбоку маленькие ножны с игрушечным мечом, а на голову надели золотой шлем. Затем отец поднял его и посадил в седло.

Так прошло торжественное посвящение малыша в воины.

В Новгороде-Северском, перед церковью, выстроилась тогда вся княжеская дружина. Развевались знамёна, сверкали шлемы. Княгиня, глядя на сына, вытирала слезы. Возле неё заходился от восторга старший брат Игоря — Олег. Князь тоже смахнул с глаз слезу, когда сын вдруг выхватил меч из ножен и поднял его вверх, а гридни, держа коня под уздцы, совершили с ним по площади почётный круг. И пока он ехал, гремели бубны, не умолкали гусли и домры, кричали дружинники…

Тридцать лет минуло, а те счастливые мгновения до сих пор стоят у него перед глазами.

Когда пошёл ему седьмой год, отец стал князем черниговским и перевёз туда семью. В это время родился третий сын — Всеволод.

Чернигов! Город детства! Древнейший и самый пышный после Киева город на Руси!

Разве можно забыть голубую Десну и живописные холмы по её правому берегу? И её противоположный берег — с протоками, озёрами, зарослями камыша, ивняка, ольхи, где так хорошо ловилась рыба и так весело щебетали птицы! А сколько радости доставляли поездки на курган княжны Чёрной, на Чёрную могилу, в Елецкий монастырь, на Болдинские горы, к Гульбищу и Троицкому монастырю и ещё дальше — к Святому Гаю, где, как рассказывают, стоял когда-то истукан — бог грома Перун…

Навсегда запечатлелись в памяти также могучие валы города и детинца, княжеские каменные покои, величественный Спасский собор, загородный княжеский двор на Любецкой дороге, богатые боярские хоромы и потемневшие хаты ремесленников, смердов, закупов… А ещё — пристань на Десне, где всегда было полным-полно челнов, снаряжающихся в дальние плаванья — в Киев, Константинополь, Новгород на Волхове, в Смоленск, Новгород-Северский, Трубчевск или Путивль.

Всё было новым и интересным, поэтому так ярко и отчётливо живёт в немеркнущих, до глубины души волнующих воспоминаниях.

Но сильнее всего запомнилось, глубоко вошло в сердце все, что связано с учителем и наставником — Славутой. Его выпросил к себе на службу отец у племянника — Святослава Всеволодовича, который в то время занял княжеский стол в Новгороде-Северском. Все, что в детстве Игоря было светлого, связано со Славутой.

Стрельба из лука, упражнения с мечом, копьём и арканом, езда на коне, пешие походы по лесам, лугам и полям, охота с соколами, постижение воинских знаний и хитростей, игры в жмурки, чехарду, челик[67], плаванье в водах Десны на челнах, первые нескладные закорючки, написанные на желтоватом пергаменте детской рукой: аз, буки, веди, глагол… А ещё песни! Славута знал их великое множество и немало сам складывал, наигрывая при этом на гуслях… Да разве можно это забыть? Разве может это уйти из сердца?

Но самое главное — Славута сам сразу полюбил тёмноглазого подвижного мальчика, которому, по правде говоря, в семье мало уделяли внимания. Отец из-за войн, походов, охот, княжеских снемов и других непрестанных забот, мать — потому, что был средним. А как известно, в семье, где трое детей, отцовская и даже материнская ласка делится между детьми не поровну: сначала всё внимание — первенцу, позднее — наименьшему, а средний всегда оказывается несколько обделённым. Поэтому, когда учитель обнял мальчонку, пригладил сильной мужской рукой вихрастый чуб и назвал не как все — княжичем, а Игорьком, детское сердечко сразу потянулось к новому, но доброму человеку, как тонкий зелёный росток к солнцу… Славута в течение нескольких лет заменял Игорю отца и мать: жил с ним в одной комнате, следил за его питанием, за здоровьем, а когда тот болел, натирал грудь салом, парил ноги в горячей воде с горчицей, сжигал рожистое воспаление, когда оно появлялось, перевязывал ссадины и ранки, заговаривал кровь и снимал испуг. Вечерами, особенно длинными зимой, когда за окнами завывал ветер и вьюга сыпала снегом в стекло, рассказывал интересные бывальщины про князей и дружинников-богатырей, про их битвы с хазарами, печенегами да половцами. А то, беседуя, уводил в такую даль веков, когда на Руси ни попов, ни церквей ещё не было, а люди поклонялись своим древним богам, как добрым, так и злым — Даждьбогу, Хоросу, Трояну, Велесу, Стрибогу, Перуну, Макоши, берегиням, лесовикам, домовым, русалкам, лешим… Когда обожествляли солнце, ветер, дождь, гром; одухотворяли деревья, реки, рощи, леса, горы, озера, зверей, птиц… Славута открывал мальчику совсем новый, неведомый, непривычный мир, который манил таинственностью, сказочностью, непостижимой необычностью и красотой. Против теперешних постных и мёртвых богов, которые глядели с икон холодными равнодушными глазами, прежние казались и разумными, и интересными, и живыми…