Бриллиант Кон-и-Гута - Эразм Батенин

— Каракурты! — заметил Мэк-Кормик, и выражение его лица стало еще мрачнее.

На двадцать восьмой день пути пали еще четыре верблюда.

Начальник экспедиции, сохраняя присущее ему хладнокровие, приказал всем спешиться. Оставшиеся шестнадцать верблюдов позволили сохранить весь груз. Однако тяжелые канаты, взятые в предвидении исследования пещеры, были выброшены.

Люди были целы, невредимы, свежи. Это было, в конце концов, самым главным, хотя для тех, кто двигается по пустыне, потеря каждого верблюда — потеря грозная, могущая оказаться роковой.

Два дня прошли благополучно. К вечеру тридцатого дня взорам путешественников внезапно открылось ровное плато, подымавшееся к югу и ровным гребнем своим закрывавшее горизонт. Местами песок, наигранный ветром, вздымал целые горы, обнажая рядом гладкий, скалистый грунт.

Ландшафт несколько изменился.

Фон Вегерт вытащил из сумки свой дневник и отметил барометрическую высоту места.

Голос Медведева, раздавшийся сзади, вывел его из задумчивости.

— Смотрите, песок стал розоватым!..

Действительно, по мере движения песок становился все более и более окрашенным, пока не приобрел оттенка крови. Вскоре цвет его сделался пурпуровым. Казалось, что под ногами лежат сгустки запекшейся крови.

Зрелище было мрачным и непонятным, впечатление от него усиливалось неожиданностью, с которой явилось оно глазам.

— Нам остается только увидеть алмазную гору, — воскликнул Гарриман, — тогда мы будем знать, что прошли полпути!

— Вы правы, Джонни! Пожалуй, то, что я записал со слов туземцев об этом пути, начинает сбываться!

— Я пожелал бы только всем нам, чтобы не сбылось пророчество насчет воды, — раздалось восклицание начальника экспедиции.

Каждый с тревогой посмотрел на вьюки.

Тем временем стали показываться по сторонам как бы отдельные потоки кроваво-красного цвета, словно выкрашенные кармином.

Путники остолбенели.

— Стой! — раздался окрик начальника экспедиции.

Маленький Боб ухватил в руку комок кровавой каши, с любопытством рассматривая невиданного цвета землю.

— Краска?

— Ярко-красная охра, — ответил флегматично Мэк-Кормик.

— Но что значат эти многочисленные сухие потоки ее, ответвляющиеся в стороны? Взгляните на гору: эти потоки прямо сбегают с нее? — вопросительно заметил Медведев.

— Это от дождя, — объяснил Мэк-Кормик, — в этих местах, по-видимому, он все-таки случается, хотя и чрезвычайно редко, несомненно. Но что это делает наш Голоо?

Негр тем временем, занятый все одной и той же мыслью, прилежно выбивал рукояткой охотничьего ножа на алом фасе горы две заветные буквы. Когда достаточно вырисовались их пламенеющие очертания, Мэк-Кормик, взяв под руку фон Вегерта, сказал:

— Вот простое сердце, которое может и умеет любить!

Боб возразил:

— Но Голоо испортил весь пейзаж: все перестало быть торжественным и стало смешным!

Привал был короток. Осмотрели вьюки и ноги верблюдов. По внешности все было благополучно. Но когда раскрыли один из мехов для раздачи воды, всех поразил гнилой тошнотворный запах: вода оказалась вконец испорченной. Охотники по собственному почину разбрелись в стороны искать влагу в глубоких извилистых расщелинах горы, но быстро вернулись после безуспешных поисков.

Приходилось немедленно выяснять положение с остальными мехами, — их оставалось пятнадцать. К великой общей радости, одиннадцать мехов оказались в порядке. Однако, порцию воды сократили: отныне каждый стал получать в сутки только треть литра.

— Профессор! Прочтите-ка мне это пророчество, которое вы записали!

Медведев вынул записную книжку. Пока он читал, все, обступив его, слушали с напряженным вниманием, стараясь вникнуть в сокровенный смысл слов.

— Значит, вода нам обещана после того, как мы ослепнем на один глаз… Так…

Мэк-Кормик с минуту находился в задумчивости, но вдруг поднял свое строгое печальное лицо и, оглядев тех, жизнью которых он распоряжался, сказал:

— Думаю, что мы можем двигаться вперед. Но если есть среди нас хотя кто-нибудь, кто считает это безрассудным, я поверну назад. Еще не поздно. Это последний переход, где я сочту такое решение возможным.

— Вперед! Идет вперед! — раздались многочисленные восклицания.

Боб, не ожидая команды, взгромоздился было на спину отдыхающему верблюду. Но верблюд не поднялся, как обыкновенно, с готовностью к движению. Весь белый, самый красивый из всего каравана, наиболее энергичный и, казалось, наиболее надежный по своим ногам — он водил блестящими черными глазами, и в них отражалась такая безысходная тоска, что Боб охватил голову животного своими руками и, прижавшись черным личиком своим к несуразному телу, стал шептать обещания про воду и отдых, которые он скоро получит.

Белый друг черного мальчика глядел на него добрыми, умными глазами своими, и как будто взгляд этот говорил:

— Воды? Да. В ней все дело. Дай мне ее, но сейчас и да столько, сколько ее нужно моему огромному телу. И еще дай мне корма. И я снова понесу тебя опять безропотно и бестрепетно по этой пустыне, где на солнце белеют кости моих сородичей… Отдыха я не прошу.

— Одного я не переношу — это взгляда умирающего верблюда, — сказал Мэк-Кормик. — Разгрузить его. Отдать ему весь запас испорченной воды. Может быть…

Боб со слезами на глазах со всех ног кинулся исполнять распоряжение.

Медлить было нечего, и экспедиция снова двинулась в путь. Восемнадцать человек и пятнадцать верблюдов должны были рассчитать свои силы и запасы не менее, как на двенадцать дней форсированного перехода.

То обстоятельство, что была встречена красная гора, давало некоторую уверенность в присутствии воды именно через двенадцать приблизительно дней, так как, согласно легенде, рассказанной туземцами, алмазная гора отстоит от кровавой на расстоянии семи дней и вскоре после нее, на второй половине пути, должна встретиться долина с драгоценными камнями — конец пути, где есть вода, но где почему-то таится и смерть…

Первые двое суток двигались без задержек. И люди и животные казались сравнительно бодрыми. На третий день пали сразу три верблюда.

Снова все меха были освидетельствованы, и снова пришлось вылить довольно большое количество совершенно испортившейся воды, явно негодной для питья.

— Несомненно, с нами поступили коварно, — тихо заметил Мэк-Кормик фон Вегерту и Медведеву, — меха были слишком плохо вычищены или не высушены. Пожалуй, через несколько дней у нас не будет воды совсем!

— Ее, в сущности, и сейчас уже нет, — сказал Медведев.