Бриллиант Кон-и-Гута - Эразм Батенин

Раздумывая об этом, Мэк-Кормик принял решение провести всю ночь у пещеры, набрать родниковой воды, которая все время восполнялась каким-то странным образом в выбоине, и только утром тронуться в дорогу.

Так и сделали.

Только что начало рассветать, как караван двинулся, освеженный водой и подкрепленный отдыхом. Последние остатки продовольствия были поровну разделены между всеми. Туземное пророчество несомненно оказывалось весьма близким к действительности. То обстоятельство, что оно сбывалось от этапа пути к этапу, вселяло уверенность в близком окончании его.

На этот раз надежде, по-видимому, суждено было сбыться, ибо не успела колонна пройти от скалы с змеиной пещерой, где срубленная пальма с могильным холмом у подножия оставила трогательно-грустный след экспедиции, несколько километров по все поднимавшейся возвышенности, как в розовых лучах утреннего солнца заблистали далекие снеговые вершины, окаймленные спереди сероватой грядой невысоких гор.

— Там должен лежать Кон-и-Гут! — воскликнул фон Вегерт.

Мэк-Кормик внимательно рассматривал местность в бинокль.

Вдруг в глазах его мелькнул огонек, и он поднятой рукой дал знак перемены направления.

Вскоре перед глазами показался крохотный оазис, закрытый дотоле неровностями песков. Словно вкрапленный в тяжелую золотую оправу изумруд, лежал он на пути, как благословение судьбы измученным путешественникам.

— Вода! Вода! — раздались крики.

Животные, казалось, поняли, что приблизился конец их страданиям! Ноги их стали ступать тверже и ровнее, они заметно заспешили к зелени, в которой, несомненно, находился водопой.

Несмотря на то, что острые порывы жажды были утолены в прошлый вечер, и люди и верблюды кинулись тем не менее со всех ног туда, где должен был быть или ключ, или колодец.

И, действительно, вскоре разыскали последний. Честь открытия его принадлежала Бобу.

Он явился запыхавшийся и торжествующий, с большим белым листом пергамента, который он протянул Мэк-Кормику со словами:

— Эта штука лежала в колодце. Тут что-то написано.

Пока Мэк-Кормик читал, в изумлении от непонятной находки, фарсидский текст, стали поить верблюдов, наполнять меха, уже достаточно прополосканные тряской во время движения, той водой, которую набрали в них в змеиной пещере.

Охотники, уже принявшие почти прежний бравый вид, с веселыми и довольными лицами наполняли свои желудки, не слушая профессора Медведева, который советовал пить с осторожностью, маленькими глотками, подавая сам этому пример.

Но вдруг он побледнел.

В тот же момент раздался крик:

— Стой! Ни с места! Вода отравлена.

И Мэк-Кормик прочел перевод того текста, который был ему адресован, но который он, к несчастью, слишком поздно разобрал.

В ужасе и смятении, бросив верблюдов и свои вещи, сложенные было у колодца, стеснились все около своего начальника, вокруг которого стояли фон Вегерт, Голоо, Гарриман и Боб, заинтересованные неожиданным посланием и еще не успевшие добраться до воды.

Вот что было написано на куске картона:

Мэк-Кормик! Да отвратит Аллах грозное несчастье, которое висит над твоей головой! Не пей воды из сары-язского колодца.

Профессор Медведев, сохранивший самообладание, поднял ко рту свою флягу и взял на язык несколько капель с целью распознать запах, который он почувствовал сразу, хотя и не обратил на него внимания.

— Вода имеет какой-то привкус, — сказал он.

Но не успел он закончить этой фразы, как жалобный крик верблюдов подтвердил худшие предположения.

Через два часа все было кончено.

В живых от кон-и-гутской экспедиции остались лишь ее начальник, фон Вегерт, Голоо, Гарриман и Боб. Профессор корчился в судорогах. Была некоторая надежда его спасти, и им занялся фон Вегерт.

Мэк-Кормик первый опомнился от этого ужаса.

Гутчисон говорил о Сары-Язе. Значит, Кон-и-Гут близко. Но главное сейчас не это.

Дело в том, что вся вода была вылита из мехов, и последние были вновь наполнены водой из отравленного колодца. Таким образом, оставшаяся в живых часть экспедиции лишилась последнего запаса. В ее распоряжении не было ни одного глотка.

Первый раз в жизни Мэк-Кормик растерялся.

Охватив голову обеими руками, он отошел от группы живых к мертвым. Взгляд его, выражавший ужас, скользнул по телам людей и животных, разбросанно лежавших в разных местах в конвульсиях, положениях, на момент остановился на Медведеве и снова упал на пергамент. И вдруг он уловил смысл последних слов, которых он сначала не понял. Эти последние слова были подписью.

Подпись гласила:

Мирза Низам — своему спасителю.

И сразу всплыло воспоминание…

— Так это тот рокандец, которому я когда-то помог под снегами в горах… — прошептали его губы, и его рука опустилась на пластинку черного нефрита.

— Нужно спасать живых!

Эта мысль вернула ему уверенность. Он выпрямился, и снова лицо его стало бесстрастным. Только складка на лбу изобличала усиленную работу мысли, да подергивание углов рта показывало, что под обманчивым покровом тишины растет буря.

Раздался его металлический голос. Серые глаза блеснули холодом.

— Голоо и фон Вегерт! Вы немедленно пойдете назад к змеиной пещере за водой. Наполните один мех и доставьте его сюда возможно скорее. Гарриман и Боб! Вы пойдете вперед с моим письмом к тому, кто написал мне это предупреждение, — он ткнул ногой в валявшийся около пергамент, — возвращайтесь обратно, без задержки, с ответом. Вот вам последняя банка консервов, которую я сохранил на крайний случай, ножи и огниво. Винтовки излишни. Я останусь здесь с профессором Медведевым, и как только будет доставлена вода, двинусь по вашим следам. Я попробую всех вас спасти, но если придется умирать, то я обещаю вам, что умирать мы будем вместе. Ступайте!

Так Мэк-Кормик еще никогда не говорил.

Тон его короткой речи не допускал ни вопросов, ни возражений. Все поняли, что начальник экспедиции требовал безоговорочного и беспрекословного повиновения.

С тяжелым сердцем Голоо взвалил на плечи мех и взял под руку старика-ученого, взглядом прощавшегося с Гарриманом и Бобом.

— Пойдемте, господин профессор, — просто сказал он, в то время его черные глаза, устремленные вдаль, прощались с обликом далекой белокурой красавицы.

Гарриман и Боб продолжали стоять около Мэк-Корми-ка в ожидании его письма.

Тот быстро его набросал на оборотной стороне пергамента.

— Никак не дольше двух дней пути, по моим расчетам, идя все прямо, по солнцу, вы натолкнетесь на людей. Безбоязненно подходите к ним, Джонни, и вы, Боб, вручите это письмо и этот черный камень человеку, которого зовут мирзой Низамом.