Принц приливов - Пэт Конрой

— Они уже много лет не вместе. Потом вы все поймете. Довольно вопросов. Никого из вас это не касается. Папа Джон любит вас как своих внуков. С этим вы согласны?

— Да, мама, — ответил за всех Люк. — Но почему ты называешь его папой? Он что, твой отец?

— Нет, конечно.

— А где твои родители?

— Умерли задолго до того, как вы родились.

— Как их звали? — уточнил я.

— Томас и Хелен Трент.

— Как они выглядели? — осведомилась Саванна.

— Они были очень обаятельными людьми. Как принц и принцесса. Так все говорили.

— Они были богатыми?

— До Великой депрессии — очень. Но потом лишились всех своих богатств.

— У тебя есть их фотографии?

— Нет. В доме вспыхнул пожар, и все сгорело.

— И твои родители сгорели?

— Да. Это был ужасный пожар, — бесстрастным голосом отозвалась мать.

У нее было напряженное и настороженное лицо… Моя красавица мать. Мать-лгунья.

В доме Толиты у нас была всего одна обязанность. На чердаке стояли ряды пыльных стеклянных банок с завинчивающимися крышками, в которых Папа Джон хранил свою живую коллекцию пауков «черная вдова». Это было его хобби. Пауков он продавал учителям биологии, энтомологам, зоопаркам и частным коллекционерам. На нас было возложено задание присматривать за этими маленькими злобными созданиями, напоминающими ожерелья из черных бусинок. Дважды в неделю Люк, Саванна и я спускались во мрак подземелья, включали единственную лампочку без абажура, свисавшую на проводе, и кормили безмолвных существ, каждое из которых, если верить словоохотливому Папе Джону, могло «убить наповал». Кур и индюшек мы кормили, едва научившись ходить, но взаимодействие с пауками требовало смелости; мы возбуждались от сознания причастности к важному делу. Где уж курам тягаться с пауками! В нужный час мы приходили в комнату Папы Джона, слушали его подробные наставления, а затем по деревянной лестнице спускались в подвал, чтобы вновь увидеть крошечных пауков, застывших в неподвижности и ожидавших нас так, словно мы являли собой рой мух.

По субботам мы приносили банки Папе Джону на проверку. Он тряпкой стирал с них пыль и тщательно разглядывал содержимое. Нас он подробно расспрашивал о паучьих аппетитах. После этого Папа Джон подсчитывал количество грушевидных мешочков с яйцами. Появление каждого нового поколения «черных вдов» он отмечал в записной книжечке. Бывало, он осторожно извлекал из банки паучиху и давал ей погулять по тарелке. Поползновения перебраться через край решительно пресекались пинцетом. Старый грек не раз указывал нам на красные песочные часики, словно вытатуированные на брюшке паучихи.

— Вот оно, предостережение, — говорил Папа Джон. — Эти песочные часики означают: «Я убиваю».

— Папа Джон, почему вы разводите «черных вдов»? — однажды спросила Саванна. — Ведь можно заниматься золотыми рыбками. Они приятнее. Или вообще марки собирать.

— Развожу я их, дорогая моя, потому что был предпринимателем, — ответил Папа Джон. — Весьма удачливым торговцем обувью, черт меня подери. Но продавать обувь — занятие весьма заурядное. И мне захотелось сделать что-то такое, чего не делал никто. Что-то особенное. Вот я и стал торговцем обувью, который у себя в подвале разводит пауков. «Черные вдовы» привлекли ко мне внимание множества людей.

— Их самки действительно съедают своих мужей? — поинтересовался Люк.

— Да, они очень жестокие дамы, — усмехнулся Папа Джон. — Расправляются со своими кавалерами сразу после брачной ночи.

— Они могут закусать до смерти? — осведомился я.

— Насколько знаю, для детей их укус смертелен. Но сомневаюсь, что «черные вдовы» способны убить взрослого. Человека, который приохотил меня к этому делу, они кусали дважды. Он сильно болел и даже думал, что отдаст богу душу. Однако до сих пор жив.

— Он что, был недостаточно внимателен? — задал я новый вопрос.

— «Черные вдовы» довольно смирные до тех пор, пока им не приходится защищать свои яйца. Тогда они становятся агрессивными. А тому человеку нравилось, когда паучихи разгуливали у него по руке.

— Меня от одной мысли дрожь пробирает, — призналась Саванна.

— И тем не менее он разводил изумительных пауков, — добавил Папа Джон, разглядывая своих питомцев.

Забота о «черных вдовах» требовала терпения и сосредоточенности, редко встречающихся у детей нашего возраста. Мы серьезно относились к своей обязанности и с невероятным фанатизмом изучали жизненные циклы пауков. Еще бы, ведь мы присматривали за тварями, способными нас убить. С того времени, когда я прижимался носом к стеклянным банкам и наблюдал за монотонным и одновременно пугающим существованием «черных вдов», началась моя любовь к паукам и другим насекомым. Я смотрел на черные бусинки, застывшие среди почти невидимой паутины, сотканной из слюны этих насекомых. Пауки затягивали пространство банки слоями тончайших нитей, в которых висели дни напролет. Их проворство всегда имело одну цель — убийство. Мы месяцами наблюдали, как самки уничтожают и пожирают самцов. Мы привыкли к круговороту их жизни, к их времени, что исходило из маленьких красных песочных часов и рассыпалось по сверкающим асимметричным нитям паутины. На наших глазах созревшие яйца трескались и по банке коричневыми и оранжевыми зернышками разлетались новорожденные паучата. Постепенно мы перестали бояться «черных вдов»; наоборот, мы восторгались ими и были готовы защищать. В простом строении их тел было столько красоты; они скользили по паутине, неся в своих чреслах тайну плетения шелковистых кружев, и создавали целый мир в банке, заполненной воздухом Джорджии. Пауки мастерски делали то, ради чего появлялись на свет.

За домом Толиты начинался большой лиственный лес. Он был окаймлен невысокой каменной оградой, которая тянулась вдоль Брайарклифф-роуд; через каждую тысячу футов на ней имелись таблички с надписью: «Посторонним вход воспрещен». Бабушка, заговорщическим шепотом поведав нам, что там живут «невероятно богатые люди», предупредила: никогда, ни при каких обстоятельствах не перелезать через ограду и не играть в запретном лесу. Это были владения семьи Кэндлеров — наследников фабриканта, начавшего выпускать кока-колу[54]. Бабушка всякий раз говорила о них как о сословии пэров. По ее словам выходило, что Кэндлеры занимают в Атланте положение, почти равное положению королевской семьи.

Однако каждый день после школы мы подходили к ограде, смотрели на сочную зелень и вдыхали аромат леса. Нам казалось, что даже деревья в нем пахнут деньгами. Нам не терпелось хотя бы мельком увидеть кого-нибудь из этого аристократического и загадочного рода. Запреты запретами, но мы были детьми и в итоге перелезли через ограду, собираясь сделать несколько робких шагов и тут же убежать назад. В следующий раз прогулка по чужому лесу была длиннее, однако смелость вскоре иссякла, и мы вернулись к себе во двор. Вот так, постепенно, мы начали развеивать миф о запретном лесе. Вскоре мы лучше самих Кэндлеров знали каждый уголок этого рая. Мы изучили его секреты и границы, мы прятались в рощицах, влезали на деревья и ощущали шальное чувство неповиновения, бурлящее в юных сердцах, у которых хватает отваги игнорировать странные законы взрослых. Мы забирались в чащу и с рогатками охотились на белок. Мы затаивались на верхних ветвях и оттуда следили за счастливыми детьми семейства Кэндлеров, когда те с серьезным скучающим видом катались по дорожкам на чистопородных лошадях. Мы шпионили за садовником, удобряющим кусты азалий.