Иван-Дурак - Ольга Матвеева

Всем этим размышлениям Иван предавался, лежа в кровати, с закрытыми глазами — вроде бы пытался заснуть. Когда он открыл глаза, его взгляд уперся в картину, висевшую над кроватью. Это был какой-то хаотичный, яркий калейдоскоп, составленный из домиков, цветов, кошек, собак, людей, колодцев, писанных в примитивистской, лубочной манере. Полотно, скорее всего, принадлежало кисти матери, и оно было безумно талантливым. На нем был изображен его родной городок — пестрый, незатейливый, с его простыми радостями, с его чуть наивной провинциальной жизнью. Иван даже подумал, что надо бы выпросить эту картину у матери в подарок, уж очень она хороша. Глядя на нее, он и думать забыл о Петре Вениаминовиче и своей тоске по прошлому понятному миру, как вдруг увидел на полотне надпись, вьющуюся среди домишек: «Разуйте глаза: мир интереснее, чем кажется! Намного интереснее!».

«Одно из двух, — подумал Иван, — либо досточтимый Петр Вениаминович никакой не Морфей, а истинный дьявол, либо у меня паранойя. И второй вариант кажется мне более привлекательным. Чертовщина, чертовщина! Но не могу не согласиться — мир интереснее, чем кажется».

Иван никогда не видел мать такой элегантной. Он отметил, что, несмотря на возраст, она сохранила достаточно стройную фигуру. Мать надела очень простое и очень дорогое темно-синее платье с белой каймой и белыми пуговицами, которое подарила ей Иванова жена. На шее — жемчужное ожерелье, которое подарил ей сын в один из приездов. А на ногах — старые белые туфли, которые мать надевала еще в молодости в особо торжественных случаях. Иван поморщился, глядя на эти туфли — они идеально подходили к ее наряду, который весьма изысканно намекал на моду шестидесятых, но они были старые. Старые! На Ивана навалилось чувство вины. Его мать красивая женщина, она и теперь еще красива, а уж в молодости была… Впрочем, Иван в детстве не замечал красоты матери — у нее всегда был усталый вид, на ней был замызганный халат или какие-то унылые, отвратительные платья и юбки. Государство очень успешно крало у женщин их красоту и индивидуальность, наряжая своих гражданок в однообразный, бездарный ширпотреб. Сейчас Иван периодически покупал для матери наряды, но вот как покупать ей хорошую обувь? В Москве не купишь без примерки, а здесь приличной не найдешь. Надо бы чаще выманивать ее в гости.

— О! Какая прелесть! — вдруг восхитилась жена, — винтажные туфли! Я давно о таких мечтаю, да все не могу найти. Вам повезло, что они у вас есть. Это тренд сезона.

Иван посмотрел на нее с благодарностью.

Александр Васильевич был зван к десяти часам вечера, ровно в десять он и явился, несколько смущенный, при себе имел два больших целлофановых мешка подарков. В одном было две бутылки советского шампанского, еще бутылочка самодельного винца из черноплодной рябины, баночка маринованных опят и конфеты. Этот пакет он церемонно передал Ивану, со словами, что бесконечно рад снова встретить своего лучшего ученика, а так же его очаровательную супругу, а это его скромный вклад в новогоднее застолье. А вот другой пакет, где, судя по очертаниям, была какая-то большая папка, он суетливо задвинул в угол.

Александр Васильевич постарел, будто стал ниже ростом, Иван, возможно, и не узнал бы его, если бы просто встретил на улице, но был он бодр, опрятен, и костюм на нем был не совсем старый, а галстук, так тот вообще новый, хоть и дешевый. Александр Васильевич всегда был щеголем, насколько это было возможно в те времена да при его зарплате.

Расселись за столом. Две пары: пожилая и молодая. Впрочем, Иван был уже не так уж и молод, и, глядя на своего учителя живописи, он как-то особенно сильно это ощущал. А тут еще и очередной год жизни должен был вот-вот закончиться и начаться новый. Как водится, выпили за старый год. Поговорили о жизни в столице, о житье-бытье в провинции. О ценах, которые постоянно растут и никак за ними не угнаться, и никакие повышения пенсии не спасают. О погоде, о том, что зимы нынче не те, настоящие морозы случаются редко, а так все слякоть, странно, что этой зимой как-то подозрительно холодно, прямо как в старые добрые времена, о которых молоденькая Иванова жена, наверное, и знать не знает. Незаметно за разговорами стрелки часов подползли к двенадцати. По телевизору начал президент выступать, а Иван торопливо открывать очередную бутылку шампанского, на сей раз ту, что привез с собой, настоящего, французского. Разлил по бокалам. Куранты начали бить полночь, все чокнулись, стали торопливо пить шампанское и загадывать желания. Иван загадал спасти, в конце концов, эту женщину и снова зажить спокойно, а еще купить-таки домик на Лазурном берегу. Его жена загадала, чтобы в этом году у них с мужем родился ребенок. Его мать загадала, чтобы все близкие были живы и здоровы. Его учитель загадал, чтобы этот год не стал последним в его жизни, а еще, чтобы эта чудесная женщина в темно-синем платье, стоящая рядом, согласилась бы жить с ним постоянно, потому что стар он уже по свиданиям-то бегать. А потом Иван с женой метнулись к своим чемоданам, мать — в спальню, а Александр Васильевич — в угол, за пакетом. Начался обмен подарками. Жена Ивана получила от него очередные серьги с бриллиантами, он сам от нее — запонки и галстук. Матери Иван с женой надарили ворох одежды и искренне радовались ее молодому блеску в глазах, восторгу и веселому смеху. Александру Васильевичу вручили бутылку дорогого коньяка, поскольку заранее подарок ему не приготовили, ибо они и не подозревали, что этот человек снова войдет в их жизнь. Мать вынесла большое полотно, похожее на то, что висело в спальне: те же нарядные домики, цветы, кошки… Иван тут же кинулся искать надписи — может, и в этой картине присутствует какое-то послание от Петра Вениаминовича, и ведь нашел: «Кто ищет, тот всегда найдет», — гласила надпись. «Как-то не слишком затейливо», — разочарованно подумал Иван. Жена тут же восторженно объявила, что эта картина будет просто чудесно смотреться над столом на кухне. Мать, смущаясь, передала Александру Васильевичу красиво упакованную коробку. Учитель рисования тут же ее развернул и обнаружил в ней парфюм, галстук и еще кисти. Радостно улыбнулся, потянулся губами к щеке матери, на полпути осекся, покраснел и сдержанно произнес: «Спасибо, Наденька, мне уже сто лет не делали таких замечательных подарков». Все с любопытством ждали, что же принес он, что в этой таинственной папке? А он с хитрой улыбкой выложил пакет на стол, предварительно расчистив пространство от бокалов и тарелок, не спеша достал папку.

— Вы знаете, что это? — спросил он значительно. Все отрицательно покачали головой. — А это работы моего лучшего ученика. Он был самым талантливым из учеников за все время моего преподавания в художественной школе нашего города. Это был мальчик, которому я иногда завидовал, потому что я сам не обладал и одной десятой того дара, который был дан ему. Вы знаете, как зовут этого ученика? — все опять отрицательно замотали головами, хотя Иван-то уже начал догадываться. — А я уверен, что знаете, поскольку он сейчас сидит среди нас. — Долгая пауза. — Это Иван Лёвочкин. — Александр Васильевич раскрыл папку. — Все твои рисунки, Ваня, я хранил. Вот они. Теперь эти детские сокровища снова твои.