Буржуа - Вернер Зомбарт

Если мы будем рассматривать деятельность какого-нибудь Сесиля Род-са, то разве не вспоминаются нам невольно генуэзские купцы в своих башнях, или, быть может, еще более — сэр Уольтер Рэли, Фрэнсис Дрейк? Сесиль Роде — это ярко выраженная разбойничья натура: открыватель, покоритель весьма крупного размаха, который, правда, наряду с саблей, которая рубит, и с ружьем, которое стреляет, пускает в бой за свои предприятия еще и оружие современной биржевой спекуляции, — полуполитик, полукапиталистический предприниматель, больше ведущий переговоры дипломат, чем торговец, не признающий никакого другого могущества, кроме грубой силы. Странно видеть в нем воплощение какого-либо пуританского духа. Если уж стремиться сравнивать его с прежними поколениями, то мы должны причислить его к людям Ренессанса.

Как непохож на мир Сесиля Родса тот мир, в котором живет такой человек, как хотя бы барон фон Штумм или какой-нибудь силезский горный магнат. Тут мы еще дышим воздухом старого землевладения. Отношения зависимости, иерархическое строение персонала, несколько тяжеловесное деловое поведение — вот некоторые из черт в картине таких предприятий, руководители которых напоминают нам старых землевладельчески- капиталистических предпринимателей.

А разве не встречаем мы многочисленных предпринимателей, которые кажутся нам скорее бюрократами, чем купцами или торговцами? Корректные в своей деятельности, педантичные в распорядке их работы, точно размеренные в своих решениях, с большими способностями к организации, без сильной склонности лезть напролом, превосходные чиновники для управления, которые сегодня являются бургомистрами огромного города, а завтра стоят во главе крупного банка, сегодня еще управляют отдельным ведомством в министерстве, а завтра берут на себя руководство синдикатом. Мы не говорим уже о директорах государственных и городских заводов и полуобщественных предприятий, которые в наше время приобретают ведь все большее значение.

И как опять-таки в основе отличен от всех названных типов спекулянт наших дней, который едва ли в одном существенном пункте отличается от прожектера XVIII столетия. Так, недавно об одном французском спекулянте газеты облетело следующее сообщение: «Миллионеру-мошеннику Рошетту едва тридцать лет от роду. Он был вначале мальчиком в одном вокзальном ресторане, потом официантом в одной кофейне в Мелёне. Он попал затем в Париж, научился бухгалтерии и поступил к финансовому мошеннику Берже. Когда Берже обанкротился, Рошетт принял на себя его дела с 5 000 франков — приданым машинистки, на которой он женился. Затем он занялся учредительством и учредил менее чем в четыре года тридцать акционерных обществ. Сначала „Le Credit Minier“ с 500 000 франков, затем угольные копи Laviana с 2 млн, угольные копи Liat с таким же капиталом, La Banque Franco-Espagnole с 20 млн, Le Syndicat Minier с 10 млн, L'Union Franco-Beige с 2,5 млн, финансовую ежедневную газету Le Financier с 2 млн, ряд обществ медных и цинковых рудников, исландские и марокканские рыболовные общества и общество газовых горелок накаливания с 4,5 и Hella — Огненные Кусты с 15 млн франков. В общем он выступил круглым счетом на 60 млн акций, которые он, в конце концов, нагнал на 200 млн по курсовой цене и которые теперь, пожалуй, стоят 20 млн. У него было 57 отделений во французской провинции. В различных банках и учреждениях Рошетта работает не менее 40 000 лиц, и почти так же велико и число жертв, потери которых в общем, вероятно, превышают 150 млн. То, что Рошетт мог так долго и так интенсивно заниматься своим бесчестным ремеслом, объясняют его уменьем окружать себя почтенными личностями. Об умении Рошетта пускать своим жертвам пыль в глаза говорит основание большой фабрики для эксплуатации патента на новое освещение путем накаливания. Акции этого самого предприятия буквально рвали из рук в Париже, и все восхищались большой фабрикой, которая должна была давать хлеб нескольким тысячам рабочих и труба которой днем и ночью беспрерывно выпускала густые облака дыма, — к величайшему удовлетворению акционеров. В действительности же в фабрике не двигалась ни одна рука, за исключением кочегаров, которые разводили пар!»

Не сдается ли нам прямо, как будто мы читаем сообщение об Англии 20-х годов XVIII столетия? А рядом действует дельный купец, который кует свое счастье путем верного взгляда на конъюнктуру или даже только путем хорошего учета и умелых договоров со своими поставщиками, своими клиентами и своими рабочими. Что общего у берлинского торговца платьем с Сесилем Родсом? Что общего у руководителя крупного торгового дома со спекулянтами на золотых рудниках? А что общего у всех них с мануфактуристом, который еще и ныне, как и 100 или 200 лет назад, ведет свою маленькую фабрику в Брадфорде или Седане, в Форсте или Шпремберге?

Все они, старые друзья, еще здесь и как будто в неизменившемся виде. И для того чтобы картина, представляемая современным предпринимательством, выглядела попестрее, к ним в наше время присоединились еще некоторые новые типы. Я даже не имею при этом в виду на первом плане Мак-Аллана, героя келпермамвского романа «Туннель». Хотя мы здесь в действительности видим перед собой совершенно новый тип предпринимателя: скрещение спекулянта и техника. Странное смешение завоевателя и мечтателя; человека, который ничего не понимает в денежных делах, который заполнен только навязчивой технической идеей, но все же руководит гигантским предприятием и командует миллиардами Америки и Европы. Я говорю, я даже не имею в виду этот предпринимательский тип, потому что я, сознаюсь откровенно, не знаю, существует ли он, возможно, что он и есть на самом деле. Образ этого Мак-Аллана, как его набрасывает Келлерман, такой живой, что, кажется, видишь его перед собой. Я лично не знаю ни одного предпринимателя такого типа. Но я охотно верю, что это объясняется только моим. недостаточным опытом, и посему мы можем вывести тип Мак-Аллана как новый (седьмой) тип современного предпринимателя.

Есть, однако, одно явление, которое становится тем более частым, чем более распространяются наши предприятия, которое чаще всего наблюдается в Соединенных Штатах, — это то, что можно было бы назвать великим предпринимателем, так как сверхпредприниматель звучит все-таки слишком гадко. Великие предприниматели — это люди, соединяющие в себе различные, обычно раздельные предпринимательские типы, которые одновременно являются разбойниками и ловкими калькуляторами, феодалами и спекулянтами, как мы это можем заметить у магнатов американских трестов крупного масштаба.

То же явление нашего времени представляет собою коллективный предприниматель: это коллегия капиталистических предпринимателей, которые в звании генеральных директоров стоят во главе гигантских предприятий, из которых каждый в отдельности выполняет особые функции и которые только в совокупности составляют целого или великого предпринимателя. Вспомните организации, владеющие нашими крупными электрическими предприятиями, нашими рудниками, нашими пушечными заводами.

Итак, достаточно пестра картина, являемая современным предпринимательством в его различных типах. И все же и для нашего времени, так же как и для доброго старого времени, можно будет найти во всех этих различных представителях современного экономического человека общие черты и иметь право говорить об однородном духе, господствующем над всеми ими. Конечно, в весьма различной степени, с совершенно разными оттенками, но этот дух в такой же мере будет иметь значение высококапиталистического, как мы в наших прежних наблюдениях нашли особый дух раннекапиталистической эпохи. Как же выглядит этот высококапиталистический дух? Какие общие черты наблюдаем мы в духовном строении современного экономического человека? Я думаю прежде всего мы должны посмотреть: 1. Каков идеал, каковы центральные жизненные ценности, на которые современный экономический человек ориентируется. И тут мы немедленно же натыкаемся на странный сдвиг в отношении человека к личным ценностям в более узком смысле, сдвиг, который, представляется мне, приобрел решающее значение для всего остального строения жизни. Я разумею тот факт, что живой человек с его счастьем и горем, с его потребностями и требованиями вытеснен из центра круга интересов и место его заняли две абстракции: нажива и дело. Человек, следовательно, перестал быть тем, чем он оставался до конца раннекапиталистической эпохи, — мерой всех вещей. Стремление хозяйствующих субъектов, напротив, направлено на возможно более высокую наживу и возможно большее процветание дела: две вещи, которые, как мы сейчас увидим, стоят в теснейшей неразрывной связи между собой. И отношение их друг к другу заключается в том, что предприниматели хотят стремиться к процветанию дела и должны осуществлять наживу (даже если они и не поставили ее сознательно своей целью).