Буржуа - Вернер Зомбарт

То, что везде проявляется как живой интерес предпринимателя, далеко не всегда — и, несомненно, не у руководящих личностей, которые определяют собой тип, — есть стремление к прибыли. Я полагаю, что Вальтер Ратенау, безусловно, прав, когда однажды сказал: «Я никогда еще не знал делового человека, для которого заработать было главным в его профессии, и я хотел бы утверждать, что тот, кто привязан к личной денежной наживе, вообще не может стать крупным деловым человеком» (229). То, к чему, напротив, всегда ближе всего лежит сердце предпринимателя, есть нечто совсем другое, то, что целиком его наполняет, есть интерес к своему делу. Это выразил опять-таки Вальтер Ратенау в классической форме следующими словами:

«Предмет, на который деловой человек обращает свой труд и свои заботы, свою гордость и свои желания, — это его предприятие, как бы оно ни называлось: торговым делом, фабрикой, банком, судоходством, театром, железной дорогой. Это предприятие стоит перед ним как живое, обладающее телом существо, которое в своей бухгалтерии, организации и фирме имеет независимое хозяйственное существование. У делового человека нет другого стремления, как только к тому, чтобы его дело выросло в цветущий, мощный и обладающий богатыми возможностями в будущем организм…» (230).

То же самое говорят почти в тех же словах все предприниматели наших дней там, где они высказывались о «смысле» своей деятельности.

Но мы должны отдать себе ясный отчет в том, что процветание «дела» т. е. капиталистического предприятия, всегда начинающегося с денежной суммы и всегда ею кончающегося, связано с приобретением чистого излишка. Успех дела может, очевидно, означать только хозяйство с излишком. Без прибыли нет процветания дела. Фабрика может изготовлять самые дорогие или самые дешевые продукты, качество ее продуктов могло доставить ей мировую славу, но если она длительно работает с неблагоприятным балансом, она в капиталистическом смысле — неудавшееся предприятие. Если это создание, на процветание которого направлены все мысли и стремления, если капиталистическое предприятие должно расти и цвести, оно должно давать прибыль: процветать — значит приносить доход (231).

Вот что я имел в виду, когда я только что сказал, что предприниматель хочет процветания своего дела и должен хотеть наживы.

Постановкой такой цели — и в этом вся штука — конечная точка стремлений предпринимателя отодвигается в бесконечность. Для наживы точно так же, как и для процветания какого-нибудь дела, нет никаких естественных границ, как их, например, ставило всякому хозяйству прежде «соответствующее положению в обществе содержание» лица. Ни в каком, хотя бы самом дальнем, пункте общий доход не может возрасти так высоко, чтобы можно было сказать: довольно. И если в каком-нибудь пункте развития расширение дела не способствовало бы более усилению его процветания, то всесторонность современного предпринимательства позаботится о том, чтобы к одному делу присоединилось другое и третье. Вследствие этого мы можем в наше время наблюдать как тенденцию, присущую стоящему на вершине успеха предпринимателю, не только стремление к экспансии одного дела, но столь же сильное стремление к основанию вновь других дел.

Анализируя стремление современного предпринимателя, мы всегда натыкаемся на род технического принуждения. Часто он не хочет идти дальше по пути, но он должен хотеть. Об этом свидетельствуют многочисленные заявления значительных личностей.

«Всегда мы надеемся, — говорил однажды Карнеджи, — что нам не нужно будет далее расширяться, но постоянно мы вновь находим, что откладывание дальнейшего расширения означало бы шаг назад» (232).

Когда Рокфеллера спросили, что побудило его к созданию трестовых предприятий, он ответил: «Первым основанием к их учреждению было желание соединить наш капитал и наши возможности, чтобы на место многих мелких дел поставить одно дело некоторой величины и значения (to carry on a business of some magnitude and importance in place of the small business that each separately had therefore carried on). Когда прошло некоторое время, — продолжает он, — и выяснились возможности дела, мы нашли, что нужно больше капитала, нашли и нужных людей, и необходимые суммы капитала и учредили „Standard Oil С°“ с капиталом в 1 000 000 ф. стерл. Позднее мы выяснили, что еще больше капитала может быть прибыльно вложено… и увеличили наш капитал до з 500 000 ф. стерл. Когда дело расширилось… в него было вложено еще больше капитала: цель оставалась все та же: расширять наше дело, поставляя самые лучшие и самые дешевые продукты (the object being always the same: to extend our business by furnishing the best and cheapest products» (233). Характер мономании проявляется в этом ответе Рокфеллера с великолепной ясностью: капитал нагромождается на капитал, потому что (!) дело растет. «Расширение дела» — вот руководящая точка зрения. Дешевизна и доброкачественность производства — средства к этой цели.

И еще заявление немца (д-ра Штроусберга): «По общему правилу, однако, клин клином вышибают, и, таким образом, крупное железнодорожное строительство, как я его вел, повлекло за собой появление дальнейших требований. Чтобы удовлетворить их, я расширил свой круг деятельности, все более удалялся от своего первоначального плана, и это дало мне столько надежд, что я уже совершенно отдался своему делу» (234).

Большинству предпринимателей что-нибудь другое, кроме этого (для извне стоящего наблюдателя совершенно бессмысленного) стремления к экспансии, пожалуй, даже в голову не приходит. Если их спросишь: к чему же, собственно, должны служить все эти стремления? — то они с удивлением взглянут на вопрошающего и ответят несколько раздраженно: эго ведь само собою разумеется, это ведь необходимо для процветания хозяйственной жизни, этого требует хозяйственный прогресс.

Если исследовать, что же за ассоциация идей может скрываться под этими, большей частью в весьма общей форме высказываемыми и довольно стереотипными оборотами речи, то находишь, что они под «хозяйственным подъемом» или «прогрессом» разумеют расширение того, что бы можно было назвать хозяйственным аппаратом, т. е. как бы совокупность или сущность содержания всей предпринимательской деятельности: усиление производства — выпуск все больших количеств товаров по самым дешевым ценам — колоссальные цифры сбыта — колоссальные цифры оборота — самый быстрый транспорт благ, людей и известий.

Для безучастного наблюдателя полученный ответ не менее бессмыслен, чем само стремление к бесконечности, которое он ранее наблюдал и о разумных основаниях которого он спрашивал. Если, следовательно, не удовлетвориться еще и этим ответом, потому что ощущаешь потребность вложить в бессмыслицу все же какой-нибудь смысл, если держаться того мнения, что, в конце концов, все же что-нибудь вроде жизненной ценности должно составлять основу всех этих стремлений (хотя бы она и не проходила в сознание самих действующих лиц, хотя бы она только дремала в глубине их души как инстинкт), так или иначе целые поколения не больных духовно, но весьма сильных духом людей не могли бы быть одушевлены одним и тем же стремлением, — если начать на собственный страх анализировать психику современного экономического человека, то в своих исследованиях натыкаешься на… ребенка. В действительности мне представляется, что душевная структура современного предпринимателя так же, как и все более заражаемого его духом современного человека вообще, лучше всего становится нам понятной, если перенестись в мир представлений и оценок ребенка и уяснить себе, что побудительные мотивы деятельности у наших кажущихся более крупными предпринимателей и у всех истинно современных людей те же самые, что и у ребенка. Последние оценки у этих людей представляют собою необыкновенное сведение всех духовных процессов к их самым простейшим элементам, являются полным упрощением душевных явлений — суть, следовательно, род возврата к простым состояниям детской души. Я хочу обосновать это воззрение.

Ребенок имеет четыре элементарных комплекса ценностей, четыре «идеала» господствуют над его жизнью:

1) чувственная величина, воплощенная во взрослом человеке и далее в великане;

2) быстрое движение: в быстром беге, в пускании волчка, в кружении на карусели осуществляется для него этот идеал;

3) новое: он бросает игрушку, чтобы схватить другую, начинает дело, чтобы оставить его незаконченным, так как другое занятие его привлекает;

4) чувство могущества: он вырывает ножки у мухи, заставляет собаку показывать ее штуки и «апортировать» (еще и еще раз), пускает змея в воздух.