Я - снайпер Рейха - Йозеф Оллерберг

Будучи регулярным офицером, Клосс обучался верховой езде еще во время своей подготовки. Поэтому во время своих ежедневных дальних разведок он передвигался по пересеченной местности верхом на лошади, тем более что это позволяло ему не привлекать к себе внимание ревом мотора. Соответственно мне также пришлось сесть на одну из крепких тягловых степных лошадей, которых Вермахт активно использовал для транспортировки обеспечения частей, начиная с 1943 года. В отличие от своего командира, я не имел опыта верховой езды, если, конечно, не считать игрушечной лошадки, которая была у меня в детстве. И неудивительно, что я испытывал смешанные чувства, садясь на лошадь, которая к тому же была без седла. Однако дальнейшее развитие событий превзошло даже худшие мои ожидания.

Чтобы удержаться на коне, мне пришлось, как обезьяне, вытянуться вдоль спины животного, отчаянно сжимая ноги. Но, несмотря на это, когда лошадь поскакала, я начал ежеминутно подпрыгивать на ней, словно резиновый мячик. Боковым зрением я заметил ехидный, насмешливый огонек в глазах Клосса, дожидавшегося, когда я свалюсь. Но я был не из слабаков и не собирался демонстрировать свое поражение. Я продолжал отчаянно цепляться за лошадь и продержался на ней, пока не окончилась скачка, длившаяся около часа.

Однако после разведки новых позиций я взмолился, чтобы командир оставил меня охранять тыл. Я не мог снова сесть на лошадь. Г рубая ткань униформы за время скачки стерла в кровь мой зад. Едва остатки части прибыли на новое место, я поспешил к батальонному врачу и попросил его, чтобы тот помог мне в этом деликатном случае, не распространяясь среди других о моем недомогании. Врач дал мне жестяную банку с кремом «Пенатен», который облегчил мои страдания. Но несколько последующих дней я все равно не мог сесть на лошадь. Клосс ухмылялся, но все-таки попытался изобразить сочувствие на своем лице. Заботясь обо мне, он даже стал выезжать на последующие разведывательные вылазки не на лошади, а на мотоцикле марки «БМВ» с коляской. Клосс занимал коляску, а мне приходилось сидеть на заднем сиденье позади водителя. При этом я был вынужден во время таких поездок оставлять свою снайперскую винтовку у товарищей, поскольку еще при скачке на лошади карабин беспрестанно ударялся о мою спину, оставляя множество синяков. Вместо него я брал с собой пистолет-пулемет МР40.

Во время одной из вылазок, с грохотом мчась вдоль дороги, мы встретили пехотную боевую группу, которая также отступала и следовала вместе с двумя штурмовыми орудиями, которые были еще пригодны для боев. Переговорив с офицерами, Клосс узнал, что немецкий патруль столкнулся по пути с русским танком, стоявшим у дороги. Это означало, что нам следует двигаться дальше с особой осторожностью.

Окончив разговаривать с офицерами через несколько минут, Клосс снова уселся в коляску, и мы понеслись вперед. Однако едва мы успели проехать мимо шедшего впереди штурмового орудия, оно неожиданно остановилось и выстрелило. Мотоцикл в этот момент находился едва ли в двух метрах от его ствола. Мне показалось, что у меня в голове взорвалась бомба. Ослепленный вспышкой, вырвавшейся из дула, я свалился с мотоцикла и упал в придорожные кусты. На несколько мгновений я потерял сознание. Когда я пришел в себя, то понял, что лежу на траве. Казалось, каждая кость моего тела болела, в голове звенело, а в ушах свистело. Прямо передо мной водитель мотоцикла покатывался со смеху, словно контуженый, а Клосс сидел в коляске и с глупым видом смотрел на нас. Мы по-прежнему пребывали в шоке и не могли сдвинуться с места, когда вокруг нас разгорелся короткий бой с русскими передовыми частями. Враг вскоре был отброшен назад, к стрелкам всего через несколько минут пришла подмога. Однако прошло не меньше получаса, прежде чем Клосс, я и водитель снова оказались в состоянии продолжить свой путь. А свист в моих ушах не проходил в течение еще нескольких последующих дней.

Однако снова сесть на лошадь меня вынудил вовсе не этот эпизод, а общая ситуация на фронте. К 1944 году обеспечение немецкой армии во многом зависело от сотен тысяч лошадей, которых Вермахт начал использовать в том числе и для поддержания хоть какой-то мобильности войск, когда другие транспортные средства оказались недееспособными. Нехватка бензина, значительные потери и недостаточная стандартизация запасных частей привели к тому, что количество транспортных средств, остававшихся на ходу, неуклонно сокращалось. В частности, пехотные части в большинстве случае оставались совершенно без единой автомашины. И, таким образом, тягловые лошади стали единственным транспортным средством, позволявшим осуществлять обеспечение немецкой армии.

Оказавшись вынужденным снова сесть на коня, я обратился за советами к своему товарищу, который до попадания на фронт был фермером и хорошо разбирался в лошадях. Попрактиковавшись около недели, я стал держаться на коне настолько хорошо, что дальнейшие «кавалерийские» вылазки уже проходили без каких-либо неприятных последствий.

Вскоре после этого в батальон прибыл грузовик с небольшим пополнением и некоторым количеством столь необходимых боеприпасов. Я получил записку от сержанта, заведующего вооружением и оснащением батальона, о том, что у него есть важная новость для меня, узнать о которой я должен, явившись к сержанту. Придя к нему, я увидел десять новеньких самозарядных винтовок «Вальтер-43» и три небольших коробки, окрашенных зеленой краской, с оптическими прицелами ZF41. Сержант получил письменные распоряжения от заведующего оружейным складом батальона установить оптические прицелы на три наиболее точно бьющих новых винтовки и нанести на крепление каждого прицела их серийные номера. Зная о том, что я сталкивался с такими винтовками и оптическими прицелами на своих снайперских курсах, сержант попросил меня о помощи в проверке винтовок и выборе из них трех лучших. Это заняло у меня не слишком много времени. Но когда мне была предложена одна из трех новых винтовок, я отказался, поскольку прицел ZF41 уступал тому, что был установлен на моем карабине К98к в яркости, оптической ясности и дальности обзора. Тем не менее я попросил сержанта, чтобы он придержал для меня одну из винтовок, поскольку я знал ее тактические преимущества в ряде боевых ситуаций. Двое аттестованных снайперов получили две оставшиеся винтовки. Правда, маркировка креплений прицелов серийными номерами винтовок оказалась довольно сложной, поскольку сталь, из которой они были изготовлены, была столь прочной, что нанесенные на них номера едва читались.

После тяжелого ночного марша стрелки рано утром заняли новые позиции и начали рыть окопы. Русские преследовали нас по пятам, и мы ожидали появления русских патрулей в любой момент. Я сопровождал капитана Клосса при последнем неформальном осмотре оборонительных сооружений. Неожиданно одиночный выстрел разорвал рассветную тишину и поразил одного из пулеметчиков, чья позиция находилась в пяти метрах перед нами. Пригнув головы, я и Клосс поспешили к окопу пулеметчиков. В нем мы увидели стрелка, который сидел, держа в руке свою кепку, с которой была сорвана пулей кокарда с изображением эдельвейса. Зепп мгновенно понял: это было работой русского снайпера. Пехотинец, находившийся на фронте всего несколько дней, увидев командира, тут же захотел доложить, откуда на него обрушился выстрел. Прежде чем я успел остановить его, он снова приподнялся над краем окопа. Однако я повалился на него, прежде чем новобранец успел произнести первое слово. В тот же миг русский выстрелил снова и поразил верхнюю часть головы поваленного на землю стрелка. Пуля отколола кусок его черепа с левой стороны, и окоп забрызгала кровь.

Но, несмотря на серьезность ранения, стрелок не потерял сознания. Я и второй пулеметчик вытащили медпакет из кармана раненого и перебинтовали его. Затем Клосс забрал его с собой на батальонный пункт медицинской помощи. По пути боец, заикаясь, спрашивал:

— Что случилось? Кто выстрелил в меня? Я ранен? — он вдруг посмотрел на Клосса широко открытыми глазами и спросил: — Папа, ты теперь заберешь меня домой? Мама, должно быть, ждет нас!

Клосса при этих словах пронзила дрожь, но он ответил:

— Не беспокойся, парень. Ты просто упал. Мы сейчас отправимся домой, и все будет хорошо.

Я оставался на позиции пулеметчиков. Известие о том, что поблизости находится русский снайпер, словно лесной пожар, распространялось по позициям стрелков. Все они были начеку. И каждый смотрел на меня, как на человека, который решит проблему. Снайперы всегда подвергались давлению подобного рода. В частности, офицеры всегда ожидали от них бесстрашного и успешного выполнения любой задачи, которую они перед ними ставили, даже если она была невыполнимой. Когда снайпер справлялся с заданием, это воспринималось просто как выполнение им своей работы. Но если же ему не удавалось достичь результата, это зачастую оценивалось как малодушие или непрофессионализм. Однако снайпер не может постоянно совершать чудеса, особенно сталкиваясь с вражеским снайпером. Но я все-таки был везунчиком. Хотя я и сталкивался с подобным давлением со стороны товарищей, но мои командиры всегда проявляли понимание ко мне, что было необычайно редким явлением на фронте.