Я - снайпер Рейха - Йозеф Оллерберг

3 ноября 1944 года дивизия, наконец, пересекла Тису и заняла позиции на новой линии фронта. Вскоре после этого начались сильные дожди. Тиса была переполнена, и русские теперь не могли преследовать нас, двигаясь за стрелками по пятам, как это было раньше. На этот раз плохая погода играла на руку немцам. Однако ресурсы Вермахта были уже настолько истощены, что эффективное продолжительное сопротивление было невозможным. Как результат, к середине ноября дивизия отступила к индустриальному городу Мискольк.

После того, как бои бушевали на венгерской земле несколько недель, нестабильность политического и военного положения страны стала постоянно нарастать. Капитуляция и переход на сторону русских целых венгерских полков привели к огромным разрывам в линии фронта, которые нельзя было заткнуть доступными немецкими частями. Сложилась крайне опасная ситуация. Сражаясь у города Мискольк, немцы не могли предвидеть, что такое огромное количество венгерских частей дезертирует. Стратегическая ситуация изменялась поминутно, ставя под угрозу каждый предложенный план обороны. Командирам приходилось руководить своими частями, находясь на передовой. Только это позволяло им незамедлительно реагировать на возникновение непредвиденных ситуаций.

Погодные условия также были убийственными. Температура колебалась от минус десяти до нуля градусов Цельсия. Дождь и снег сменяли друг друга, не прекращаясь. Немецкие стрелки ощущали себя промокшими насквозь и промерзшими. Меня и моих товарищей не спасало даже то, что наши позиции были окружены болотами, полными воды. Семь русских дивизий и механизированный корпус давили на 3-ю горнострелковую дивизию, которая не могла противостоять нашему наступлению при таких обстоятельствах. Дивизии пришлось отступить в город и окопаться среди домов. Занимая эти относительно защищенные позиции, стрелки некоторое время успешно отбивали русские атаки. Но советским войскам удалось прорваться в город со сторон левой и правой его окраин. Вопреки урокам катастрофы, происшедшей в Сталинграде, ОКХ все еще придерживалось инструкций Гитлера о том, что так называемые «города-крепости» должны удерживаться любой ценой. Однако с тех пор, как Вермахт оказался неспособен осуществлять снабжение подобных «крепостей», приказ удерживать такие позиции стал неизменно означать уничтожение той части, на плечи которой легла данная миссия. Страх получения такого приказа висел над командирами частей как Дамоклов меч.

Немецкие стрелки обороняли Мискольк в течение нескольких дней. Основной моей обязанностью в этот период была оборона штаба батальона, который теперь размещался на передовой. Русские минометы и артиллерия вели огонь с поразительной точностью. Снова и снова мины со свистом падали на землю, и каждому приходилось тут же прыгать в укрытие. В конечном счете я нырнул в траншею на долю секунды позже, чем это следовало сделать, и мина, выпущенная из миномета, взорвалась рядом со мной с разрывающим уши грохотом. Раскаленные металлические осколки зажужжали около меня. Ныряя в укрытие, я был уверен, что ощутил на своем лице дыхание смерти. Сделанный мной в это мгновение легкий поворот головы спас мою жизнь. Осколок шрапнели разорвал кожу на моей голове справа ото лба, хотя должен был пробить мой череп. Но я все равно ощутил при этом, будто меня с размаху ударили дубиной, и головою вперед рухнул в траншею. Я лежал в ней ошеломленный в течение нескольких минут. Немного придя в себя, я выполз из окопа, залитый кровью, не зная, насколько серьезна моя рана.

Я позвал санитара голосом, надломленным от испуга. Мне повезло гораздо больше, чем тысячам раненых бойцов: помощь подоспела ко мне быстро. Медик опытным взглядом обследовал мою рану и успокоил меня. Это было лишь неглубокое ранение тканей, а череп был цел и лишь оцарапан. Однако ноги не слушались меня после перенесенного шока, и мне пришлось опираться на санитара, когда мы двигались к пункту медицинской помощи. На этот раз была моя очередь получить помощь раньше других. Помощник врача очистил рану, а затем, сдвинув края тканей вместе и, не тратя время на анестезию; сшил их с помощью иголки, после чего обработал рану и перевязал ее. Мне было сказано явиться для продолжения исполнения своих обязанностей после отдыха продолжительностью в один час. Таким образом, я получил уже свое третье ранение. 27 октября я получил серебряный знак «За ранение», награду, вручение которой зачастую оставляло горький привкус в душе. В моем случае все три ранения не были серьезными, но десятки тысяч других бойцов заплатили за этот кусок белого металла увечьями и болями, преследовавшими их до конца жизни.

В ходе этих боев потери офицеров и сержантского состава достигли угрожающих пропорций. А поскольку пополнений не поступало, то командирами рот назначались сержанты, в то время как батальонами руководили капитаны. Клосс, на днях произведенный в майоры, должен был принять на себя командование целым полком.

10 ноября Клосс вызвал своих командиров батальонов на совещание на свой командный пункт, размещавшийся в изящном особняке венгерского промышленника. Организация телефонной связи в хаосе постоянно менявшихся передовых и подвижности командных пунктов была невозможна. Связь со штабом дивизии осуществлялась по радио. Однако и это было проблематичным, поскольку русские пользовались каждой возможностью определить место нахождения немецких радиостанций и уничтожить их артиллерийскими ударами. После совещания Клосс намеревался осмотреть передовые позиции, поэтому он также послал за мной. Я ощущал себя вполне комфортно, сидя в углу огромного зала и разглядывая офицеров, склонившихся над картами. Снаружи русские снаряды падали на очевидно безопасном расстоянии. Хотя, когда один из снарядов взорвался немного ближе, один из офицеров тут же нагнул голову. Но, конечно, каждодневная рутина войны несколько притупила в каждом из них страх перед грохотом взрывов. Между тем стоявший перед особняком полковой радиофургон пытался получить информацию из дивизионного штаба.

То ли благодаря удаче наводчика, то ли благодаря уверенной руке талантливого артиллериста следующий русский снаряд совершил прямое попадание в радиофургон. От взрыва разлетелись последние окна особняка, с потолка посыпалась штукатурка, по залу зажужжали осколки. Каждый тут же бросился на пол. Клосс же в момент взрыва стоял спиной к окну. Он рухнул на колени, его каска стала съезжать ему на лоб, его глаза едва не выскочили из орбит. Я тут же понял, что Клосс поражен осколком. В воздухе еще стояла пыль, а я уже подпрыгнул к своему командиру. Клосс лежал лицом вниз, и за его правым ухом в черепе зияла дыра размером с монету в пять марок. Из раны, пузырясь, через покрытую пылью шею Клосса стекала тонкая струйка крови, уходившая ему под воротник. Перевернув командира на спину, я понял, что смотрю в его опустевшие, расширившиеся от ужаса глаза. Я осторожно закрыл глаза Клоссу. С его смертью я потерял не только своего благодетеля и ангела-хранителя, но также бесценного товарища. Но не было смысла зацикливаться на бессмысленности его смерти. Мы тут же похоронили его в саду без каких-либо надгробных речей. Все что осталось от Клосса — это установленный на могиле наспех сооруженный из двух колов деревянный крест, на котором тяжело висела его каска, подведшая своего хозяина именно в тот момент, когда она была больше всего нужна.

Со смертью Клосса я должен был вернуться в свою роту. Теперь я терял доступ к более комфортным условиям, доступным для тех, кто относился к штабу батальона. Командир роты, конечно, был рад заполучить столь хорошего снайпера и передавал меня батальону только для выполнения специальных заданий. Но если подобное случалось, я радовался. Дело в том, что перед отправкой в штаб батальона я получал паек в своей роте, а по прибытии к месту назначения я утверждал, что не получил паек и, таким образом, получал еще одну норму продуктов. В довершение всего туда и обратно я обычно добирался на фургоне с войсковым обеспечением, двигавшимся от части к части в ночное время, и если мне удавалось сойтись на короткую ногу с водителем, тот всегда давал мне еще какие-нибудь деликатесы.

1 декабря 3-я горнострелковая дивизия в конечном итоге оставила Мискольк и отступила к Словацким горам. Весь Восточный фронт к тому времени пребывал в состоянии стремительного обвала. Вермахт сражался фактически без фронтов. Помимо мощной волны наступления Красной Армии, которое уже нельзя было остановить, на немецких бойцов всюду обрушивались партизаны и национальные восстания.

Стратегическое планирование стало невозможным. Каждая часть сражалась, просто чтобы спасти свою шкуру, не угодить в руки русских и пробиться на территорию рейха. Партизаны, атаковавшие немцев со стороны тыла, создавали в войсках особенное напряжение. Сила партизанского движения к этому времени значительно увеличилась благодаря объединению разрозненных партизанских групп в организованные военные формирования, которыми руководили русские офицеры. Они к тому же были хорошо вооружены захваченным у немцев и тайно переправленным русским оружием. Действия партизан были стратегически согласованы, каждая их группа действовала в строго установленном регионе. Таким образом, они поддерживали советское наступление и одновременно сами пользовались выгодами ситуации, складывающейся при его продвижении. Некоторые партизанские части по своей мощи доходили до батальонов.