Вариант "Дельта" (Маршрут в прошлое - 3) - Александр Филатов

– Верно. – подтвердил генерал Платонов, – Давайте резюмируем всё сегодня сказанное… Пожалуйста, Евгений Никифорович!

– Во-первых, Черкасов попал в психологическую зависимость от Ветровой (если по бытовому – влюблён в неё). Во-вторых, вряд ли способная на любовь Ветрова в настоящее время испытывает привязанность к Черкасову. В-третьих, в результате данных обстоятельств, их совместная работа может принести неожиданные, в том числе – положительные плоды. В-четвёртых, предлагаю оформить допуск по форме „Б“; в сущности, вся лаборатория № 11 пока что, ведёт работы частично – открытые, частично – в рамках этого уровня допуска. В-четвёртых, у Черкасова не будет ни времени, ни возможности (ослеплён влюблённостью) специально и настойчиво заниматься воспитанием Ветровой. Поэтому, с уровнем вероятности выше 0,7 предполагаю, что в течение не более двух лет Ветрова не выдержит работы, требующей столь высокой преданности делу и ответственности. В общем, полагаю, она сама подаст заявление об уходе ещё до того, как будут получены результаты, требующие отстранения от работ в лаборатории № 11 всех ненадёжных сотрудников. В-пятых, не предоставление Ветровой допуска именно сейчас, с учетом профиля личности Черкасова и его психологического состояния, с уровнем вероятности не менее 0,95 приведёт к резкому снижению его работоспособности.

Так, не скоро и не сразу, лишь после тщательной разработки, через одиннадцать месяцев было принято решение о допуске Наташи к работе в лаборатории № 11 НИИ МБП. Уже выйдя из кабинета генерала Платонова, Фёдоров придержал Петрова за локоть:

– Послушай, Женя, – обратился он к полковнику Петрову, – А она, эта Ветрова, случайно не может пойти на измену Черкасову… ну, если они, скажем, поженятся? Ведь к этому идёт – верно?

– Да, Алексей Витальич, скорее всего – так… Я же докладывал, что у Черкасова не будет ни возможности постоянно заниматься её воспитанием, ни даже осознавать необходимость этого…

– Но тогда это – очень жестоко! Знать о таком развитии событий и не предупредить возможную жертву – это…

– Да, пробовал я, товарищ генерал-полковник, – совсем не по-уставному перебил Фёдорова старый психолог, – Андрей же слеп, ничего не видит, не замечает, не понимает! Ведь влюблённость и любовь – две совершенно разные вещи! А первая из них – типичное психотическое состояние… Пробовал я, Алексей Витальевич. Три раза ситуацию организовывал… Ясно, – так, чтобы объект… то есть, Черкасов увидел, понял бы и чтоб не знал, что события организованы. Ничего не выходит! Короче, лишить Андрея Наташки сейчас – ещё худший садизм получается…4

________________

Ничего этого Андрей Васильевич не знал. Более того, в отпуск он уходил со спокойной душой, хотя на работе пока что и не ладилось. Те результаты, которые были получены, в том числе те, о которых он написал специально для музыковедов, его не удовлетворяли. Да, его статья, выйдя из печати, произведёт фурор. Да, за эту работу ему присудят степень кандидата искусствоведения. Но ведь совсем не к этому стремился ещё молодой, но уже маститый учёный. Совсем не это было его сокровенной, вынашиваемой с детства идеей и целью…

А пока что он вместе с Натальей Ветровой, которую наконец решили принять на работу в МБП, ехал на юг. Туда, где они повстречались, туда, где им ещё предстояло (в том году) повенчаться…

Время отпуска пролетело незаметно. С новыми силами и идеями Черкасов вновь с головой окунулся в работу. Наташа поначалу была счастлива. Она тоже старалась работать добросовестно и с полной отдачей сил. Но… влюблённости в Андрея у неё не было, а чувство благодарности и вызванной ею привязанности пока что так и не начало перерастать в любовь. К тому же, как уже знает читатель, отнюдь не Труд и даже вовсе не собственное Духовное Развитие составляли суть её жизненных интересов. Как говорится – воспитание у неё было – не то…

Уже через несколько месяцев она стала уставать быть всё время внимательной, обязательной и точной. Всё чаще она допускала ошибки. Поначалу Андрей, действуя очень бережно, деликатно, исправлял эти огрехи сам. Но однажды вследствие такой ошибки погибла обезьяна. Черкасов в тот же день созвал общее собрание лаборатории, на котором скупо, по-деловому, негромким голосом, с мрачным выражением лица вынес на обсуждение вопрос о проступке старшей лаборантки Черкасовой и попытался на этом примере заострить внимание всех сотрудников на необходимости строжайшего соблюдения всех условий, тщательно продуманных и проводимых здесь экспериментов.

Сразу скажем, что этого вовсе не требовалось: все сотрудники лаборатории уже довольно давно прониклись к своему руководителю глубочайшим уважением. Да, что там – его просто любили! Любили, а значит, видели и понимали всю глубину его привязанности к жене. Уже не раз другим сотрудникам приходилось исправлять ошибки Натальи. Завлаба об этом в известность не ставили. Да этого и не требовалось, поскольку всякий раз удавалось предотвратить непоправимые последствия. Но на взаимоотношениях Натальи с остальными сотрудниками подобные эпизоды не могли не сказаться. Наталью щадили, но щадили лишь потому, что она была женой, любимой супругой шефа. В общем, действуя на этой основе и инстинктивно, работники лаборатории перешли на, пожалуй, единственно верный и понятный для Натальи тон – тон предельной формализации и регламентации отношений. До поры это помогало, но сегодня… Сегодня весь персонал смог ещё раз убедиться, насколько объективен и справедлив их шеф, насколько Дело для него выше любых пристрастий и личных отношений. В результате, старший научный сотрудник акустик Ванеев, стремясь утешить завлаба, практически, взял Наталью под защиту. В своём выступлении он попытался обосновать исчерпанность, фактическую завершённость работы с умершей обезъянкой и предложил воспользоваться её гибелью для „генетических исследованиях максимального уровня“. Черкасов, прекрасно знавший, что означает это выражение на внутреннем языке их лаборатории, тотчас же заметно воспрянул духом, поблагодарил Ванеева и предложил генетикам обсудить это. Так Наталья, неожиданно для неё, оказалась позади линии боя. Позже, после собрания, улучив момент, она со слезами на глазах поблагодарила Ванеева, начала ему что-то лепетать о том, что она „никогда более..“ и „приложу все силы“. На это доктор наук Ванеев, довольно сердито ей заметил:

– Ладно, ладно! Вы бы, Наталья Сергеевна, лучше перед мужем извинились! Позволю себе заметить, что вам сказочно, недопустимо повезло: вы посмотрите – какой он учёный, какой Человек, как он вас любит… Да, если бы меня бы кто любил так, как он вас, – я бы горы свернул! Эх вы… – с негодованием завершил фразу Ванеев и ушёл прочь, не слушая лепета оправданий Натальи.

Не знаем, было ли всё это давно продуманной или стихийной реакцией акустика, но именно короткая отповедь Ванеева привела к тому, что первоначальная озлобленность и неприятие, вызванные действиями мужа, уступили место раскаянию и осознанию действительной недопустимости своих ошибок. Поэтому дома Наталья повела себя на этот раз тихо, не пытаясь оправдываться, а, напротив, стремясь как-то загладить свою вину. К счастью, её муж был не только строгим и требовательным, хотя и справедливым, научным руководителем, но и добрым, отзывчивым человеком. Правда, поначалу он был рассержен. Рассержен настолько, что не удержался от упрёка жене в нежелании иметь детей. Несчастный! Он и понятия не имел, что после того эпизода в Восточной Сибири, который завершился уголовно преследуемым убийством неродившегося ребёнка во чреве матери и привёл Наталью в Сухуми, она уже никогда не сможет иметь детей… Отчасти и по причине такого незнания гнев очень скоро утих. Андрей завершил ссору совершенно по-доброму:

– Ладно, Наташенька, я-то тебя прощаю. Другие могут не простить. Главное: Дело, наше Дело, не терпит небрежности… Ты постарайся, пожалуйста…– совсем уже ласково завершил Черкасов, нежно целуя жену.

А менее чем через неделю Наталья совершила ещё одну, куда более серьёзную ошибку: все восемь собак „деструктивной“ серии были переданы ею для очередного воздействия колебаниями „спектра тета-четыре“. Таким образом чистота хронического эксперимента, продолжавшегося уже десять недель, была непоправимо нарушена. На собаках „деструктивной серии“ изучались механизмы воздействия установленных в прошлом году тех ритмически изменяющихся акустических колебаний, которые вызывали агрессивность животных и разрушительные изменения в определённых внутренних органах. Так называемый „спектр тета-четыре“, как обнаружили несколько дней назад, стимулировал быстрое развитие у собак привязанности к „хозяину“. Быть может, Наталья допустила свою непростительную ошибку отчасти потому, что обе подопытных группы – „старая“ „деструктивная“ и новая для серии звуковых воздействий „спектра тета-четыре“ состояли из животных породы восточно-европейских овчарок. Разумеется, такие собаки – все похожи одна на другую, но не проверить бирки на ошейниках, но перепутать вольеры…