Ковен озера Шамплейн - Анастасия Гор

– Твоя единственная семья – это я! – Аврора схватила Тюльпану за руку, пытаясь выбить из нее атам, но Тюльпана держала крепко. – Я и только я!

– Ха! И как давно ты поняла это? – Тюльпана толкнула Аврору в грудь, и та качнулась назад, едва удержав равновесие на шпильках. – После того как оказалась на грани смерти из-за Вестников даров? Или после того, как Морган поделилась с тобой своей церковной мудростью? Очнись, Аврора! Мы никогда не были семьей. Ты – женщина, подарившая мне жизнь, но ты не мать. Настоящие матери не лишают своих детей счастья, а Киллиан и Генри были моим счастьем! Так что слишком поздно играть со мной в дочки-матери. Аврора, просто уйди с дороги. Уверена, ты быстро обо всем забудешь – как только прошвырнешься по Таймс-сквер и прикупишь себе новое платье.

Тюльпана расставила пальцы веером, демонстрируя Авроре готовность обороняться, если та попробует ей помешать, на что Аврора прижала свой зонт к груди. Ветер взъерошил ее вишневые волосы и манто из лисьего меха. Когда они с Тюльпаной пели, их голоса сливались в унисон, звуча как один. Одинаково гордый стан, одинаковые глаза, напоминающие фиалковые лепестки, и одинаковые замашки с претензией на аристократичность… А еще одинаковая непредсказуемость.

– Упрямая, несговорчивая девчонка, – пробормотала Аврора устало. – Возможно, ты права, и мы действительно не созданы для того, чтобы быть семьей. Иначе как объяснить тот факт, что ты знаешь меня настолько плохо? Я всегда получаю то, что хочу. Любой ценой. А сейчас я хочу, чтобы ты осталась жива! И еще, чтобы ты меня…

Последние слова Авроры заглушила моя музыка, заигравшая уже по третьему кругу, как заевшая пластинка. Затем она развернулась на шпильках и, опередив Тюльпану, побежала к Пауку, раскрыв на ходу зонт с острыми металлическими спицами.

Одна из них выгнулась и заменила Авроре ритуальный атам, воткнувшись Пауку в шею между головами. Из маленького отверстия ударила струйка черной крови, но вскоре она превратилась в реку, в которой утонуло все живое, превращая мой давний сон в кошмарную явь.

– Мама!

Тюльпана закричала так громко, что у меня заложило уши, но еще громче закричал Паук. Коул воткнул в землю меч и схватил меня, заставляя уронить скрипку, чтобы я спряталась в его объятиях от взрыва. Солнце давно село, но даже ночь казалась светлой и ясной по сравнению с той первобытной тьмой, из которой был соткан Паук. Эта же тьма выстрелила во все стороны брызгами, шипя и плюясь, и захлестнула лес. Я держала глаза открытыми, но все равно ничего не видела – только чувствовала руки Коула, стискивающие меня до боли в ребрах, и прислушивалась к своему ковену. Диего звал Морган, веля ей крепко держаться за него, а Сэм окликал Зои, до которой не успел дотянуться – она упала где-то за деревьями вместе с Исааком. Тюльпана же по-прежнему кричала… Имя Авроры снова и снова срывалось с ее губ, но та сгинула в черноте самой первой. И, в отличие от нас, безвозвратно.

Спустя несколько минут темнота рассеялась – осталась только выжженная трава, растаявший по всей площади снег и небольшая воронка, словно поблизости действительно взорвалась бомба. В центре этой воронки что-то скреблось – нечто тощее, голое и покрытое багряной слизью. Лишь приблизившись, я смотрела узнать в этом «нечто» мужчину лет сорока с длинными, слипшимися волосами, острым крючковым носом и желтушным лицом.

– Это… Тимоти Флетчер? – растерянно произнес Коул.

Сэм, уже отряхнувший напуганную Зои и поставивший ее на ноги, осторожно подступился к воронке, выставив перед собой «глок». Незнакомый мне мужчина дергался, как выброшенная на берег рыба, и таращил глаза так сильно, что они, казалось, вот-вот выскочат из глазниц.

– Не понимаю… – прохрипел он скрипучим, полым голосом. – Я… Кто вы? Что я здесь делаю?..

– Как удобно быть психом. Раз – и амнезия! – усмехнулся Джефферсон, бросая надоевший клеймор на землю и вытирая запачканное лезвие фалькаты о штанину. Ему тоже досталось: висок был разбит, но лицо сияло, даже залитое кровью. Пройдя к воронке мимо остальных, Джефф мимоходом похлопал Морган по плечу: та прижималась к боку Диего, вся бледная и осунувшаяся не то от истощения, не то от шока.

– Ему должно быть сейчас очень плохо, – хмыкнул Исаак без доли сожаления, нависая над дрожащим Флетчером с выступа. Уж он-то, вновь побежденный собственным ручным диббуком, прекрасно знал, о чем говорит.

– Переживет. В участке этому говнюку придется куда хуже!

Сэм спрыгнул в воронку и одним быстрым движением застегнул за спиной Флетчера наручники, как всегда пристегнутые к поясу. Нечто темное и длинное, напоминающее дождевых червей, еще извивалось у Флетчера в ногах. Маленькие лоскуты тьмы истлевали, превращаясь в ничто, и я не могла отвести от них глаз. Мерзкое существо, прозвавшее себя Пауком, непременно войдет в историю моего ковена. Я никогда не забуду его предсмертный крик, сотрясший землю, и кошмарные деяния, которые пропитали эту землю невинной кровью. Нашу победу я не забуду тоже.

Как не забуду и жертву, принесенную во имя нее.

Тюльпана опустилась подле кратера на колени. Перед ней лежали перчатки из лиловой замши – единственное, что осталось от легендарной Авроры Эдлер, как от могущественного диббука остался всего-навсего несчастный сумасшедший.

– Тюльпана…

Я села рядом с ней и, не колеблясь, обняла за плечи. Тюльпана терпеть не могла прикосновения, особенно те, что сквозили непрошеной жалостью. Но впервые она не оттолкнула меня и даже не отругала за эту вольность; кажется, наоборот, прижалась теснее, подтягивая к коленям смятые перчатки.

– Аврора считала, что помогать другим – проявление слабости, – выдавила Тюльпана, растирая в пальцах мягкую замшу. Глаза ее были сухими и стеклянными, но голос дрожал и гремел, как первые звуки шторма. – Она даже идти с нами не хотела, передумала в самый последний момент… Я все гадала почему…

– Потому что здесь была ты, ее дочь, – прошептала я, пытаясь подобрать правильные слова, которых у меня не было. – Пути матери порой так же неисповедимы, как и Господни, но любовь их обоих безусловна, даже если незрима. Я не так уж хорошо знала Аврору, но… Она всегда умела удивлять.

– Удивлять, да… И добиваться своего. Напоследок Аврора сказала, что ищет моего прощения, – прошептала Тюльпана, поднося замшевые перчатки к лицу, будто хотела уткнуться в них носом. На замше еще держался парфюм Авроры – розы, гранатовое вино и жасмин. – Однажды я сама сказала ей, что единственный способ заслужить мое прощение – это умереть. Боже мой…