Встреча выпускников - Дороти Сэйерс

— Но предположим, что некто не вполне сознаёт, что он хочет поставить на первое место. Предположим, — сказала Харриет, возвращаясь к словам, которые были произнесены не ею, — предположим, что у человека есть и сердце, и ум?

— Обычно можно понять, — сказала мисс де Вайн, — наблюдая, какие ошибки вы совершаете. Я совершенно уверена, что человек никогда не сделает фундаментальной ошибки в деле, к которому действительно лежит его сердце. Фундаментальные ошибки проистекают из-за нехватки искреннего интереса. Это моё мнение.

— Однажды я сделала очень большую ошибку, — сказала Харриет, — и полагаю, вы знаете, о чём речь. Не думаю, что это произошло из-за отсутствия интереса. В то время это казалось наиважнейшим делом в мире.

— И всё же вы сделали ошибку. Вы думаете, что действительно отдавали этому весь ум? Ваш ум? Вы действительно действовали столь же тщательно и радовались так же, как если бы написали прекрасный отрывок прозы?

— Но это трудно сравнивать. Конечно же, нельзя испытывать те же эмоции, имея дело со столь отвлечённым предметом.

— Разве, написав хорошую вещь, вы не испытываете эмоциональный подъём?

— Конечно, испытываю. По крайней мере, когда всё получилось чертовски правильно и знаешь, что это правильно, тебя охватывает такое возбуждение, подобно которому не существует. Это изумительно. Это заставляет чувствовать себя подобным Богу в день седьмой, во всяком случае, некоторое время.

— Именно это я и имею в виду. Вы решаете проблему и не делаете ошибок, а затем испытываете экстаз. Но если имеется какой-либо предмет, который вы ставите на второе место, тогда это действительно не ваше.

— Вы абсолютно правы, — сказала Харриет после небольшой паузы. — Если по-настоящему заинтересован, то знаешь, как быть терпеливой и позволить времени течь, как говорила королева Елизавета. Возможно, именно это значение имеет фраза о том, что гений — это вечное терпение, которую я всегда считала абсурдной. Если действительно чего-то желаешь, то не хватаешь это в спешке, а если хватаешь, то в действительности это тебе не нужно. Вы полагаете, что, если стараешься изо всех сил ради чего-нибудь, это — доказательство его важности для тебя?

— Думаю, что в значительной степени это так. Но главное доказательство — то, что вы решаете проблему без фундаментальных ошибок. Конечно, все и всегда совершают мелкие ошибки. Но фундаментальная ошибка — верный признак безразличия. Хорошо бы сегодняшних людей научить, что доктрина «хватай то, что, как тебе кажется, тебе хочется», ложна.

— Этой зимой в Лондоне я видела шесть пьес, — сказала Харриет, — и все они проповедовали доктрину хватания. Все они оставили у меня чувство, что ни один из персонажей не знал, чего хочет.

— Да, — сказала мисс де Вайн. — Если однажды вы поймёте, что действительно чего-то хотите, то обнаружите, что всё остальное склоняется перед этим как трава под катком, — все другие интересы, как ваши собственные, так и других людей. Мисс Лидгейт не понравились бы мои слова, но для неё это также справедливо, как для любого другого. Она — добрейшая душа в том, что касается предметов, к которым она безразлична, например к проступкам Джукса. Но у неё нет ни капли милосердия к просодическим теориям мистера Элкботтома. Она не сказала бы о них доброго слова, даже чтобы спасти мистера Элкботтома от виселицы. Она сказала бы, что не может. И она действительно не может. Если бы она своими глазами увидела, что мистер Элкботтом корчится в агонии, она пожалела бы его, но не изменила бы ни абзаца. Это было бы изменой. Нельзя проявлять жалость там, где затронута собственная работа. Я полагаю, что вы могли бы легко солгать обо всём, кроме… чего?

— О, обо всём! — сказала Харриет, смеясь, — кроме утверждения, что чья-то проклятая книга хороша, когда это не так. Я не могу этого сделать. Это здорово увеличивает число моих врагов, но не могу.

— Да, это невозможно, — сказала мисс де Вайн. — Как бы это ни было болезненно, но у человека всегда есть нечто, к чему нужно относиться честно, если у человека вообще есть ум. Я это знаю из собственного опыта. Конечно, это нечто может относиться к эмоциональной стороне, я не говорю, что это невозможно. Можно пуститься во все тяжкие и всё ещё быть преданным и честным по отношению к кому-то. Если так, тогда этот человек, вероятно, и есть предназначенное вам дело всей жизни, своего рода «работа». Я не презираю такую лояльность, просто это не моё, только и всего.

— Вы открыли это, сделав фундаментальную ошибку? — спросила Харриет, немного волнуясь.

— Да, — ответила мисс де Вайн. — Когда-то я была обручена. Но я обнаружила, что постоянно ранила его чувства, совершая глупые поступки и делая довольно элементарные ошибки в отношении его. В конце концов я поняла, что просто не прикладывала столько усилий, сколько затрачиваю на чтение материалов по какому-нибудь спорному вопросу. Поэтому я решила, что он — не моя «работа». — Она улыбнулась. — При этом, я любила его сильнее, чем он меня. Он женился на превосходной женщине, которая предана ему и для которой он — действительно её «работа». Пожалуй, даже на полный рабочий день. Он — художник и обычно балансирует на грани разорения, но рисует очень хорошо.

— Полагаю, что нельзя выходить замуж за кого-то, если не считаешь его основной «работой».

— Вероятно, нет, хотя я верю, что есть несколько редких людей, кто рассматривает друг друга не как «работу», а как коллег.

— Полагаю, что Фиби Такер и её муж именно таковы, — сказала Харриет. — Вы видели её на встрече выпускников. Их сотрудничество кажется вполне успешным. А как насчёт жён, которые ревнуют мужей к их работе, и мужей, которые ревнуют жён к их интересам, — похоже большинство из нас считает себя основной «работой» для другого.

— Худшее в том, что, когда становишься «работой» для другого, — сказала мисс де Вайн, — это оказывает разрушительное воздействие на характер. Мне очень жаль человека, который является чьей-то «работой»: он (или она, конечно) кончает тем, что поглощает или оказывается поглощённым, — и то и другое для него плохо. Мой художник поглотил свою жену, хотя ни один из них этого не подозревает, а бедной мисс Кэттермоул угрожает большая опасность окончательно стать «работой» для её родителей и быть поглощённой.

— Тогда вы — за безличную «работу?»

— Да, — сказала мисс де Вайн.

— Но вы говорите, что не презираете тех, кто делает «работой» другого человека?

— Я далека от того, чтобы их презирать, — сказала мисс де Вайн. — Я думаю, что они представляют опасность.

Крайст-Чёрч,

пятница.

Дорогая мисс Вейн,

Если сможете простить моё идиотское поведение во время нашей встречи, не могли бы Вы прийти ко мне на ленч в понедельник в 1 час? Пожалуйста, приходите. Я всё ещё ощущаю некоторую склонность к суициду, и, таким образом, Вы действительно проявите милосердие. Надеюсь, что безе добрались до дома благополучно.

Искренне Ваш,

Сейнт-Джордж

«Дорогой мой юноша, — думала Харриет, когда писала записку с согласием принять это наивное приглашения, — если вы думаете, что я не могу читать между строк, то сильно ошибаетесь. Это не для меня, а для les beaux yeux de la cassette de l’oncle Pierre.[57] Но случаются вещи и похуже, и я приду. Хотелось бы знать, между прочим, сколько денег вам удалось спустить. Наследник Денвера должен быть достаточно богат сам по себе и не обращаясь к дяде Питеру. Чёрт возьми! Когда я вспоминаю, что за меня вносили плату за обучение и за форму и давали пять фунтов на семестр, чтобы просто прожить! Нет, милорд, от меня вы не дождётесь большого сочувствия или поддержки».

В понедельник всё ещё в таком серьёзном состоянии духа она прошла по Сейнт-Олдейтс и спросила швейцара у Том-тауер лорда Сейнт-Джорджа, но получила в ответ, что лорда Сейнт-Джорджа в колледже нет.

— О! — смущённо сказала Харриет, — но он пригласил меня на ленч.

— Как жаль, мисс, что вам не сообщили. В пятницу вечером лорд Сейнт-Джордж попал в ужасную автомобильную аварию. Он находится в больнице. Разве вы не читали об этом в газетах?

— Нет, я пропустила. Он сильно ранен?

— Повреждено плечо и сильно рассечена голова, как нам сообщили, — сказал швейцар и с сожалением, и с некоторым удовольствием, которое испытывает человек, передающий дурную весть. — В течение суток он был без сознания, но нам сказали, что теперь ему лучше. Герцог и герцогиня вновь возвратились в поместье.

— Вот это да! — сказала Харриет. — Мне очень жаль это слышать. Я лучше зайду и справлюсь, как он там. Вы не знаете, к нему пускают посетителей?

Швейцар окинул её отеческим взглядом, который, так или иначе, намекал ей, что, если бы она была студенткой, ответ был бы отрицательным.

— Полагаю, мисс, — сказал швейцар, — что мистеру Дэнверсу и лорду Уорбойзу разрешили навестить его светлость этим утром. Больше я ничего не могу сказать. Простите, там как раз мистер Дэнверс пересекает дворик. Я выясню.