Серебряная богиня - Джудит Крэнц

Что касается Дэзи, то девушка, несмотря на горевшие румянцем щеки и лихорадочный блеск глаз, выглядела в тот вечер подавленной. Анабель приказала себе взять на заметку, что необходимо серьезно поговорить с Дэзи впоследствии насчет того, что ей не следует так подолгу бывать на солнце, если она не хочет, чтобы к тридцати годам ее кожа высохла и сморщилась, как у старухи. Дэзи не предложила своих услуг и охотно уступила Анабель право разливать кофе. Не было с ее стороны и тех мелких капризов, которыми она изводила бедняжку Жан-Марка. Она выглядела слегка рассеянной и утомленной, вся ее обычная кипучая энергия как-то растворилась. В этом нет ничего удивительного, решила про себя Анабель. Безостановочные танцы прошлой ночью не могли не сказаться, ведь она еще такая юная. Поэтому она ничуть не удивилась, когда Дэзи сразу после их затянувшегося допоздна ужина заявила, что отправляется спать.

Закрывшись у себя в спальне, Дэзи и изнеможении рухнула на кровать. Весь вечер она пребывала в таком смятении, что ей потребовалось мобилизовать все силы, чтобы продержаться до конца ужина. Слишком многое случилось с нею сегодня, чтобы она могла спокойно размышлять об этом. Ей все время казалось, что она все еще лежит на эвкалиптовых листьях и слышит голос Рэма, повторяющий ее имя. Неподвластная разуму дрожь сотрясала все ее приобретшее новый опыт тело. Дэзи распустила и с усилием расчесала волосы, стащила с себя платье и распахнула окно. Но чуть влажный теплый воздух был так неподвижен, звезды сияли так низко, сверчки пели так оглушительно… Всего этого раньше Дэзи даже представить себе не могла. Прежде она не понимала, почему взрослые столь часто спрашивают друг друга, как провели ночь, но сегодня она впервые пополнила собой бесчисленные ряды тех, кому знакома бессонница. Французы называют подобные ночи, когда голову переполняют мысли, от которых невозможно избавиться, белыми ночами.

Разве Рэм имел право делать то, что сделал? Несомненно, он виноват! Кто потом сам же и рыдал, вновь и вновь умоляя ее простить его? Конечно, это никогда не должно повториться. Ясно и то, что никто не должен ничего знать об этом. Эти здравые мысли кружились у нее в голове, переплетаясь с воспоминаниями о прикосновениях его губ, о его признаниях в любви. Он сказал, что любит ее, что всегда любил! Эти его слова снова и снова возвращались к ней, болезненно стучали в висках, пока первые лучи восходящего солнца не тронули верхушки сосен, и тогда Дэзи решила, что ей необходимо встать, отыскать Тезея, ночевавшего теперь на улице, и совершить с ним хорошую пробежку перед завтраком.

Рэм был счастлив, как никогда в жизни. Ему казалось, что он только сегодня по-настоящему обрел себя, полностью вступив в права наследника. Он наконец стал подлинным князем Валенским, со всеми привилегиями, которые давало обладание этим титулом. Само собой разумеется, что и Дэзи принадлежит ему по праву, как и все остальное, ранее принадлежавшее его отцу. Рэм оглянулся назад, на те недели, что прошли со дня смерти отца. Каким же идиотом он был все это время, каким злым и холодным по отношению к Дэзи, и все из-за неудовлетворенного желания обладать ею. Именно это, оказывается, было причиной преследовавшего его ощущения неполноты существования, недоступности счастья.

Какое значение имеет то, что Дэзи его сводная сестра! Если двое людей любят друг друга, родство не может служить препятствием, убеждал себя Рэм. Ведь надо же, до четырнадцати лет он не мог даже спокойно подумать о самом факте ее существования! Им не дано было испытать разделенное на двоих семейное тепло, произносить старые, многократно повторенные шутки, изучить друг друга с той пресыщающей полнотой, какая доступна обычным людям. Нет, обычные правила, придуманные обыкновенными людьми, не для него, и он не намерен их соблюдать точно так же, как никогда не следовал им его отец. Но он должен следить, чтобы посторонние не совали нос в его дела. В первую очередь это касалось Анабель, имеющей, по мнению Рэма, для содержанки отца слишком большое влияние на него и на Дэзи.

Рэм был счастлив и горд от того, кем он стал уже и кем еще ему предстояло стать, а также всем тем, чем он наконец овладел по-настоящему. Он тоже провел бессонную ночь, переполненный новыми ощущениями.

— Давай съездим в конюшни и решим, что делать с пони для поло, — предложил Рэм Дэзи следующим утром. Они были на кухне одни. Даже кухарка еще спала, и они сами приготовили себе завтрак, неожиданно радуясь выпавшей возможности самим поджаривать яичницу и отыскать джем из лесной земляники, который кухарка имела обыкновение прятать.

— Мне казалось, что ты не собирался ничего решать насчет их, по крайней мере, так ты говорил Анабель.

— Это было давно, и потом я не могу содержать такую ораву не только лошадей, но и людей в Трувиле. Они даром едят хлеб и ничего не делают. Либо я их оставляю, либо продаю. Но сначала нам следует на них взглянуть.

— Я буду готова через пятнадцать минут, а ты пока оставь записку Анабель.

С безудержно бившимся от волнения сердцем Дэзи взлетела наверх, чтобы переодеться в костюм для верховой езды.

Словно вырвавшиеся на свободу школьники, прогуливающие уроки, они целый день носились по зеленым лугам, пересаживаясь с одной лошади на другую, и, наконец утомившись, прилегли отдохнуть и перекусить под деревьями, наслаждаясь редисом с маслом и хрустящими булочками с ветчиной и сыром.

В конце концов Рэм пришел к выводу, что раз он не собирается играть в поло, то ему следует выставить всех пони на ближайший аукцион. Рэм предпочитал более крупных лошадей, умеющих хорошо скакать, а для Дэзи совсем недавно приобрели превосходную, светлой масти кобылу с черной гривой и хвостом, которую она держала в лондонской конюшне.

В течение всего длинного дня и потом, когда они возвращались на машине домой, ни Рэм, ни Дэзи ни словом не обмолвились о происшедшем с ними вчера в лесу. Лишь когда машина свернула с шоссе на дорогу к «Ла Марэ», Рэм снял одну руку с рулевого колеса и властно опустил ее на бедро Дэзи.

— Я собираюсь поцеловать тебя прямо туда сегодня ночью, — бесцеремонно заявил он.

Дэзи не осмеливалась поднять на него глаза. Ее тело горело огнем. Эмоции, весь день сдерживаемые физическими упражнениями, которыми они нещадно изнурили себя, вскипели и готовы были выплеснуться наружу.

— Нет, Рэм, — тихо ответила Дэзи, и этот ее запрет вмещал все.

— Молчи, — приказал он, и она весь остаток дня сумела сохранять спокойный вид, обращаясь к гостям со светской улыбкой, неизвестно откуда взявшейся.

Ночью, когда все огни в доме погасли, Рэм еле слышно постучал в спальню Дэзи и, не дожидаясь ответа, вошел и запер за собой дверь. Дэзи сидела на подоконнике, поджав под себя ноги, обхватив колени руками и прижавшись к ним щекой. У нее был такой вид, будто она уже давным-давно сидит так, погрузившись в раздумья. Рэм подошел к ней и откинул назад ее волосы, падавшие на лицо. Дэзи не пошевелилась и не подняла к нему лица, она не хотела, чтобы он видел ее глаза.