Серебряная богиня - Джудит Крэнц

— Нет, Рэм! Ты не имеешь права продавать мои акции. Папа оставил их мне, и я не собираюсь расставаться с ними.

— Дэзи, — попытался вразумить ее Рэм, — на рынке нет места эмоциям. Я — твой законный опекун, и если я захочу продать твои акции, то имею все права на это.

— Ты хочешь сказать, что сделаешь это? Против моей воли? — гневно взглянула на него Дэзи. Акции «Роллс-Ройса» казались ей теперь единственной опорой в жизни, реальной и осязаемой памятью об отце, о его постоянной заботе, той единственной связью с прошлым, которую Рэм готов был столь неожиданно и грубо разорвать.

— Ладно, черт с ними, — рявкнул он, — держись за свои акции, если они так много для тебя значат.

— А моя лошадь? Где я буду ее держать? — спросила Дэзи, стараясь нащупать еще какую-либо твердую опору в своей жизни, которую Рэм не смог бы разрушить одним решительным словом.

— Не беспокойся, мы подыщем для нее другую конюшню рядом с новым домом. Ты сможешь, если захочешь, держать хоть две дюжины белых лошадей и целую псарню гончих, — заявил Рэм, с облегчением поняв, что Дэзи, похоже, избегает называть истинные причины, по которым им не следует жить вместе.

— А как же твоя квартира? — робко поинтересовалась Дэзи. — Мне казалось, что ты доволен ею.

— Она слишком мала для нас двоих. Я в один миг смогу избавиться от нее и к тому же окажусь в выигрыше. Большую часть картин я намерен выставить в Сотби, хотя, разумеется, я оставлю себе пару Рембрандтов и всю мебель. Боже мой, ты даже не представляешь себе, сколько в наше время стоят все эти французские штучки! Не говоря уже об иконах: они одни — целое состояние.

— Итак, значит, ты решил продать все. Все, что я люблю, все, среди чего я выросла.

Дэзи взглянула на него, и ужас застыл « ее широко раскрытых глазах. Она, конечно, могла пристыдить Рэма, готовая разорвать его на куски, однако со своим имуществом он имел право делать все, что пожелает.

Он обнял ее и привлек к себе.

— Мы будем вместе, только ты и я, и никаких дряхлых слуг рядом, всюду сующих свой нос и опекающих тебя, как малое дитя. Ты ведь сама хочешь этого, не так ли?

Она ничего не ответила, продолжая смотреть в сторону. Приняв ее молчание за знак согласия, Рэм запустил руку к ней под блузку, по-хозяйски властно сжав одну из грудей, и принялся водить пальцем вокруг соска. Несмотря на всю свою злость, она ощутила, что ее сосок невольно затвердел, а Рэм тем временем, задрав блузку повыше, приник губами к ее груди. Другая его рука забралась ей под юбку, нащупывая пушистые волосы на лобке, ища пальцами самое укромное теплое местечко. Дэзи задрожала or ужаса, заслышав чьи-то легкие шаги по лестнице, ведущей на террасу, но Рэм, глухой ко всему на свете, с еще большим неистовством набросился на ее соски с такой страстью, будто стремился вобрать всю Дэзи внутрь себя. Напрягая все силы, Дэзи оттолкнула его, отодвинувшись как можно дальше, насколько позволяли размеры диванчика, на котором они сидели, и, одернув блузку, с испугом взглянула в ту сторону, откуда послышались шаги. Изумленный Рэм наконец все понял и пришел в себя; и, когда появилась Анабель, неся вазу с цветами, она застала их сидящими на расстоянии метра друг от друга, причем Дэзи показалась ей полностью погруженной в Бальзака.

— Дети, как вы меня напугали! Я была уверена, что одна здесь. Взгляните на эти розы, разве они не прекрасны? Дэзи, они для твоей комнаты. Элеонора Кавана и ее дочь приезжают завтра рано утром, и я расставлю в доме цветы к их прибытию.

— Господи, опять новые люди! Этот дом начинает походить на постоялый двор, — недовольно пробормотал Рэм.

— Они тебе понравятся, — заверила Анабель, мало заботясь о том, случится ли так на самом деле. Ей показалось, что, судя по их виду, Дэзи с Рэмом опять ссорились.

Этим вечером Дэзи сразу после ужина поднялась к себе в комнату и заперлась. Позднее Рэм несколько раз стучал в дверь, каждый раз все настойчивее, и шепотом звал ее. Но она с вызовом поглядывала на дверь, решившись не отвечать ему. Только заслышав его удалявшиеся шаги, Дэзи разразилась слезами.

Следующим утром, рано на рассвете, Дэзи выпорхнула из «Ла Марэ», сунув в карман кусок хлеба и апельсин, и отправилась скитаться по проселочным дорогам Онфлера вместе с Тезеем, которого держала на поводке, не позволяя псу заглядывать на соседские скотные дворы. Дэзи рассчитывала, что, оставшись одна в компании со своей собакой, она сумеет найти путь назад, в те времена, когда ее жизнь была несложной и подчинялась строгим правилам, когда она знала свой жизненный путь и следовала ему. Часы шли, солнце уже стояло высоко над головой, и тут до Дэзи дошло, что Анабель, наверное, давно ждет ее к ленчу. Сегодня должны приехать новые гости: Элеонора Кавана с дочерью, у которой такое смешное имя и которая, как считает Анабель, должна ей понравиться. Сама мысль о встрече с незнакомыми людьми показалась Дэзи невыносимой, но, с другой стороны, эта девушка будет жить с ней в одной комнате, что намного облегчит существование, поскольку Дэзи не могла справится с ситуацией самостоятельно.

О прибытии матери и дочери Кавана в «Ла Марэ» Дэзи стало известно еще на подъездной дорожке к дому, где уже стоял громадный, вишневого цвета «Даймлер» и добрая дюжина чемоданов, которые шофер в униформе перетаскивал в дом. «Ах, черт!» — выругалась про себя Дэзи, наблюдая эту сцену. Это было самое крепкое ругательство из всех, которые она знала. Анабель никак не предупредила о том, что визит официальный. Они что, вообразили себе, будто принадлежат к особам королевского дома? Дэзи бросила взгляд на свои запыленные теннисные туфли, на юбку, из которой давно выросла, и поношенный свитер. «Мои волосы, наверное, похожи на воронье гнездо, — промелькнуло у нее в голове. — Впрочем, они сейчас, наверное, пьют херес на террасе, и у меня еще есть время привести себя в божеский вид», — решила она.

Никем не замеченная, Дэзи проскользнула вверх по лестнице и торопливо добежала до дверей своей комнаты. Оттуда не доносилось ни звука, и Дэзи, влетев в комнату, застыла на пороге, чуть не упав, при виде сидевшей с ногами на подоконнике девушки, глядевшей на море. Поздно! Девушка обернулась, с удивлением уставилась на Дэзи.

— Не может быть, чтобы ты была Дэзи!

— Почему это?

— Дези — это маленькая девочка пятнадцати лет.

— А тебе самой-то сколько?

— Мне уже почти семнадцать.

Дэзи присвистнула.

— На вид тебе столько не дашь.

Кики Кавана в возмущении соскочила с подоконника, выпрямившись во весь рост, каждый сантиметр которого демонстрировал дерзкую и решительную, уверенную к себе женщину. У нее были изогнутые брови, лицо только что нашкодившего котенка и короткие растрепанные волосы, когда-то каштановые, а теперь перемежавшиеся зелеными прядями. В ее темно-карих глазах горели желтые, дьявольские огоньки, а прекрасной формы головка была украшена крошечными, безупречной формы ушами. Наряд ее представлял нечто среднее между свадебным гуцульским платьем и вычурным одеянием новоиспеченной афганской принцессы: красный полотняный хитон с многочисленными складками, украшенный богатой вышивкой, с аппликациями из позолоченной кожи и с бахромой, был перепоясан несколькими разноцветными ремешками. Девушке недоставало только ножных браслетов с бубенцами.