МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №1, 2013 (4) - Виталий Тимофеевич Бабенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ты спрашиваешь почему? Как видишь, это решение пришло не сразу. Оно постепенно кристаллизовалось в моей душе, пока не достигло критической точки. Понимаешь… когда тебе за семьдесят, жизнь представляется воронкой, по стенкам которой ты скользишь с все нарастающей скоростью. Вроде бы все как всегда: ты занимаешься своими делами, прилично себя чувствуешь, печень – да-да, таблетки я принимаю по часам – и ноги не донимают, но время течет как-то не так, все быстрее и быстрее. Не успеешь оглянуться, а уже неделя растаяла, а за ней месяц, год… Пока не окажешься у отверстия – входа в тот самый туннель, в конце которого тебя встречают светлые существа. Об этом рассказывают те, кому посчастливилось оттуда вернуться. Да, из туннеля еще можно выбраться – значит, время не пришло, – но не из воронки! Она затягивает безвозвратно, и ты понимаешь это, когда уже ничего не можешь сделать, ничего не можешь изменить. Ты скользишь, и не за что зацепиться, нет возможности остановить скатывание, съезжание вниз, словно спускаешься на доске с ледяной горки. А если ты все-таки пытаешься за что-нибудь ухватиться, бестолково машешь руками, то со стороны выглядишь жалким и беспомощным. Твоя голова работает все хуже, память слабеет, ты не можешь вспомнить, о чем думал минуту назад. Ты начинаешь тихо ненавидеть сам себя. И дети отдаляются от тебя – ты уже в воронке!..
Но кое-что ты можешь сделать. Твой уход неизбежен, но ты можешь попытаться выбрать болезнь, которая станет причиной ему. Так что, что ни говори, моя милая, есть определенный смысл в соблюдении диеты. Но можно пойти дальше, поступить кардинальней. Выбрать не причину, а способ, и тогда ты уже можешь выбрать и время. Вот так, моя дорогая.
Эту речь Он приготовил заранее и не сомневался, что Софи она покажется убедительной. И Он не ошибся. Софи промолчала, что однозначно свидетельствовало о ее абсолютном согласии. Ведь когда хотела, она умела возразить и настоять на своем.
Кряхтя, с помощью рук, Он поднялся на затекшие ноги и, шаркая, побрел к выходу. До свидания, Софи!
Часы бьют восемь – пора!
Он немного медлит, кладет записку на стол, быстро строчит шариковой ручкой, а когда допишет эти строки, подойдет к двери, на секунду оглянется, бросит прощальный взгляд на портрет Софи, дарящей ему последнюю улыбку, на ее длинную русую косу, спускающуюся из-под портрета, которую Он собственноручно отрезал перед первым сеансом химиотерапии, и решительным, но не слишком твердым шагом спустится на улицу, где Его уже нетерпеливо поджидает такси.
Он это я. Я, который не смог исполнить задуманное. И никогда уже не исполню. Прости меня, дорогая Софи, я никогда не отличался силой характера. Ты всегда прощала меня, а я в самом деле нуждался в твоем прощении, ведь я любил тебя. Твоя любовь давала мне силы жить, и все, что я делал, я делал ради тебя. Я всегда думал о тебе, мысленно вел с тобой беседу, которую ты обычно так некстати прерывала: «О чем ты думаешь?», «Почему ты молчишь?», «Ты совсем не слушаешь меня». Ну не мог же я тебе сказать правду…
Так получилось. Тут нет моей вины – я сделал все что мог. Разве мог я предположить?..
В тот вечер я отпустил такси, дав приличные чаевые (знаю, ты не одобрила бы это), и медленно побрел к башне. Не понимаю тех, кто считает ее высшим проявлением женственности. Якобы Эйфель увековечил в ней черты всех своих многочисленных возлюбленных. Красивая легенда на потребу наивным туристам или попросту бред. Уж скорее это фаллический символ, то есть памятник самому себе!.. Не мог я не вспомнить Мопассана с его: «Это единственное место в Париже, откуда не видна Эйфелева башня!» Кстати, я собирался отобедать в ресторане «58 Тур Эйфель», находящемся на месте того ресторана, завсегдатаем которого был Мопассан. А его фраза – хорошая отмазка для жены, впрочем, кажется, он никогда не был женат. Я хотел провести этот вечер в «Жюль Верне», расположенном на втором уровне, но там, наверное, надо заказывать столик за год. Да и в «Туре» уже не было столиков с видом на Трокадеро. В том зале не было столиков на одну персону вообще – это должно было меня насторожить! Но кто же мог подумать? Конечно, я мог заказать столик на двоих, но я знал, что Софи не одобрила бы подобного расточительства, да и не хотелось выглядеть полным идиотом, одиноко сидящим за столом, сервированным для двоих. Мне пришлось ограничиться обычным меню «Опера». Впрочем, оно меня вполне устраивало.
Предъявив билет, я был пропущен без очереди. Лифт, набитый шумной публикой, обменивающейся в основном междометиями, вознес меня на первый уровень на отметке 57 метров. Пока сияющий метрдотель, кругленький добродушный обладатель усиков, как у Дали, провожал меня к столику, я пытался понять, что означает в названии ресторана цифра 58. Усаживаясь за столик, я остановился на версии, что добавленный метр как раз указывает на его, столика, высоту.
Бокал шампанского напомнил бы мне о Софи, но я и так, как обычно, почти беспрерывно переговаривался с ней. Согласно семейной легенде ее род восходит к монаху Пьеру Периньону, известному виноделу XVII века, занимавшемуся игристым шампанским. Поэтому Софи никогда ничего не пила, кроме шампанского. Пьер Периньон внес неоспоримый вклад в создание столь замечательного напитка, но вот каким образом он, будучи монахом-бенедиктинцем, приложился к созданию рода, мне не совсем ясно. У Софи не было ответа на мой вопрос, и, в конце концов, я решил внести свой вклад в свод семейных легенд жены. Чтобы оградить честь Ордена бенедиктинцев от гнусных и, уверен, несправедливых нападок и подозрений, я предположил, что Пьер Периньон был женат, овдовел и принял монашеский обет, а сына (почему-то я решил, что у него был сын) перед постригом оставил на попечение родственникам жены. Я так и не узнал, была ли моя версия канонизирована тещей (насколько я помню, это предок по материнской линии).
Обед был неплох. Салат из креветок, филе лосося, запеченная куриная грудка и все это с неизменным картофельным пюре, а на десерт старинные французские сыры – я даже позволил себе заказать еще порцию. Не подумайте, что я сделал это, чтобы оттянуть
