Сказка - Кинг Стивен

Я открыл сейф и достал его — старый черный магнитофон, не такое ретро, как телевизор, но и далеко не новый; технологии с тех пор продвинулись далеко вперед. Спустившись на кухню, я поставил магнитофон на стол и нажал кнопку воспроизведения. Ничего, только шипение ленты, проходящей через головку. Я уже начал думать, что это ложный след — что-то вроде того сейфа Аль Капоне, о котором говорил Глисон, — но потом понял, что мистер Боудич просто не перемотал ленту. Может быть, он записывал ее именно тогда, когда с ним случился сердечный приступ. Эта мысль немного напугала меня. Как это больно, — сказал он. — Давит, как чугун.

Я нажал на перемотку. Лента долго прокручивалась назад. Когда она, наконец, остановилась, я снова нажал кнопку воспроизведения. После нескольких секунд тишины послышался щелчок, сопровождаемый хриплым дыханием, которое я очень хорошо знал. Мистер Боудич начал говорить.

Я сказал, что уверен, что смогу рассказать эту историю, но также уверен, что никто в нее не поверит. Сейчас ваше неверие и начнется.

Твой отец искал информацию обо мне, Чарли? Держу пари, что он это делал, и я сделал бы то же, если бы оказался на его месте. Уверен, что на его работе у него есть возможности для этого. Если так, то он должен был узнать, что некто по имени Адриан Боудич — возможно, мой отец, подумал бы он, а скорее всего, дед — в 1920 году купил землю, на которой стоит этот дом. Но это был не кто-то из них. Это был я. Я рожден как Адриан Говард Боудич в 1894 году, и это означает, что мне сейчас примерно ста двадцать лет от роду. Дом был достроен в 1922 году или, может быть, в 1923-м, точно не помню. И сарай, конечно — мы не должны забывать о сарае. Он построен еще до дома, моими собственными руками.

Говард Боудич, которого ты знаешь, — это человек, который сидит со своей собакой — не забывай о Радар — взаперти у себя дома. Но Адриан Боудич, мой предполагаемый отец, был настоящим бродягой. Дом на Сикамор-стрит, 1 здесь, в Сентри-Рест, был его главной базой, но он отсутствовал там так же часто, как присутствовал. Я наблюдал перемены в городе каждый раз, когда возвращался в него, как серию моментальных снимков. Меня это увлекало, но в то же время немного разочаровывало. Мне казалось, что многое в Америке шло в неправильном направлении и продолжает идти, хотя в конечном счете все это неважно.

В последний раз я вернулся в роли Адриана Боудича в 1969 году. В 1972-м, когда мне было семьдесят восемь, я нанял смотрителя по имени Джон Маккин — отличный пожилой человек, надежный, ты найдешь данные о нем в городских архивах, если захочешь, — и отправился в свою последнюю поездку, предположительно в Египет. Но в самом деле я поехал не туда, Чарли. Три года спустя, в 1975-м, я вернулся как мой сын, Говард Боудич, в возрасте около сорока лет. Говард предположительно прожил большую часть жизни за границей со своей матерью, которая рассталась с мужем. Мне всегда нравилась эта деталь — почему-то расставание кажется более реальным, чем развод или смерть. Кроме того, это замечательное слово, полное аромата времени. После того, как Адриан Боудич предположительно умер в Египте, я решил остаться в городе и поселился в семейном особняке. Не было никаких сомнений в моем праве собственности, ведь я сам завещал его себе. Изобретательно, не правда ли?

Прежде чем я расскажу остальное, я хочу, чтобы ты остановил пленку и пошел в сарай. Ты можешь открыть его, у тебя есть мои ключи — по крайней мере, я на это надеюсь. Там нет ничего, что могло бы причинить тебе вред, я вернул доски на место и накрыл их блоками. Боже, какие они тяжелые! Но возьми мой револьвер, если хочешь. И еще фонарик, что лежит в кухонном шкафу. В сарае есть свет, но тебе все равно понадобится фонарик — ты поймешь почему. Посмотри, что там можно увидеть. Тот, которого ты слышал раньше, уже, наверное, полностью исчез, но останки того, что я застрелил, все еще там — по крайней мере, большая их часть. Когда сделаешь шафти, как говорят британцы[126], вернись и дослушай остальное. Сделай это обязательно. Поверь мне, Чарли. Я полагаюсь на тебя.

Я нажал кнопку «Стоп» и какое-то время сидел не двигаясь. Должно быть, он был сумасшедшим, хотя никогда не казался таким. Он был в ясном уме даже в конце, когда позвонил мне и сказал, что у него сердечный приступ. В этом сарае действительно что-то есть — или было раньше, — это несомненно. Я слышал это, Радар слышала это, и мистер Боудич вошел туда и убил это создание. Но сто двадцать лет? Вряд ли кто-то прожил так долго, разве что один из десяти миллионов, и никто из них не возвращался домой, выдавая себя за собственного сорокалетнего сына. Подобные вещи случались только в историях для детей.

— Сказки, — сказал я вслух, и был так взвинчен — так напуган, — что звук собственного голоса заставил меня подпрыгнуть.

Поверь мне, Чарли. Я полагаюсь на тебя.

Я встал, чувствуя себя так, как будто был вне своего тела. Не знаю, как описать это лучше. Поднявшись наверх, я открыл сейф и достал револьвер 45-го калибра, принадлежавший мистеру Боудичу. Он все еще был в кобуре, а кобура все еще висела на поясе кончо[127]. Я застегнул пояс у себя на талии и закрепил кобуру на ноге веревками, чувствуя себя абсурдно, как маленький мальчик, играющий в ковбоя. Я ощущал вес револьвера и знал, что он полностью заряжен.

Фонарик был хороший, длинноствольный, вмещающий шесть батареек. Я включил его, чтобы убедиться, что он работает, потом вышел и направился через лужайку к сараю. «Скоро надо будет снова косить», — подумал я. Мое сердце билось сильно и быстро. День был не слишком теплым, но я чувствовал, как по щекам и шее стекают капли пота.

Я достал из кармана связку ключей и выронил ее. Наклонившись за ней, больно ударился головой о дверь сарая. Потом стал перебирать ключи. У одного из них была круглая головка с выгравированным на ней словом «Студебеккер» — может быть, от машины. Те, что открывали переднюю и заднюю двери дома, я знал. Еще один был маленьким, возможно, для сейфа — может быть, банковского. Последним был ключ от большого серебряного йельского замка на двери сарая. Я вставил его в замочную скважину, а потом постучал в дверь кулаком.

— Эй! — крикнул я, но очень тихо. Последним, чего я хотел — чтобы меня услышала миссис Ричленд. — Эй, если ты там, уходи! Я вооружен!

Там ничего не было, но я все еще стоял перед закрытой дверью с фонариком в руке, парализованный страхом. Чего я боялся? Неизвестности, самой страшной вещи на свете.

Обосрись или решись, Чарли, — я представил, как мистер Боудич говорит это.

Наконец я заставил себя повернуть ключ. Дужка замка выскочила из гнезда, я вынул его, вытащил засов и повесил замок на ручку. Легкий ветерок шевелил мои волосы. Я открыл дверь, заскрипели петли. Внутри было темно. Свет внешнего мира, казалось, проникал туда и тут же умирал. На пленке говорилось, что там есть свет, хотя электрические провода к сараю не подходили. Я посветил фонариком по сторонам двери, увидел справа выключатель и повернул. Загорелись две лампы на батарейках, по одной с каждой стороны. Это было похоже на аварийное освещение на случай отключения электричества в школе или кинотеатре. Лампы издавали низкий гудящий звук.

Пол закрывали деревянные доски. В дальнем левом углу были уложены в ряд три доски, придавленные по краям массивными шлакоблоками. Я повернул фонарик вправо и увидел нечто настолько ужасное и неожиданное, что какой-то миг был не в силах это осознать. Я хотел повернуться и убежать, но не мог пошевелиться. Часть меня думала (насколько могла думать в те несколько секунд), что эта жуткая шутка — какой-то реквизит из фильма ужасов, сделанный из латекса и проволоки. Я мог видеть пятнышко света там, где пуля прошла сквозь стену после того, как поразила то, на что я смотрел.