Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Проблема состояла в том, что условием союза французская сторона выдвигала заключение соглашения также с Англией, с которой у России отношения были близки к враждебным. Для России же главной задачей союза являлось получение международных гарантий для ее владений в Прибалтике и содействие российской политике по отношению к Польше и Турции, в то время как Османская империя была главным стратегическим партнером Франции в борьбе с империей Габсбургов. Поэтому параллельно переговорам в Париже о союзе с Францией русский посол в Вене Ланчинский вел такие же переговоры с австрийскими министрами. При этом глава французской дипломатии граф Морвиль о них знал. В свою очередь, австрийская сторона проводила свои консультации с Англией и Францией, не ставя российского дипломата о них в известность{391}.

Сложности в отношениях с французами отозвались в Стамбуле, куда в качестве чрезвычайного российского посланника (и «комиссара» при последующем разграничении российских и турецких владений в Иране) отправился Александр Иванович Румянцев[14]. В качестве бригадира и майора гвардии он «был с его императорским величеством в низовом походе при взятье города Дербента», то есть не понаслышке представлял те приобретения, по поводу которых он оказался в Стамбуле. На аудиенции у султана в январе 1725 года он принял «грамоту и ратификацию» заключенного в 1724 году договора{392}. Успех стоил дорого; за несколько месяцев пребывания в турецкой столице Румянцев потратил около 14 тысяч червонных — на подарки турецким чинам и бесчисленным «служителям»: музыкантам, янычарам-охранникам, «арапам», лодочникам, «шербетникам» и т. д.; платить пришлось даже за парчу, в которую была завернута ратификационная грамота{393}.

Маркиз де Бонак за свои услуги получил «кавалерию» Святого Андрея Первозванного и тысячу червонных — в расчете на дальнейшую помощь. Турки показывали, что «к содержанию дружбы склонны», но не спешили приступать к разграничению, а пришедшая весть о смерти Петра I только ускорила турецкое наступление на восток, тем более что в июле в Стамбуле узнали о гибели афганского завоевателя Махмуда, убитого собственным родственником Эшрефом. В марте 1725 года турецкие войска заняли город Хой; в июле и августе пали Тебриз и Хамадан. В декабре турки захватили Ардебиль, который должен был, согласно прежним договоренностям, быть предоставлен шаху Тахмаспу. Однако новый французский посол Д'Андрезиль без указаний от своего двора отказался вместе с русскими выражать протест в «сильных предложениях».

В октябре 1725 года Б.И. Куракин констатировал провал переговоров с Францией: ее дипломаты отказались не только помогать России против Турции и предоставить голштинскому герцогу «эквивалентное» возмещение за Шлезвиг, но даже гарантировать присоединение Украины — и в то же время настаивали на российской гарантии договоров Франции с другими европейскими странами{394}. Послу приказали все же «протянуть» переговоры в расчете на новые французские «пропозиции», которые так и не последовали.

В подобной ситуации единственно возможным партнером среди великих держав оставалась империя Габсбургов; в этих обстоятельствах противоречия между российскими министрами, о которых сообщали дипломаты (в частности, Кампредон докладывал в Париж о сторонниках союза с Францией Меншикове, Апраксине, Толстом — и его противниках Ягужинском, Остермане, Головкине, В.Л. Долгорукове, Репнине{395}), ничего не могли изменить. Французский посол в ноябре 1725 года поставил в известность свое правительство: именно австрийцы «одни только могут помочь ей (России. — И. К.) и в самом деле выполнить то, что с другой стороны обещается». Выбор был сделан и в Петербурге: в сентябре русский посол в Вене Ланчинский получил полномочия на заключение договора. Итогом долгих и сложных переговоров стало заключение в августе 1726 года союзного договора, определявшего взаимные гарантии европейских границ, условия совместных действий против Турции и сохранение неизменным государственного строя Речи Посполитой. Одновременно был подписан (на тех же условиях относительно границ и статуса Польши) договор России с Пруссией, а чуть позже — австро-прусский договор.

Дела в заморских владениях, кажется, интересовали императрицу меньше, чем судьба дочери и зятя. Петр I регулярно наставлял своих генералов, а Екатерина только в апреле 1725 года именным указом сообщила Матюшкину, что отныне ответы на его доношения будут даваться из Сената{396}; орден Александра Невского он получил не сразу, а только в июне. Не случайно задержавшийся в походе генерал стал просить (пока безрезультатно) о своем отзыве.

23 октября 1725 года в Коллегии иностранных дел состоялся «тайный совет» с участием коллежских членов и П.А. Толстого для обсуждения положения на юге. Судя по его итогам, был избран прежний, «наступательный» вариант действий. 5 ноября императрица утвердила состоявшееся «рассуждение», которое предусматривало «с вящей силою в Персии действовать, нежели доныне». Совет решил увеличить Низовой корпус на затребованные Матюшкиным пять полков пехоты и «несколько сот» кавалерии, чтобы «все возможные действа учинить в сторону Мизандронскую и Астрабатскую»; кроме того, надлежало «на Куре реке весьма укрепиться и некоторую крепость построить». Новобранцы должны были заменить в крепости Святого Креста старослужащих, которые уже «к тамошнему воздуху попривыкли», — последним предстояла переброска в Гилян. Гарнизон же главного российского форпоста должен был составлять не менее 12 тысяч человек — его надлежало «употребить для усмирения тех народов, которые в порции российской в Дагистане обретаютца», и для охраны новой границы с Турцией{397}.

Сенат немедленно повелел Военной коллегии сформировать пять новых полков, «чтоб оные полки, как скоро весною лед вскроется, оттуда отправить в Астрахань без всякого замедления», и обеспечить их транспортом, провиантом, «мундиром и аммунициею». Скомплектованные из рот, выделенных от всех пехотных полков, новые части были собраны к весне 1726 года{398}, но отправиться за море так и не смогли: зимний шторм на Каспии уничтожил 22 корабля, стоявшие в дельте Волги у выхода в море{399}.

Для достройки новой крепости (в 1725 году был заложен бастион у моря) и гавани в не защищенном природой от морских бурь Дербенте Матюшкин требовал шесть тысяч каменщиков и 700 кузнецов. Эти требования Военная коллегия сочли уж слишком завышенными, тем более что на работах там уже были задействованы 2510 украинских и донских казаков. Согласно решению Верховного тайного совета для осмотра фортификационных работ был послан опытный инженер, генерал-майор Адриан де Бриньи; данная ему инструкция предписывала определить место для строительства портов на Аграхани, в устье Куры, в Дербенте, Баку и Гиляне и составить смету, но таким образом, чтобы предусмотреть использование местных строительных материалов, а не доставлять их из России{400}. Де Бриньи выехал на юг в январе 1726 года, но перед отъездом не сумел найти необходимых инструментов (астролябии и ватерпаса) даже в императорском кабинете. Вернулся он только в марте 1727-го и привез с собой «модели» построенных российских укреплений в Гиляне, Баку и Дербенте{401}

Напряженность в европейских делах заставляла Петербург осмотрительнее действовать на Востоке. В январе 1726 года Кампредон докладывал о близкой войне с Данией, а в феврале вопрос о подготовке к весне флота и сухопутной армии обсуждался на заседании только что учрежденного Верховного тайного совета. Министры не возражали желавшей этой войны государыне, но в то же время указывали на предпочтительность «негоциации», печальное состояние финансов и возможность вести будущую кампанию только при поддержке Австрии и Швеции.

8 февраля Екатерина I и ее советники слушали вопрос «о персидских и голштинских делах». Собравшиеся поначалу считали возможным не только активно отстаивать — вплоть до ведения военных действий — интересы герцога, но и расширять владения на Кавказе, несмотря на возможный конфликт с Турцией. На следующем заседании, 13 февраля, было решено назначить «главным командиром» Низового корпуса старого боевого генерала В.В. Долгорукова, которому по этому случаю был возвращен чин генерал-фельдмаршала, отнятый Петром во время расследования дела царевича Алексея. На следующий день новый командующий явился в

Совет и был информирован об ответе министров на просьбу «армянского собрания» о помощи: карабахских жителей извещали, что на Кавказ прибудет генерал «с немалыми войски». Министры полагали, что в результате успешного турецкого продвижения в Иран слабый шах скоро явится под защиту российской армии, и рассчитывали принять Тахмаспа «с честию» и даже выделить 10 тысяч рублей на его содержание{402}.