Божьим промыслом. Принцессы и замки - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Графиня всё то запомнила, а потом и спрашивает:
— Вдруг они пожаловали бы?
— И то вам было бы на руку, посадили бы за столы самые подлые, у входа или у кухни, чтобы все видели их теперешнее место.
— Так они склоку затеяли бы, — сразу предположила красавица.
— И это было бы к вашей выгоде, так всем стала бы видна их дурость и склочность, а ещё бы вы взяли на всякий случай людей добрых, которые их в случае бузы вытолкали бы взашей и с позором. И тогда все присутствующие поняли бы, что вы теперь тут сила, а они отныне здесь никто.
А графиня смотрит на него с укоризной и говорит:
— Давеча была я у на ужине у Кёршнеров и у вас, отчего же вы мне про то всё не рассказали?
— Я думал, что ты, при дворе сколько лет прожив, и без меня все эти мелочи знаешь, да и не до того мне тогда было, я о другом думал, — отвечает Волков. — Я и сейчас о том думаю.
— И о чём же вы думаете, братец? — спрашивает красавица.
— Думаю, есть ли тут хоть какая-то комнатёнка, где я мог бы тебе по-быстрому подол задрать, — отвечает он улыбаясь. — Раз уж в прошлый раз не получилось.
Графиня морщится, как от кислого, и говорит ему с заносчивостью красивой женщины:
— Ах, братец, вы тоже при дворе бываете часто, вам бы тоже следовало кое-чему там поучиться.
— Чему же это? — смеётся барон. Он очень сожалеет о том, что вокруг сотни глаз и графиню ну никак нельзя схватить за зад.
— Куртуазности, братец, вам не хватает, — язвительно замечает Брунхильда, — приязнь свою выражаете так, как будто с чёрной девкой или с крестьянкой говорите, а я давно уже графиня.
Сказала и пошла, твёрдым шагом и гордо подняв голову, роскошная, вызывающе красивая. А генерал так и стоял, глядя ей вслед и улыбаясь, пока не увидал, как жена его, повиснув через подлокотник кресла, делает ему знаки. Дескать: идите уже ко мне, супруг мой.
Он уселся с нею рядом, а баронесса опять кладёт ему на руку свою руку. Генерал взглянул на неё, улыбнулся вежливо и отвел глаза. После красавицы графини глядеть на баронессу у него большого желания не было.
Всё шло хорошо… Хорошо… Хорошо… Казалось бы, хорошо, но генерал ещё не знал, что решил город по поводу разбойника Ульберта. Он всё думал, что к нему кто-то подойдёт. Может, бургомистр, а может, консул; Фейлинг наконец, как соучредитель бала, решит поговорить с ним. Но никто не подходил к нему, и это барона настораживало.
«Неужели до горожан так и не дошло, что я собираюсь вести переговоры с раубриттером. Неужели я зря распространял о том слухи? Приняли они решение или нет? А если приняли, то что решили?».
Вот тут бы и пригодился ему свой человек в совете. А пока он не мог понять, как всё повернётся дальше с разбойником.
А тут и музыка сменилась, графиня, устроив все дела, наконец встала у своего кресла, между «братцем» и бургомистром, и речей говорить не стала, к чему речи, когда все ждут обеда, а лишь махнула рукой: начинайте.
И лакеи понесли первую перемену блюд, то были большие куски отлично жаренной с луком свинины и хлеба с тмином, от вида такой прекрасной еды у всякого разыгрался бы аппетит.
Также несли вино, но многие господа, и даже дамы, к этакой еде требовали себе вовсе не вина, а просили пива. И барон с баронессой были как раз из их числа. И только как гости приступили к еде, как вдруг бургомистр встаёт и требует от капельмейстера тишины и привлекает внимание всех собравшихся постукиванием вилки по графину. И как только налаживается тишина и люди отвлекаются от свинины, он и говорит громким и отлично поставленным голосом:
— Господа. Уж не взыщите, что отвлекаю вас от пиршества, но, во-первых, от лица всех добрых горожан хочу поблагодарить госпожу графиню за бал, что она так любезно устроила для нас для всех, — он кланяется графине. И та благосклонно кивает ему в ответ и милостиво улыбается. А господин Ольбрехт после продолжает: — Но уж простите меня, господа, что отниму у вас ещё несколько мгновений, — он машет рукой капельмейстеру, и тут же под высоким потолком ратуши пафосно и торжественно зазвенели трубы. И под барабан в зал входят несколько городских чиновников не последней значимости, а впереди них идёт важно сам первый секретарь магистрата Цойлинг. Он несёт что-то на бархатной подушке. Господа встают со своих мест, чтобы рассмотреть, что же там несёт секретарь, но Волков со своего высокого места и так видит, что лежит на подушке: это довольно массивная золотая цепь.
Он уже всё понимает, и даже жена его догадывается, она хватает его за руку крепко, аж ногти её ему в кожу впиваются, глядит на приближающихся людей и взволновано шепчет:
— То честь от города вам несут.
И в подтверждение её слов бургомистр продолжает так, что голос его слышится во всех углах ратуши:
— От лица всех горожан хочу чествовать я человека, что по праву считается первым рыцарем Его Высочества принца Карла Оттона Четвёртого, того, кого зовут Первым Мечом Герба Ребенрее и прозывают Инквизитором, и имя которого Иероним Фолькоф фон Эшбахт, барон фон Рабенбург.
Тут уже все присутствующие начали хлопать в ладоши и подниматься с мест, пришлось встать и Волкову, он всё улыбался и кланялся, кланялся, а к нему уже поднесли подушку, и… протиснувшись вперед, обойдя чуть замешкавшегося господина Ольбрехта, у подушки появился Хуго Фейлинг. Он схватил с подушки цепь и, не глядя на озадаченного бургомистра, подошёл к генералу со словами:
— То малая награда для настоящего рыцаря, — и потянулся с цепью к барону. И тому пришлось склонить голову, и Хуго по прозвищу Чёрный возложил ему на плечи массивную золотую цепь с гербом города по центру. Волкову и взвешивать цепь нужды не было.
«По весу пятьдесят гульденов, не меньше!».
А удивлённый и раздосадованный бургомистр, теперь с негодованием взиравший на ловкача Фейлинга, наконец взял себя в руки и продолжил:
— По моему распоряжению и с
