Когда море отступает - Арман Лану

— Поставить на своем любил, — продолжала Марта. — Ну да ведь иначе нельзя. Какой же он был бы тогда мужчина? На войне до офицера дослужился. Легко сказать! Ну так вот, человек он был красивый, почтенный, состоятельный, всем взял, у его родителей был собственный дом, подумать только: не дом, а хоромы, можете себе представить? И вот такого-то человека моя сестрица заездила, как все равно клячу! Для мужчин она хуже отравы!

Абель снова остановил взгляд на фотографии. Сходство с Максимом было отдаленное. Что касается Максима, то переформированный отряд имени Вильгельма Завоевателя просуществовал еще полгода. Максим стал носить красивую форму, как у командира батальона… А затем отряд был уничтожен. Уцелел только Максим, но его пришлось поместить в лечебницу для душевнобольных. Он еще жив. Когда Абелю несколько дней назад рассказал об этом Леруа, Абель горько усмехнулся. Так вот он, единственный свидетель его прошлого! Но в каком состоянии! Лицедейство и тлен! Shakespeare for ever![35]

В фонтанчике с механической точностью вздуваются пузырьки. Пузырьки пустоты, пузырьки полноты, пузырьки минувшего, пузырьки настоящего. А Малютки все нет и нет. Просыпаются часовые. Шепотом передаются приказы. Несколько раз тонко прозвенел удивительный колокольчик, который никто не раскачивал.

— А мой муж был коммивояжер. Да, я вышла замуж поздно, когда уж мне за тридцать перевалило. Он был коммивояжером по части трикотажных изделий. Все эти бабенки, у которых свои мастерские, — форменные потаскушки! Мой Альфонс хоть и весил сто килограмм, а по натуре был слабый. Да уж, насмотрелась я на них! Всех мастей прошли перед моими глазами!

«Внимание, внимание, будьте начеку… Ничего не пропускайте. Все может пригодиться. Не спите. Даже у выжившей из ума болтливой старухи может нечаянно сорваться с языка слово…»

— И вот как-то раз гляжу, а он на террасе, в одном доме, недалеко от собора, как вам это понравится? Увивается вокруг какой-то твари! Не взвидела я света — и давай все подряд швырять в бесстыдницу: стаканы, блюдца. Девка грохнулась навзничь, ногами дрыг, дрыг, все как есть у нее видно!

— Беранжера часто запаздывает?

Марта опустила глаза.

— Она ведь у нас вольница, господин Абель. Мать у нее погибла, когда ей еще пятнадцати не было, а отец… Сами знаете: мужчины, они… Беранжера — живая, легкомысленная, хохотушка. Вылитая мать, меньшая наша сестра, бедняжка Лоранса. Дома-то у нее были хорошие примеры перед глазами, а бабушка ей потом все спускала…

Марта приняла смиренную позу дамы-патронессы, сидящей в церкви на скамейке, как птичка на скале, но голубые ее глаза холодно сверкали застарелой злобой. Рядом с Бабаром спали голубки. Пустая кровать под пологом казалась лагуной при тихой волне.

Затрещал телефон. Голос Малютки звучал где-то совсем близко, как будто в соседней комнате. Тон у нее был, однако, необычный… Пусть он не беспокоится. Все в порядке. Она задерживается. Потом она объяснит, в чем дело. Так, пустяки. Она скоро придет. Она его любит. До скорого, милый! Сейчас, сейчас!

Издали доносился стук мотора — это выходил в море тральщик.

Казалось бы, телефонный звонок должен был рассеять тоску Абеля, но тревога не утихала. Пробило три четверти, потом снова раздался бой. От этого боя, напоминавшего Абелю бой часов Вестминстерского аббатства в Лондоне, — а, чтоб их! — на него пахнуло приторной затхлостью, пахнуло затемнением и портером. Десять часов! Наконец на лестнице застучали каблучки. Абель насторожился. Сразу заработали все нервные центры, стали собирать впечатления, наблюдения, слова, сказанные ему по телефону, — вот так они действовали много лет назад, в этой самой стране, с того момента, когда на сцене появились командир Максим и его отряд имени Вильгельма Завоевателя.

Малютка настежь распахнула дверь и бросила с порога:

— Где ты спрятал тетку: под кроватью или под одеялом?

Это была ее повадка, ее манера шутить, но голос звучал фальшиво. Абель надавил на грушу, которая так забавляла его в первый вечер. Поток света низвергся с потолка на Малютку — она стояла перед Абелем, с неискренней приветливостью раскрыв объятия.

— Что случилось, Малютка?

— Да ничего! А что могло со мной случиться? Задержалась я, только и всего!

Голос выдавал ее. Она проглатывала гласные, спотыкалась на согласных, и все это не возмещалось преувеличенно-радостной улыбкой. Неожиданно она взмахнула правой рукой с таким видом, словно выбрасывала в окно этот пустячный случай с запозданием.

Он взял ее за плечи.

— Ты больна, — ласково проговорил он.

— Не болтай чепухи. Я прекрасно себя чувствую. Не болтай чепухи!

Беранжера засмеялась глупым смехом, с неестественной легкостью закружилась на одной ноге, но, не поддержи ее Абель, она непременно повалилась бы на белого слона. Разведывательная служба радировала: «Внимание! Покопайтесь в прошлом. Постарайтесь отыскать в нем аналогичные ситуации. Срочно. Весьма срочно!»

Все еще держа ее за плечи, Абель мягко сказал:

— А ты знаешь, Малютка, у меня есть сяжки.

— Сяжки бывают у мотыльков, а не у медведей…

Она взвинчивала себя, но ее обаяние было уже какое-то неповоротливое, шутки неуклюжи. Лицо напоминало свое собственное отражение, но только в кривом зеркале. Профиль у нее был безукоризненный, как на камее, анфас же она была не так хороша — этот знакомый ему контраст заключал в себе сейчас что-то даже карикатурное. Подбородок стал тяжелее, щеки покрылись синими пятнами. По-прежнему невозможно было уловить ее взгляд.

— Нет, ты не такая, как всегда, я же вижу!

— Вот тебе раз! Это ты не такой, как всегда! Послушай: мне это начинает надоедать! Читай мораль там!

— Где там?

— Ну, там! Ничего-то ты, голубок, не понимаешь!

Она опять сделала чересчур широкое, плохо рассчитанное движение, совсем не женственное, а между тем она была воплощенная женственность. Ах, вот что она хотела сказать: по ту сторону. За океаном. В Канаде.

Неожиданно для Беранжеры он отпустил ее плечи. Тело молодой женщины некоторое время колыхалось, как в лодке, — шея вытянулась, плечи сделались еще более покатыми, таз — шире, — а затем она стала на обе ноги, и туловище ее оперлось всей тяжестью на раздвинутые бедра и напружившиеся икры.

— Который час? — спросил Абель только для того, чтобы скрыть свое смятение.

— Часов шесть…

Часы с капельками, отмерявшими время, показывали десять часов десять минут. Похоже на знак победы — V. И ведь часы были у Беранжеры перед глазами. У Абеля мелькнула мысль, не позвать ли врача. «Не теряйте самообладания, сохраняйте спокойствие. Наблюдайте и выжидайте. Wait and see. Но не действуйте».

— Присядь, Малюточка, на чуточку. Расскажи, как у тебя прошел день.

В темноте, за кроватью, послышался шорох. Это была Марта; рассыпавшись в извинениях, она удалилась.

— Я… я вам сейчас горяченького принесу, дети мои.

— День прошел, как обычно. А что?

Выражение лица у Беранжеры было сейчас желчное, угрюмое, недоброе. Куда девалась принцесса водорослей? Куда девалась его милая подружка? «Следите», — приказала Разведывательная служба. Слишком прямо держа голову на своей лебединой шее, показывая гордый, красивый, до странности напряженный профиль, Беранжера двигалась, как манекенщица, демонстрирующая платье, но только не с такими жестами. По дороге она зацепилась за ковер, выругалась и не села, а рухнула в кресло.

— Что рассказывать-то? Эх, мне бы надо рассказать тебе всю мою жизнь, но тогда мы просидели бы с тобой до утра, канайец! Да не смотри ты на меня так! Нет, правда, ты на меня так смотришь, что мне становится не по себе, честное слово! Ну что ты ко мне пристал? Просто невыносимо! Ну, я запоздала! Стало быть, иначе не могла! Пожалуйста, не вздумай устраивать мне сцену.

Она опять засмеялась тем же необычным для нее пошлым смехом.

— Ты — в роли моего мужа, воображаю, как бы это было весело! У меня был муж, да я его бросила!

Она продолжала смеяться заученным смехом. Время от времени она модулировали голосом, но ткань фразы неизменно представляла собой набор общих мост, который никак не связывался с искрящимся обликом Мелюзины этого жилища во всей причудливости его убранства… Бьют Вестминстерские часы, эль, Темза бушует, Уайтчепел бомбят…

— Который теперь час?

— Часов шесть, семь. Я не голодна.

— Беранжера! Мы же с тобой должны были ужинать у Черноногого. Сейчас четверть одиннадцатого.

— Что ты чушь городишь!

— Посмотри. Посмотри на часы. Только что пробило четверть. Четверть одиннадцатого.

— Четверть одиннадцатого утра?

— Беранжера! Сейчас ночь, голубки снят.

Абель уже не решался называть ее, как раньше, Малютка. Она обвела недоверчивым взглядом комнату, часы, клетку, канадца и пожала плечами. Разведывательная служба работала с головокружительной быстротой, но особенно полезных сведений от нее не поступало — так, смутные воспоминания, случаи мозговых заболеваний, эпизоды из книг и из фильмов, в частности из «Змеиного рва». Наконец, задетый упреком Беранжеры, он решил вернуться к тому моменту разговора, что предшествовал ее обезоруживающему ответу на его вопрос, который теперь час: