Нечестивый союз - Сюзанна Грегори

— Что случилось? — пробормотал Бартоломью. — Неужели нельзя дать человеку выспаться?

— Я думал, мы с тобой друзья, — дрожащим от обиды голосом прошипел Майкл.

Бартоломью приподнялся и в недоумении взглянул на тучного монаха. Тот явно был вне себя от волнения. Пухлые руки его тряслись, и горячий воск со свечи вновь заставил Бартоломью поморщиться.

— Скажешь ты или нет, что произошло? — пробормотал Бартоломью, усаживаясь на кровати и пытаясь устроиться на безопасном расстоянии от огня.

— Я никогда не позволял себе потешаться над тобой! — сказал Майкл, и в голосе его зазвенели негодующие нотки.

— Тише. Весь колледж перебудишь. Прости, я никак не возьму в толк, с чего ты так разошелся.

Тут Майкл, содрогнувшись от омерзения, швырнул что-то на пол.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я! — выпалил он. — Как ты мог оставить такую мерзость на моей кровати? Неужели это месть за невинную проделку с тенями на стене?

Бартоломью, по-прежнему в полной растерянности, взглянул на пол и в неровных отблесках свечи различил отрубленную голову молодого козла.

— Ты нашел ее на своей кровати? — прошептал он, пристально глядя на разъяренного монаха.

— А где же еще? — пожал плечами Майкл. — Отбрось притворство, Мэтт. Тебе оно не к лицу. Вот уж не думал, что ты способен на подобное, — добавил он, вперив в Бартоломью укоризненный взгляд.

Пересилив отвращение, Бартоломью посмотрел на козлиную голову. Судя по всему, ее приобрели в лавке мясника. Доктор знал, что Агата частенько покупает эти головы по дешевке и варит из них супы и похлебки. В самой голове не было ровным счетом ничего ужасающего или зловещего, но при мысли, что кто-то положил ее на кровать спящего Майкла, Бартоломью невольно содрогнулся.

— Когда ты вернулся из Или? — обратился он к монаху.

— Примерно час назад. Я заглянул к тебе, но ты спал без задних ног или притворялся спящим — ведь совсем скоро, когда я заснул, ты поднялся в мою комнату и положил на кровать эту гадость.

Глаза Майкла по-прежнему искрились яростью, свеча в его руках дрожала, бросая на стены комнаты причудливые тени.

Бартоломью видел, что друг его всерьез разобиделся, и не знал, как оправдаться. Внезапно на ум ему пришла догадка столь неприятная, что у доктора перехватило дыхание. По ночам ворота колледжа заперты и находятся под охраной, а это означает, что жестокую шутку устроил кто-то из здешних обитателей.

— О господи, только не это! Неужели в чертовщине замешан кто-то из студентов? — сокрушенно пробормотал доктор — Или магистр?

— Полагаю, не обошлось без одного магистра, — мрачно процедил Майкл. — И нам с тобой доподлинно известно его имя. Великовозрастного проказника зовут Мэттью Бартоломью.

— Господи, Майкл, перестань нести чушь, — взмолился Бартоломью. — С чего ты взял, что это моих рук дело? Мои взгляды известны тебе лучше, чем кому-либо другому. Трупы животных служат источником заразы. Неужели ты думаешь, я стал бы подвергать тебя опасности?

— Значит, это не ты? — с явным облегчением спросил Майкл, опускаясь на кровать Бартоломью.

Негодование его испарилось, словно утренняя роса.

— Конечно не я, — заверил Бартоломью. — Кстати, если ты теперь намерен напуститься с упреками на Кинрика, сразу предупреждаю — наверняка и он тоже ни при чем. По моему разумению, тот, кто сделал это, далек от шуток и проказ. Омерзительный дар, который он тебе принес, имеет зловещий смысл.

— Неужели какой-то неизвестный негодяй вошел в мою комнату и положил это на кровать? — пробормотал Майкл, и ярость, совсем недавно сверкавшая в его глазах, сменилась ужасом.

— Судя по всему, так оно и было, — кивнул Бартоломью. — Я видел, как пройдоха Уолтер оставил свой пост и отправился к Элкоту жаловаться, что я вернулся слишком поздно. Наверняка после твоего возвращения он сделал то же самое. В это время посторонний мог проникнуть в колледж. Все это скверно, но меня утешает лишь одно обстоятельство — есть надежда, что обитатели Майкл-хауза тут ни при чем.

— Да, но откуда постороннему знать, где моя комната? — спросил Майкл.

— Не лишено вероятности, что козлиная голова предназначалась вовсе не тебе, — заметил Бартоломью. — Может статься, кто-то из магистров или студентов Майкл-хауза тайно принадлежит к секте.

На память доктору пришел недавний разговор со Стэнмором. Если заверения Стэнмора соответствуют истине и круг действительно является символом общины Очищения, то символом общины Пришествия вполне может быть козел. Доктор рассказал Майклу все, что узнал от зятя, и оба погрузились в тревожные размышления.

— Но что может означать сие пакостное подношение? — прервал молчание Майкл.

— А там не было какой-нибудь записки? — осведомился Бартоломью.

— Нет, только козлиная голова, — пожал плечами Майкл. — Значит, ты полагаешь, это предостережение от общины Пришествия? И таким образом сатанисты пытаются отбить у меня охоту заниматься расследованием убийств?

— Похоже на правду, — кивнул Бартоломью. — По крайней мере, именно так можно расценить столь дерзкую выходку. Если сатанисты сумели посреди ночи проникнуть в колледж и оставить козлиную голову на твоей кровати, значит, им ничего не стоит поквитаться с тобой. По крайней мере, они рассчитывают, что ты сделаешь именно такой вывод.

Бартоломью поднялся и пристально взглянул на Майкла.

— Возможно, первым делом они решили запугать именно тебя, а не меня, потому что ты связан с епископом и только что имел с ним беседу. К тому же ты читал летопись, над которой трудился Николас.

— Летопись! — воскликнул Майкл, в волнении сцепив пальцы. — Думаю, именно тут зарыта собака! Но о том, что я читал летопись, знает один-единственный человек помимо тебя. Де Ветерсет.

И, словно испугавшись своих слов, монах в ужасе осекся.

— Однако канцлер университета не может быть замешан в таком деле, — едва слышно прошептал Майкл и взглянул на Бартоломью, ожидая подтверждения своим словам.

Однако доктор не спешил заверить его в невиновности де Ветерсета.

— Скажи, а в летописи содержатся какие-либо сведения касательно этих богопротивных общин? — осведомился он.

— Нет, там не упоминается о них ни единым словом, — покачал головой Майкл. — Откровенно говоря, я никак не возьму в толк, почему де Ветерсет так тревожился об этой летописи. Он ведь был сам не свой, пока не удостоверился, что она в целости и сохранности.

— Но мы не можем утверждать с уверенностью, что канцлер предоставил в твое распоряжение всю летопись, не изъяв из нее предварительно каких-либо фрагментов, — заметил Бартоломью.

— Похоже на то, Мэтт, похоже на то, — поразмыслив несколько мгновений, согласился Майкл. — Ох и угораздило же нас с тобой попасть в историю. В тех главах, что я прочел, нет ровным счетом ничего любопытного. И де Ветерсет вряд ли стал бы волноваться о том, что они станут достоянием посторонних глаз. Вывод напрашивается сам собой. Он дал мне лишь те главы, где нет секретных сведений. Неужели канцлер состоит в сатанинской секте, Мэтт? Неужели он велел своим нечестивым собратьям запугать меня?

— Не спеши с обвинениями, — остановил товарища Бартоломью. — Попробуем прибегнуть к логике. Де Ветерсет знал, что ты прочел лишь самые невинные главы летописи, — значит, посылать тебе предостережение совершенно нет надобности. Нет, брат, канцлер тут ни при чем. Скорее всего, тебя пытался устрашить тот, кто видел тебя в церкви Святой Марии и догадался, что ты читаешь летопись. Или же козлиная голова не имеет никакого отношения к книге Николаса. Спору нет, де Ветерсет не вполне с нами откровенен. Но запугивать тебя ему нет ни малейшего резона.

Майкл неприязненно покосился на козлиную голову, по-прежнему лежавшую на полу.

— Знаешь, Мэтт, я начинаю сожалеть, что ты не имеешь отношения к этой скверной выходке, — признался он. — Уж лучше неудачная шутка лучшего друга, чем зловещее предостережение неведомого поклонника дьявола.

Слова эти заставили Бартоломью расхохотаться.

— Отправляйся спать, — посоветовал он, похлопав монаха по плечу. — Тебе необходимо отдохнуть. Я избавлюсь от этой штуки, а утром, на свежую голову, мы как следует все обдумаем.

Майкл поднялся, испустив сокрушенный вздох.

— Прости, что я набросился на тебя, Мэтт, — пробормотал он. — Я так разозлился, что позабыл обо всем на свете. Конечно, будь у меня время остыть и хорошенько пораскинуть мозгами, я бы смекнул, что ты никогда не позволишь себе выходку, чреватую опасностью для моего здоровья.

С этими словами монах вышел из комнаты, а Бартоломью принялся искать кусок ткани, чтобы завернуть в него козлиную голову. Наконец подходящий лоскут нашелся, и доктор сунул сверток под мышку, выскользнул в коридор и зашагал к дверям, ведущим в северное крыло здания. Бартоломью открыл двери и окинул взглядом внутренний двор, дабы удостовериться, что за ним никто не наблюдает, затем вошел в темную кухню.